В некоторых местах раз в году, летом на новолуние, но в разных местах в свой месяц, ставят «Лес Одной Ночи».
Весь год собирают упавшие деревья, складывают их в сухом месте не слишком близко к дому и следят, чтобы не сгнили окончательно, хотя лишний раз к этой груде мертвых деревьев стараются не подходить, и дети никогда на нее не залезают. И целый год потихоньку откладывают деньги, чтобы, когда придет срок, свезти деревья в нужное место, которое находят «лешаки». Место это должно быть далеко от жилья, света и настоящего леса, никакие деревья не должны в нем расти в течение, по крайней мере, десяти лет.
За десять дней до срока «путники» начинают съезжаться к указанному месту, привозят деревья и начинают вкапывать их в землю, где кому нравится. «Лес Одной Ночи» ставят шесть дней. Одни все это время проводят у костров и во временном лагере, другие заезжают на денек-два. Меньше двадцати деревьев на человека привозить нельзя, размер, правда, не имеет значения. Кто привозит два десятка, кто четыре-пять, есть и те, кто привозит по сотне.
Временный лагерь ставят подальше от Леса, так, чтобы он был едва виден. В «Ночь Леса» собираются здесь же, отсюда и уходят.
После дня в трудах собираются у костров, поют, пьют, рассказывают истории о прошлых ночах, своих и чужих, но только о тех, которые были больше десяти лет назад. Многие сидят молча, особенно «лешаки». И все ждут. Заглушенное работой ожидание вырывается на волю и беспокойно летает от огня к огню, подрагивает внутри, неприкаянно бродит в окружающей тьме.
Когда заканчиваются шесть дней, мертвый лес стоит во всей красе, «путники» разъезжаются по домам, в лагере остаются только «лешаки», только они и могут ходить в мертвый лес следующие три дня. Больше никто к нему и близко не подходит.
И тогда настает десятый день и «Ночь Леса». Днем люди возвращаются в лагерь, обустраиваются и на закате собираются на его краю возле костров с видом на лес. Якобы случайные взгляды в сторону леса становятся такими частыми, что кажется, будто в ту сторону летят сотни очередей трассирующих пуль. Пытливые взгляды: еще мертвый, уже живой? Нетерпение в открытую пляшет между кострами, воздух накаляется от жара костров и душистой «лесной браги», которую пьют все вокруг.
С темнотой атмосфера накаляется до предела. И вот наступает момент, когда кто-то первый встает, потому что почувствовал, что пора, что ждать больше нельзя. Этот первый или первая берет фонарик и становится на тропинку, ведущую к Лесу. После того, как кто-то уходит в Лес должно пройти небольшое время, и только тогда за ним идет следующий. В Лес всегда уходят поодиночке, и в нем остаются до самого рассвета в одиночестве. Вернее, в Лесу «путники», даже если доведется мельком встретиться, никогда не разговаривают друг с другом и долго не остаются поблизости друг от друга. Другое дело, если с «путником» заговорит или захочет побыть рядом с ним не такой же, как он, пришлый. Да, это совсем другое дело.
Идущий по тропинке доходит до «пограничного камня» и оставляет свой фонарь. Первый ставит фонарь на камень, остальные - рядом, «по эту сторону». Поставив фонарь «путник» снова вглядится в Лес, хорошо видный от камня как целое, в котором, однако, еще не различаются детали. Живой, мертвый? Скоро он это узнает.
«Путник» идет во тьму, к Лесу. Чем дальше он идет, тем осторожнее и медленнее шаги, тем настороженнее шарят вокруг руки. Чтобы не напороться на острую ветку, чтобы не упасть, чтобы не удариться о ствол, чтобы... Отступающий день цепляется за человека своими «чтобы», которые становятся все беспомощнее и слабее. Чтобы не спугнуть, тихо поправляет ночь, чтобы не помешать, чуть настойчивее шепчет она, чтобы не пропасть, становится она вдруг во весь рост перед странником. И когда сердце «путника» вздрагивает, успокаивающе кладет на его горячую голову мягкую, темную руку и ставит точку: чтобы не упустить. Это и есть главное.
