Часть II Силой сердца. От масок – к маске.
Глава 6
- Звезда моя! Запомни, на пляж ты теперь не ходок. Никакого солнца больше десяти минут — бледность твой стиль. Шейпинг отставить. Растяжка и танцы. Не атрофируешься и не нарастишь. А вот с тенями вокруг глаз, проблема. На гриме далеко не уедешь — естество надо.
- Слушай. А если кофеем?
- Кофем? - Сомневается Остафьева. - Кто его знает?
В свою театральную бытность, было перепробовано великое множество средств, в направлении перевоплощения. Продукты питания тоже шли в ход, как экологически чистые субстанции: сливки, лимонная кислота, мандариновая, апельсиновая, гранатовая кожура. Соки. Различные гущи. Кофейная гуща, да и само кофе, использовалась как сильное средство. Равным ему были лишь черничный и гранатовый соки.
Косметическая операция предстоит серьёзная. Тут, ни много ни мало, прыжок в неизвестность. А если начнётся аллергия? Или, что ещё хуже, отразится на зрении… Но риск — благородное дело. В качестве транспортного средства в эпидермис использовали продукцию «Ньювейс». Продукция этой компании на российском рынке пользовалась спросом от случая к случаю и то лишь у «бомонда», ибо ей надо уметь пользоваться и принцип «кашу масло не испортишь» здесь не проходит, можно начудить до серьёзных последствий.
После тройной очистки вокруг глаз и распаривания, которое должно расширить поры, налагаются припарки из кофейной гущи с добавкой черничного сока.
Ночь, проведённая с компрессами на глазах, пестрит обилием сновидений. Преследование Рыбникова неотступно: он идёт по пятам, как в театре, меняя костюмы от обмундирования морпеха, до поповской рясы, отдавая команды и осеняя крестом направо и налево. Особенно отчётливо врезается в сознание: привязанная к столбу Сябрина Смелова, перед своим сожжением, проклинает всю подлую поповскую братию вместе с их мерзким богом.
К сновидениям отношение было всегда двоякое: возможно сны и могут быть вещими, однако сознание, а особенно его глубина, способно отражать и прошлое и настоящее. А сила переживания тоже вещь немаловажная, как и вообще физиологические процессы в организме. И потому всё сваливать в одну кучу «руки судьбы» — большая ошибка. Рыбников не поразил воображение. В нём ничего выдающегося кроме роста. А по лицу и вовсе не определишь, что этот человек был в элитных войсках. Вот папка, Свирид Смелов, ротный спецназа морской пехоты - этот соответствовал. Это от него в наследство досталось имя (дань любви к белорусской группе «Сябры»), прицеливающийся взгляд. И так как Людка ничего не знает о нём: ни разу не слышала и даже фотографии ни одной не видела, то армейская фотка отца к маме как нельзя лучше подходит на роль образа легендарного возлюбленного. Тем более, что от себя таить, ведь только в такого мужчину бы и влюбилась.
Результат от примочек, это что-то: сочная насыщенность теней, похожих на татуировки аборигенов с Антильских островов и новозеландских маори, чуть не спровоцировала депрессию и не побледней они после нескольких водных процедур, кто знает на что бы пришлось решиться. Похоже, теперь они пройдут по смеловской жизни до самого конца. Однако, надо признать, с этими тенями, лицо приобрело жуткую выразительность, готы уже принимают за свою. Эх, где наша не пропадала!
Я плачу от любви, её познав в её величии и тайне,
Её я в сердце сохраню, согреюсь об неё и, может быть, оттаю.
Она исторгнет из меня часть жизни в жизнь, в поток безбрежный.
И он подхватит её нежно, святыню возблагодаря.
Глаза узрят частицу света и трепет руки ощутят,
В благодарении согретом, вкушая радость бытия.
Что может быть прекрасней муки, творящей существо единства?
Глаза в глаза и сердца стук. Святыня жизни — материнство
************
О ты, дрожащее под сердцем, любви творенье, существо!
Мне суждено тобой согреться, тобою жить мне суждено,
Мне суждено тобой святиться, с тобою слиться навсегда.
А в миг, Когда разъединимся, я часть души тебе отдам.
О, радости моей источник! О сладость взора моего!
Ты — мой листочек, мой цветочек, моё дитя, моя любовь
Живи и будь хранимо светом от грозных волн житейских бурь.
Моей любовью ты согрето и чуткостью моих натур.
Твой оберег — мои страданья, что в жизнь тебе явили путь.
Я мысленно тебя ласкаю, готовясь вечным сном уснуть.
И в миг, когда меня не станет, воскресну вдруг в твоей душе,
Являя миру чудо тайны, давно известной всем уже.
Итак — конвеер. Беспрерывный поток мыслей, чувств, ощущений.
Сюрприз! Наконец-то, на собственном опыте, удаётся убедится, что такое галлюцинации. Услышать среди ночи в пустом доме плач младенца, в результате материнских переживаний — это что-то!
Чувства обострились. Нет-нет, и ощущаются шаги в близлежащем пространстве. Голоса: мужской и детский. Слов не разобрать, но характер речи ясен и понятен: один успокаивает другого. Картина маслом «Приплыли!» и в такие мгновения, грудь словно наливается, тяжелеет. Рука на автопилоте начинает чертить… Из-под карандаша, фломастера, ручки, выскакивают буквы, слова, фразы… Рождаются строчки, строфы. И это не мысли — чувства, чувства, чувства. Чувства, теснившиеся в груди мешавшие дышать, льются, рвутся на свободу в словах, слезах, соплях, рыданиях, стонах. И вот эти, незнакомо родные существа, этот вот дуэт из «папаши» и «чада», насыщаются всем этим, как пищей. Это их пища! Им ЭТО надо! И только тогда они успокаиваются, эти обжоры.
