Роберт Рем
ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ
трилогия
© 2009 – 2012
Книга вторая
ВРЕМЯ ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЯ,
или
Ночь могущества
роман
ЧАСТЬ I
ПРОПАСТЬ РАЗРАСТАЕТСЯ
I
Почему свобода тяжела?
Тридцать пятый день рождения прошел как обычный день. С тем лишь отличием, что теперь Артур писал книгу. Его поздравили родственники: мать, отец с супругой, Валентиной Дмитриевной, брат Вадим. Жена Вадима, Марина, прислала эс-эм-эску. Позвонила Ольга. И все. Никаких звонков от прежних коллег, которые его мило поздравляли на работе, улыбались и выражали свою симпатию к нему, не было. Тем более не было звонков от давних знакомых. Ничего нового в этот день не произошло. Никакого чуда, никаких свершений. Впрочем, все как обычно для человека, выбитого судьбой и другими людьми на обочину жизни: когда такое наступает, он постепенно утверждается во мнении, что он никому не нужен. Он убеждается во всеобщем лицемерии. Каждый человек может убедиться в правоте этих слов на себе, но вряд ли захочет: вряд ли он осмелится потерять все в жизни, чтобы устроить себе такую проверку.
Затем прошло еще много дней, наступил и подошел к своей середине октябрь.
Когда в книгах, которые читал Артур, речь заходила о падших ангелах, ему почему-то казалось, что он именно таким и является. Во всяком случае, он считал себя очень похожим на них: летом он всегда одевался в светлую одежду: белую футболку, джинсы и туфли, – именно в светлую, а не какую-то другую: считал, что она ему подходит больше всего; теперь он ловил на себе взгляды других людей на улице или в магазине. Если раньше, летом, он старался выглядеть беззаботным и гнать от себя грустные мысли, то теперь, осенью, после того как он в сентябре написал свою книгу, он стал суров и печален снаружи, хотя и осознанным внутри. Он не смотрел на все в розовых очках; он видел суровую реальность, но не переживал относительно нее. Ему самому казалось, что теперь у него совсем грустный и безразличный, от того загадочный вид: он не смотрел вокруг, на других людей, избегал смотреть им в глаза, не желая встречаться со сквозившей в них душевной скорбью и затравленностью, – в глаза, которые молят о счастье, но на поверку отвергают его; он желал наблюдать только солнечное или звездное небо. По улице он ходил опустив взгляд: смотрел вниз и не замечал прохожих – их жизнь его не интересовала. Он был погружен в себя и занят только своими мыслями. Он стал задумываться, почему же он тогда был изгнан на Землю? То и дело перед глазами возникал образ Анны, которая упрекала его в том, что у него якобы большое эго. Может быть, именно за то, что ему стало мало того, что у него было там, и свершилось его великое отступление, ниспровержение с небес? «Всё же эти людишки что-то знают или о чем-то догадываются», – думал Артур о таких, как Анна.
– Салат из баклажанов стоит двадцать четыре рубля пятьдесят копеек, а из моркови – девятнадцать, – просматривая чек, сказала мать, когда он вернулся из магазина. – Когда будем пробовать салат? Сегодня?
– Завтра, – ответил Артур.
Он не доедал обед и лишь немного утолял голод: желал сэкономить, оставляя на потом.
Заказов у него давно не было, и жили они только на деньги матери, на ее пенсию по инвалидности. Слава богу, что мать рядом. Есть хоть кто-то близкий, кому Артур был нужен.