Лес стоит прямо напротив «путника», и тот останавливается и застывает, вглядываясь, вслушиваясь и принюхиваясь, как зверь. Проходит минута, другая, и он вдруг ощущает на лице прохладу невидимого тумана, поднимющегося, как от воды, от высоких, влажно-липковатых, горьких трав, чувствует темный аромат далеких цветов, добавивших каждый свою капельку в медленный поток живых запахов, плывущий где-то между ветвями, чувствует запах свежих соков от коры деревьев, слышит еле слышный тяжелый шепот над головой –шелест огромных волн-крон живых листьев, угадывает еле слышные крики птиц и шорохи от идущих по Лесу зверей. И, словно запоздалая реакция на «лесную брагу», в голову бьет: «Живой!».
Только тогда, зная, что он званый гость, «путник» осторожно и очень медленно заходит за первые деревья. Многие там и остаются до утра, прислушиваясь к каждому шороху, ловя малейшее изменение вокруг. Другие забираются глубоко в чащу. Куда и как человек пойдет в «Лесу Одной Ночи» зависит от такого огромного количества вещей, что перечислять их, тем более заранее загадывая или объясняя потом, совершенно не стоит.
«Путника» окружает полная тьма, но постепенно его глаза привыкают или открываются, и тьма становится неоднородной: сначала находятся обрывочки неба над головой, потом – просветы между ветвями и листьями. Иногда удается различить, где темнота погуще, на земле, под ногами.
«Путники» осторожно пробираются через Лес, или застывают в нем, стоя, сидя или лежа. Проходит время, и бывает, что «путник» начинает видеть еле ощутимый свет, как от далекого костра, а может от болотного огонька, или похожий еще на что-то. Свет, исходящий от места, предмета или существа.
Или «путник» слышит слова, а то и становится свидетелем целых разговоров, а также любовных приключений, ссор, сражений и других событий живущего своей жизнью Леса, получившего эту жизнь в подарок всего на одну ночь. Жизнь, на которую как бабочки на огонь слетаются те, у кого всего вдоволь, только вот жизни-то почти и нет. «Гости». Словно накопившие за долгие века груды разнообразной посуды, но так и не обзаведшиеся собственным столом, они мыкаются в поисках места, где могут хоть на время расставить свои безделушки, попользоваться ими, поиграть в них, похвастаться ими перед другими. И, в опьянении от найденного, они довольно легко раздаривают часть своих сокровищ или, по крайней мере, могут дать их надолго поиграть. Только надо найти их по еле различимым звукам, по намеку на свет, по шорохам и непонятным знакам, заговорить или просто сесть напротив, просто подождать рядом. Повести себя правильно.
Есть, правда, среди временных жителей Леса и такие, кто считает, что если стол есть, посуда есть, то неплохо бы эту посуду чем-то наполнить, тем более, что наполнение пришло само. Именно о них и предупреждает «путника» ночь, напоминая стоящему у входа в Лес: «Чтобы не пропасть!».
Не узнать во тьме Леса Одной Ночи своих старых знакомых. Да и себя узнаешь ли? Все преображаются в Лесу. Не внешне, нет. Но что значит внешний облик! И каким, оказывается, разным содержанием может быть наполнено двуного-двурукое тело… Дух, чудовище, «человек леса»: их десятки, этих имен, этих сказок, оказавшихся реальнее всего остального, когда спина ощутила шершавый ствол, когда ветки нежно погладили лицо.
Можно так никогда и не стать участником жизни Леса Одной Ночи, оставаясь всего лишь молчаливым свидетелем. И весь год, а может и до конца своих дней, вспоминать, как прикоснулся к чему-то настолько отличному от обычной жизни, что, рассказывая об этом у костра, все время запинаешься, подыскивая слова, или сбиваясь на совсем уж сказочное повествование.
Ночь в Лесу медленно тянется, высасывая силы, и, наконец, перед рассветом, когда тьма становится особенно непроглядной, Лес затихает и пустеет. И тогда у края леса появляется цепочка огоньков и раздается протяжное пение: это «лешаки» сзывают «путников», оживив все оставленные у камня фонари. Закоченевшие в предутреннем лесу, те медленно выходят и выползают из Леса.
Когда последний из «путников» заходит за камень, «лешаки» зажигают факелы и бросают их в лес. К этому моменту уже мертвый.