- Здравствуй, нянюшка, - под ладонями зашершавились морщинки, затянувшиеся ранки и рубцы.
– Здравствуй, родимая. Обняла. Приложилась ухом к груди - дышит. – Что, тяжко? Далеко от тебя детки твои кудрявые? Одиноко, тоска взяла, старость… А ведь ещё весной думала ты отряхнуться от зимы долгой снежной, да и удивить мир нежными, шёлковыми листиками, пушистыми серёжками, израненным, но ещё стройным матово-прозрачным станом. Как истинная русская женщина вдохнула весеннего аромата, доверилась тёплому солнечному лучу, и-и-и… захмелела. Отяжелела почками. В своих тоненьких веточках таила их от ветров буянных. Ласкала и пестовала, как могла…
Да, видать, не рассчитала сил...
Хватило моченьки лишь обрадовать землю разлетевшимся по всему белому свету семенем своим. Вскормлённым материнским соком, напоённым слезою светлой.
Выплеснув в них остаток сил, жаловала материнским благословением:
- Летите, мои ненаглядные. Смотрите, как удивителен белый свет. Дарите добро людям, любовь земле матушке. Живите, рожайте своих детушек, пока и к вам не придёт час покаяния.
И, одарив беспечных деток своих рассветами и закатами, ветрами и грозами, ласковым солнцем и ревнивицей зимой, тихо плача от бессилия… погибла.
- Ах, матушка-нянюшка, детки поплачут да и забудут тебя родимую, пока не придет время прощаться и им - со своими.
Тогда вспомнятся им и сок твой живительный, и слёзы твои светлые, и руки ласковые, и понесутся они сердцем своим к ножкам твоим бугристым.
Припадут к ним, раскинув объятия, сливаясь душой во единое целое.
Поплывёте вы облачком в небе высоком, увидите внизу весёлые хороводы изумрудных детушек своих, и от счастья встречи, как серебром, искупаете их, нерадивых, каплями пролитых вами сверху дождинок.
Став ветрами синими кинетесь вниз, кутая нежную кожу внучат своих в невесомые шали любви материнской. Жемчуговыми росинками, как бусами, обрядите их листики упругие. И зацелуете, зацелуете...
Ох-х, красавица моя, слезинка моя, нежность и грусть моя, жалинка моя и тоска, ДА СВЕТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ - БЕРЁЗА РУССКАЯ !!!