Питаться он стал слишком мало. Утром, после ванны он пил две кружки зеленого чаю, перестав даже есть творог, от чего мать сетовала, что он голодает. Затем был обед. Больше чем тарелку супа он уже не мог съедать – переполнялся живот; да и съесть лишнего в условиях денежной стесненности он себе не позволял. Поэтому он продолжал трапезу только в полдник, редко разбавляя свой рацион молочным коктейлем. Пить коктейль перед сном, после ванны, уже не тянуло: он не хотел потреблять его один, намереваясь сэкономить на себе и поделиться с матерью, и от этого стремился приготовить его днем, когда та еще бодрствует. Так получалось, что его рацион на протяжении всего дня составлял один полноценный обед нормального человека; чувство голода стало преследовать его, как в прежнее времена, когда он учился по ночам. Под вечер он что-нибудь клал в рот какую-то мелочь или пил молоко. Вот без чего он не мог существовать ни дня – так это без молока и кефира, а также зеленого чая и апельсинов. Перед сном он шел в ванную, даже если чувствовал голод: состояние после ванны не располагает к еде, считал он, поэтому после нее можно было ограничиться снова зеленым чаем. По обыкновению он поглощал его стоя на балконе, устремив взор в небо, если оно было чистым и были видны звезды. Даже если оно было закрыто тучами, он желал смотреть только в ту сторону: вверх, на звезды, туманности и пролетающие самолеты, – но никак не вниз, на бессмысленную возню на земле. Реже он выпивал чай, сидя в темноте своей комнаты у стены. Жизнь его превратилась в бессмыслицу.
В редкие дни он вечерами устраивал себе тренировку, продолжавшуюся немногим больше часа или полутора: разминался, тянулся, делал махи, отрабатывал технику ударов ногами, нагружал руки гантелями, делал упражнения на выносливость, качал пресс и торс на колесе-ролике, отжимался на кулаках и кончиках пальцев, как на тренировке у сабомнима – сначала на трех, затем на двух, – делал в три подхода прыжки в высоту с приседаниями и переменой стойки, от чего в мышцах ног появлялась боль. Колено давало знать о себе; все упражнения он делал так, чтобы его не травмировать.
Во время тренировок у него было отрешенное состояние. Он представлял себя тренирующимся то в одиночестве на природе, то где-нибудь на отдыхе, в спортзале какого-нибудь отеля, и как некоторые девушки и обслуга смотрят на него с интересом и сочувственно, и думал, каким он им в эти моменты кажется загадочным. Он почему-то представлял себе Анну и Дину Пилевскую. Он очень уставал. И тогда он, казалось, был преисполнен сожаления о самом себе, как и те незримые девушки о нем. Из-за слабого питания он не выдерживал даже таких нагрузок. После тренировок его тошнило, руки дрожали. Он съедал апельсин или грейпфрут, и только через некоторое время усталость немного спадала, после чего он непременно ложился в ванну с книжкой «Сестра Керри» Теодора Драйзера или наставлениями Сенеки в «Нравственных письмах к Луцилию». Но некоторое время он просто лежал в ванне, не притрагиваясь к книге, и только размышлял.
По ночам он, случалось, подолгу не мог заснуть или просыпался под утро и не мог продолжать спать. Голод мучил его. Казалось, желудок наказывает Артура за то, что тот игнорирует свои потребности, и в отместку сопровождал его своим урчанием и соответствующим запахом. Артур вставал, шел на кухню и что-то ел: либо пил молоко с белым хлебом или какой-нибудь булкой, либо съедал банан и запивал его молоком или кефиром.
Он искал работу, рассылал резюме. У него было отличное резюме, его опыт был весомым. «Мне кажется, при твоем опыте можно претендовать на должность руководителя юридического отдела в крупной компании», – эти слова Артур услышал от своего приятеля, Жени, после того как тот прочитал его резюме и вызвался помочь. Артур даже указал низкую зарплату, на которую претендует, только бы устроиться. Однако ответов не было. Сообщалось, что оно находится на рассмотрении, или что кандидатура не подходит. «Либо по возрасту не берут, либо от того, что не женат и нет детей, либо по каким-то другим непонятным причинам», – думал Артур. Он обратился за помощью к бухгалтеру своей бывшей фирмы, Наталье Григорьевне.
