Сергий Луций Катилина погиб в 692 году от основания Города, в консульство Марка Цицерона и Гая Антония, в Северной Этрурии. Когда в Риме по решению сената в Туллиевом подземельи Мамертинской тюрьмы палачи удавили его товарищей, он собирал в Пиценской области войска. Из тех, кого он сам привёл в лагерь и кто прибыл добровольцами, набралось около двух легионов. Однако из всего войска настоящим оружием была снабжена едва лишь четвёртая часть, остальные – как кого вооружил случай – имели дротики или копья, другие – ножи, иные же – просто заострённые копья. Узнав о случившемся в Риме, Катилина повёл своё войско большими переходами через горы, намереваясь уйти по тропам в Трансальпийскую Галлию. Но когда спасение казалось уже таким близким, посланные вперёд разведчики доложили, что у самого подножья гор, куда войско Катилины должно было спуститься для перехода в Галлию, стоят легионы Квинта Метелла Целера. Увидев, что он отрезан горами и вражеским войском, что в Риме его предали, бегство – позорно, а на поддержку друзей никакой надежды нет, Катилина принял решение дать свой последний бой. Созвав воинов на сходку, он приоизнёс речь следующего содержания:
«Мне хорошо известно, солдаты, что слова не прибавляют доблести и что от одной только речи полководца войско не становится из слабого стойким и храбрым из трусливого. Какая отвага свойственна каждому из нас от природы или в силу воспитания, такой она проявляется и на войне. Кого не воодушевляет ни слава, ни опасности, того уговаривать бесполезно: страх закладывает ему уши и запечатывает уста. Я же созвал вас для того, чтобы объяснить причины своего решения.
Вы так же хорошо, как и я, понимаете, в каком мы положении. Два вражеских войска: одно со стороны Города, другое – со стороны Галлии преграждают нам путь. Находиться в этой местности, даже если бы мы очень захотели, нам не позволяет недостаток зерна и других припасов. Куда бы мы ни решили отправиться, мы можем полагаться только на меч. Поэтому призываю вас быть храбрыми и решительными и, вступив в бой, помнить, что слава, свобода и отечество – в ваших руках. Если мы победим, нам достанется всё. Если мы проиграем, врагам достанутся только наши бездыханные тела. Но если мы в страхе отступим, ни местность, ни друзья не защитят того, кого не защитило оружие. Подумайте, ведь враг не находится в таком положении, в каком пребываем мы: ведь мы боремся за отчизну, за свободу за жизнь; они же будут сражаться за власть немногих людей.
Я знаю, что многие из васмогли спасти свою жизнь бегством за пределы отчизны. Вы были вольны влачить жизнь в изгнании, ведь многие из вас, лишившись своего достояния в Риме, могли рассчитывать на помощь друзей. Однако, такое положение казалось вам позорныи и нестерпимым для мужчины, поэтому вы сегодня со мной, разделяя все трудности и опасности. Когда я смотрю на вас, солдаты, и думаю о ваших подвигах, меня охватывает чувство гордости за вас и великая надежда на победу. Ваше присутствие духа, молодость, доблесть воодушевляют меня, как и сознание неизбежности того, что нам предначертано бессмертными богами. Если же Фортуна не пощадит вашей молодости, не позволяйте врагам с лёгкостью перебить вас. Для того, чтобы вас, взятых в плен, не перерезали как скотину на бойне, сражайтесь как подобает мужчинам, и если враги одержат над нами победу, пусть она будет для них кровавой и горестной».
С самого начала сражения Катилина находился в первых рядах среди легковооружённых воинов. Своим примером он поддерживал колебавшихся, заменял раненых свежими бойцами и бился наравне с простыми войнами. Когда Катилина увидел, что войско его уничтожено, и он остался с жалкой кучкой солдат, он бросился в самую гущу врагов, где и был изрублен в схватке.
По окончании битвы легат Гая Антония Марк Петрей обошёл поле битвы. Едва ли не каждый солдат Катилины лежал, испустив дух, на том же месте, какое он занял в начале сражения. Ни один человек не был взят в плен, так мало они щадили жизнь – как свою, так и неприяиельскую. Самого Катилину нашли далеко от его солдат среди вражеских тел, сжимающим в руке меч. Он ещё дышал и лицо его сохраняло печать той же неукротимости духа, какой он отличался при жизни. Перед тем, как сердце его перестало биться, он успел произнести чьё-то имя. Так этот патриций из древнего рода, не раз удостоенного консульской власти, нашёл конец, достойный его жизни и поступков.
Вскоре поле битвы заполнили солдаты, вышедшие из лагеря сенатского войска для того, чтобы осмотреть место боя и пограбить. Переворачивая тела врагов, они находили: один – друга, второй – гостеприимца, третий – родственника. Так над полем, обильно политым кровью римского народа, смешались крики ликования и скорби, горе и радость, печаль и облегчение от того, что ушёл человек, рядом с которым так неудобно было тем, для кого «свобода» и «народ» давно стали просто звучными и звонкими словами.