– Наталья Григорьевна, – сказал он ей по телефону, – вам случайно не нужен юрист? Хочу предложить свои услуги.
– Не-ет, Артур, – протянула она в ответ, – у нас есть девочка – юрист, и мы еще сотрудничаем с юридической фирмой, которая взяла нас на обслуживание.
– Фирмой Бурлякова? – спросил Артур, имея в виду того мужчину, которого навязывали акционеры новому директору.
– Да, его, – ответила она, и Артур удивился – почему бы ей не сказать прямо, о ком идет речь?
– Ну, я не имею в виду вашу фирму, – сказал Артур, который хоть и желал заработка, но вовсе не был намерен снова идти туда, где его постигла такая горькая участь и где продолжали работать люди, этому поспособствовавшие. – Может каким-нибудь вашим коллегам, знакомым потребуется, имейте меня в виду, пожалуйста, хорошо?
– Конечно, Артур, – произнесла она дежурную фразу и сама сомневалась, что кому-то из ее коллег нужен сотрудник.
Артур в жизни всегда старался рассчитывать на себя. Поэтому часто помощи не просил до самого последнего момента. Но теперь, когда почтальон принес налоговое требование об уплате давно просроченных налогов, он решил обратиться за помощью к знакомым людям. «Стучите и откроется» – как говаривала ему когда-то сама Наталья Григорьевна. Только, казалось, эта мысль благоверных никак не сказывалась на Артуре.
Мать вызвалась продать свои золотые украшения, чтобы как-то помочь Артуру.
– Мам, не надо, – спокойно отвечал Артур, – у меня есть машина. Все будет в порядке. Золото надо беречь. Это тебе не деньги – эти «обесценивающиеся фантики».
Но мать все равно вознамерилась пойти в ломбард и в скупку драгоценностей, поинтересоваться, сколько будут стоить ее когда-то удаленные коронки с зубов. Он всячески уверял ее не делать этого, поскольку у него был запасной вариант, который бы решил все проблемы – продажа автомобиля.
– Денег все равно не хватит, – старался он отговорить мать.
– Ну, я должна хотя бы так помочь тебе, – ответила она на это.
В ее голосе сквозила такая простота и ответственность, в то же время беспокойство, что Артур понимал: именно такой и должна быть забота женщины о мужчине, а не «забота с жалостливым лицом». Именно так и должны заботиться друг о друге близкие люди – муж о жене, жена о муже, родители о детях, дети о родителях.
– Тогда лишь узнай цену, – сказал он ей, как бы примиряя ее решение со своим намерением не продавать украшения.
«Пусть идет, – думал Артур, – пройдется и успокоится».
У него был спокойный вид, вселяющий уверенность, что все будет хорошо.
«Они часто бывают отвергнуты обществом» – эта фраза вновь возникла в голове Артура. Когда на человека обрушивается град житейских неурядиц или поглощает горестная стихия, у благоверных людей непременно имеется на этот счет свое лицемерное пояснение: «Наверно, чем-то прогневил господа бога». Но он ничем не гневил, а эти слова лишь отражают их веру в иллюзию, созданную другими благоверными. Просто природа такова, что в материальном (не духовном) мире есть естественный отбор, и выживает тот, кто приспособился, причем любыми способами: женщины часто пробивают себе дорогу гениталиями, приспосабливаются в жизни своей внешностью, захватив нужного мужчину, выйдя за него замуж, мужчина – нередко становится жиголо или должен игнорировать свои реальные чувства, никогда не любить, быть жестким, чтобы выжить, быть готовым в своих делах не задумываясь переступить через других соперников. Все речи о сотрудничестве – сплошное лицемерие. Это не сотрудничество, а завуалированное прошение «Дай мне!». Когда представители от имени компаний заключают сделки, они, протягивая друг другу руку для рукопожатия, под видом искусственно натянутой улыбки прячут одну единственную подсознательную мысль: «Дай мне денег, ведь мы сотрудничаем!». А деньги эти затем будут потрачены уже на их собственные нужды, на нужды своих фирм, хотя, в конечном счете, на себя: на свои семьи, своих детей, жен, любовниц, на развлечения.
Лишь став на духовный путь развития, когда человек заставит тело служить своему духу, душе, а не наоборот, он способен побороть чувства алчности и наживы и прийти на помощь другим.
– Мам, что нужно, чтобы снова оказаться в потоке? – задал он свой вопрос матери за обедом.
– В каком? – переспросила она.
– В потоке жизни, – пояснил Артур.
Мама, подумав немного, ответила:
– Устроиться на работу.
– Правильно, – ответил Артур, не ожидая никакого иного ответа. Рабы всегда ищут работу. Все люди рабской психологии дадут именно такой ответ. Артур и сам был таким раньше.
Глядя в окно на проезжающие машины, мчащихся то в одном, то в другом направлении, на людей, выходящих из битком набитых автобусов, он, показывая на них, сказал:
– Стать снова как они? Посадить свою задницу в машину, утром два часа ехать в пробке на работу и столько же вечером с работы, или находиться в битком набитом вагоне метро, как селедка или килька в консервной банке, а затем в таком же автобусе? На работе усадить свою задницу в офисное кресло?
Мать полностью соглашалась с ним, ироничным тоном подмечавшим суть того, что происходит вокруг, и кивала головой в знак согласия: такая участь означает бездарно прожитую жизнь.
– Как ты раньше ездил на работу, представляю себе! – воскликнула она. – Я вчера вечером ехала от внука, так люди там в метро стояли все вот так, прижавшись друг к другу, – и она ссутулила плечи, показав как было тесно в вагоне поезда, затем поморщилась и цыкнула.
Артур иронично продолжал:
– Потом вечером они приедут домой, будут смотреть телевизор либо захотят получить от жизни порцию ласки в виде походов в кафе, в кинотеатр – эту своеобразную награду за бессмысленно проживаемую жизнь, отдаваемую служению невидимому богу-создателю системы, главному автомату, подчинившему себе все человеческие жизни, – будут сидеть там и «стрелять» глазками по сторонам в поисках подходящего полового партнера.
– Как люди все же примитивны в своих желаниях! – с досадой и задумчивостью произнесла мама.
– Что ты имеешь в виду? – решил поинтересоваться у нее Артур, после того как донес до нее свое понимание жизни, с которым она целиком и полностью была согласна.
– Посидеть в кафе, сходить в кино – это допотопные желания, – пояснила мама.
Артуру казалось, что после того как мама стала больной, она стала здраво рассуждать и очень тонко чувствовать жизнь. «Потому что происходит естественный отбор», – отвечала она как-то на вопрос Артура, почему люди так ненавидят и пользуются друг другом?
Теперь Артур произнес:
– Они рабы, поэтому их желания именно такие. Их желания отражают их пустую рабскую жизнь. Ведь рабство прекратилось только на бумаге. Во всем мире, даже в тех странах, в которых никогда не было рабства, свободные люди стали рабами. Только они не осознают своего рабства. Они потребляют то, что хочет система, они думают так, как того желает система. Система придумала для них общественный транспорт, чтобы доставлять до места работы эту рабочую силу и увозить ее обратно по своим гнездам. Ведь все их постулаты о жизни – это ни что иное как вживленные в их головы чуждые представления. Они говорят, ссылаясь на первоисточники, что уныние – грех. Но как же быть счастливым и радостным, когда вокруг столько горя! Одни люди умирают от недоедания, тогда как другие оставляют объедки на столах и выбрасывают еду! Одним нечего пить, тогда как другие могут поливать цветочки и мыться в ванной! Бездомные замерзают на морозе, тогда как другим до этого нет дела. Власть имущие презрительно замечают, что у бездомных особая психология, мол, они уходят из ночлежек, не хотят жить общностью. Конечно у них своя психология! Она отличается от рабской психологии большинства. Они не желают быть винтиком этого общества, и вообще быть «членом общества», как говорил Паниковский в «Золотом теленке»… Помнишь?
– Да, помню, – отвечала мама, но, похоже, в действительности не помнила.
– Со ссылкой на те же религиозные первоисточники, которые все сплошь подправлены в ходе истории, как это было выгодно кому-то, – продолжал Артур, – людей учат быть довольным тем, что у них есть. Но как можно быть довольным и радоваться тому, что вокруг много нищих?! Как можно радоваться своему собственному рабству? Миллионы клерков рано утром встают с постели, чтобы идти на бессмысленную работу. Они едут в метро, с тупой бездумной сонливостью уткнувшись в утреннюю газету или какую-нибудь глупую книжку, в которой им преподнесена очередная иллюзия. Они только для того, чтобы прокормить себя горбатятся на созданные системой «блага» и «ценности», преподнесенные им таким образом, чтобы эти люди считали, что работают на себя, а не на кого-то другого, «на дядю», что работают именно для своего успеха, а не для чьего-то еще! А службы персонала в офисах компаний, состоящие из таких же людей (ненавидящих в душе свою работу, но на деле являющихся продавшимися скэбами, штрейкбрехерами), изощряются, придумывая для таких же батраков все новые и новые методы, которые стимулировали бы их работу! Получается, их мнение спланировали, их потребности сузили до примитивных желаний, которые удобны поработившей их системе. Это ложные представления и лживая мораль. Что у них есть, у этих людей?! Небольшая квартира в многоэтажном доме, часто купленная в кредит, предоставленный банковскими воротилами – этими хозяевами виртуальных денег? Работа и гроши, которые они потратят на развлечения, еду, одежду и на своих чад? Это они называют жизнью?
Артур помолчал, устремив взор в окно на улицу, но через мгновение продолжил.
– Со своими желаниями они всё еще живут в пещерах, как древние люди, – сказал он с долей презрения в отношении такой жизни, кивнув на людей, шедших по улице и ехавших в автобусах, – только тогда мужчина имел над женщиной власть, и та безропотно подчинялась его воле. Теперь после сексуальной революции, все извратилось. Именно извратилось, а не изменилось. Женщина увидела, что она может претендовать на большее и лучшее. То, что было доступно одной или двум кастам, с приходом свободы стало доступно всем, и женщина стала больше и искуснее изощряться в своих желаниях захватить себе лучшего мужчину: по ее мнению, богатого, сильного, смелого, – впрочем, у каждой женщины свои критерии оценки. Но даже сделав свой выбор, она останется недовольной, так как будет видеть других, нашедших более выгодную партию, либо осознав впоследствии, что счастье не в этом. В своем стремлении женщина ни перед чем не останавливается. Вскрылся нарост, разбухший в глубинах рабства, даже того, прежнего – скрытого, коммунистического. Всего лишь век назад у людей было больше стеснения из-за определенных моральных устоев; им порой страшно было грешить – например, воспитанным девушкам. Сейчас после сексуальной революции наступила половая распущенность. Никого ничего не смущает. Все друг друга безропотно бросают: если один не удовлетворяет меркантильные запросы другого… Наверное, Ольга не хотела сохранять семью, – переключился вдруг Артур на другое, – так как позволяла себе распускать на тебя руки. Если женщина не хочет в душе сохранять семью, иметь детей, она не будет стараться хранить домашний очаг, делать его уютным.
– Да, от женщины зависит семья, семейный очаг, – согласилась мама. – От женщины вообще все зависит… Мне кажется, что Ольга сейчас жалеет, что вела себя так.
Последнюю фразу мама повторяла нередко.
– Почему? – поинтересовался Артур, желая понять, чем была вызвана эта фраза матери.
– Наверное, не может выйти замуж, – пояснила мама.
– Может, она не хочет, – ответил Артур, зная истинную ситуацию, и дополнил: – Наверное, она сама не знала тогда, чего хочет в жизни?
– Да. Скорее всего, так и есть, – согласилась мама.
– Все стремятся в центр, – вернулся Артур к прежней теме, – в то время как многие земли пустуют. Система сделала так, чтобы люди сами устремлялись туда, где они могут получить удовлетворение своих потребностей быть обласканными, получить партнера в качестве «псевдо-мамы», способной его приласкать, получать зарплату, чтобы кормиться не своим трудом на земле и жить не в одиночестве или вдали друг от друга, а вместе со всеми, поскольку так психологически спокойнее. Все тянутся друг к другу. Так растут города. Все считают, что именно здесь кипит жизнь: театры, кино, дискотеки, развлечения! Это происходит ведь не просто так: эта «стихия» спровоцирована потребностями рабовладельческого потребительского общества капитала – капитализма.
Через некоторое время мать предложила:
– Давай уедем в Сибирь, к бабушке, жить насовсем. Ты будешь там адвокатом, будешь участвовать в судах.
– Ты что смеешься? – скептически вопрошал Артур. – Не понимаешь, что ли? Ну уедем! Что там на это скажут, узнав, что мы уехали из столицы?
– То, что мы уехали потому, что не было работы.
– Они будут ненавидеть нас, как москвичей, как все на периферии их ненавидят, поскольку считают, что именно здесь есть жизнь, и что мы здесь жируем! Они завидуют. На нас будут смотреть с усмешкой и крутить у виска, думая, что мы идиоты! Какой здесь работы не было? Работы «белоручки», работы адвоката?! Да лучше бы, скажут, остался в Москве, работал бы грузчиком, все равно имел бы больше, чем на периферии, работая адвокатом!
– Да, правильно ты говоришь, – мать в это время то и дело кивала головой и говорила «да», снова и снова соглашаясь с сыном.
Артур иногда задавал матери вопросы, интересуясь ее мнением, а она только и говорила, что он задает ей философские вопросы, на которые она не может ответить.
«Какой ты у меня умный», – часто поясняла она. Иногда она говорила: «Будь проще, не философствуй». «Как быть проще, – отвечал Артур, – закрыть глаза на все, стать рабом, стать как все? Я и так уж стал куда проще. Ничего нет!»
Может от того и ничего нет, что Артур отличался от человека системы, вышел из нее и посмотрел на нее со стороны, разглядел ее сущность. Чтобы стать таким снова – человеком системы, винтиком – ему нужно всего ничего: найти работу и как все впрячься в трудовую гонку, которую люди так ненавидят.
«Теперь у меня самое лучшее, счастливое время в жизни», – произнес как-то Артур, сидя на полу напротив матери, смакуя зеленый чай, и думая, как хорошо быть свободным. Мама молча кивнула ему в ответ.
Большинство людей ненавидят свою работу. Они готовы без конца рассуждать на эту тему, вздыхать от безысходности своей жизни, завидовать свободному человеку и одновременно радоваться его неудачам: когда после беспутных попыток как-то обосноваться в своей свободе он поймет, что не может жить вне системы и вернется в нее, они только в душе позлорадствуют этому, ибо они – такие неудачники, винтики – будут не одиноки, и пополнятся еще таким же винтиком. Зачем вообще пытаться? «Будь как все! Не лезь! Люби как все! Не лезь в высокую любовь! Ее нет!» – Что еще могут они сказать?..
Такое общество – общество вчерашнего дня. Это общество рабства и ненависти друг к другу: под льстивыми улыбками и всяческими пожеланиями друг другу любви и счастья на праздниках люди подсознательно желают провалить другим их попытки быть по-настоящему свободными и подлинно счастливыми.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/03/19/2037
Вернуться к вступительному слову: http://www.proza.ru/2013/03/18/2287