Ума хватило, Людке об это не поведать. Пусть никто об этом не узнает, Никто и никогда. Дело ясное — дошло до психоза. Видимо всегда была к этому предрасположена и рано или поздно это должно было проявиться.
Перемены в облике разительные. Играть доходягу становится всё труднее: тело попёрло! Провал имиджа катастрофически приближается. Ничего не помогает, ни кофе, ни голодовки, ни бессонные ночи.
- Смелова! Скотина, что же ты делаешь! — Чуть ли не плачет Людок. — Мы же провалимся в глубокую ж…
- Люд! Клянусь, я сама не знаю что со мной! Я сама в шоке!
Взвесились. Весы грубо и цинично показывают прибавку семь килограмм.
«Кошшмарр!!» — Хватается за голову Остафьева. — «Они что, с неба в тебя рухнули!? Так, показывай закрома, подруга!»
Людка инквизиторским взором проникает в средостение смеловских запасов. «М-мёд - ц-цел-лый, вар-ренье, крыжовник - целы, малина — целая… -Бормочет Людок словно колдунья заклинания. — «…кллю-уквва — чуть-чуть, смор-родина — целлая, грибббы — целые…» Банки так и мелькают в Людкиных руках, соления, крупы… Ревизия нарушений не выявляет. «Хлеб!!!!» - вдруг подскакивает Людка как ужаленная.
- Клянусь, Люд!! Ни грамма. Я уже забыла его вкус! Четвёртые сутки, сижу на одном кофе, как наркоманка. Растягиваюсь… Ноги уже вокруг шеи обматывать можно, узлом завязывать!
- Но тело ведь прёт! — остафьевский аргумент жесток и непререкаемо неоспорим.
- Прёт. — Покорно выдыхают мои дрожащие уста.
Людок подозрительно щурится:
- И губы у тебя какие-то сочные стали, и кожа вот-вот в кровь с молоком превратится… - Людка с отчаянным стоном бухается на продавленный диван и хватается за голову.
Знаменитый дедушкн диван, на котором в детстве с двоюродным братом прыгали как на батуте, стараясь взлететь как можно выше, чтобы коснуться потолка.
— Гормоны!!! — Выдыхает Остафьева ужасный приговор. — У тебя гормоны!!! Гормоны попёрли! Это конец! Аут! Финиш! Бринка, ты — враг народа! Что теперь с нами будет!!!
Рыдание дуэтом в объятьях друг-друга, как перед казнью или вечным расставанием — это признание гибели всех надежд.
- Я — преступница.
- Это не вина, Брин, это беда. Страшная. Нормальные люди, от такого образа жизни какой ведёшь ты, чахнут. А ты! Глядя на тебя, ни кто не поверит про твой душевный надлом, ты уже сейчас, как секс-бомба. Что же с тобой дальше-то будет?—голосит-причитает Людок, схватившись за голову, раскачиваясь из стороны в сторону всем телом, сидя на продавленном диване.
Месяц самоистязания не принёс ожидаемых результатов. Мерзкое стекло отражает в себе, со всей пошлой откровенностью, цветущую, гибельно роковую женщину в стиле «вамп». Людка в бомонде пускает залипуху: Сафо сделала пластику и её совсем не узнать.
- На гонорары ты сделала пластику, и они дико, просто дико, понимаешь, хотят тебя видеть. Они меня пытали, «что-где-когда» устроили. Я им сказала, что ты просто сумасшедшая старуха, и они меня чуть не разорвали на месте за эти слова. В общем, если ты в ближайшее время не покажешься, они меня съедят. Особенно Рыбникова распекает.
- А ему-то какое дело?! Чего он-то к тебе цепляется?!!!
Он не ко мне цепляется, он к тебе цепляется. Ты его поразила, и он считает: ты моя заложница, а я тебя терроризирую…
- Вот гад!
- Он не просто «гад», Брин, он влюблённый гад…
- Подонок! Я ему это прямо в глаза скажу! И…
- И угробишь меня! Сразу и наповал.
- Слушай, Люд, запиши меня на телефон. Я им прочитаю кое-что скажу: ушла в затвор, и, они оставят тебя и меня в покое. Людмила Климовна улыбается таинственной, мудрой улыбкой, качает головой.
- Сомневаюсь. Это такая публика — им вынь-положь. Акумов в моей мобиле копался, хотел твой номер раздобыть. Я вовремя вторую симку сменила. Они не верят в твою необщительность, они думают, я тебя сознательно блокирую и имею с тебя и с них за посредничество. Но это только отчасти верно…
- Короче — они тебя шантажируют.
- Ага! И чтобы ты им не говорила, они будут считать, что это мой пиар-ход.
- А может, тебе наплевать на них?
- И идти на панель. Мне тогда только это остаётся. За универ платить, за квартиру…
- У меня будешь жить! А деньги — заказы.
- Ну тогда они тебя в два счёта вычислят. Проследят меня и готово дело. Я к тебе и так на дачу как подпольщица пробираюсь. Они на тебя запали. — Людка глубоко вздыхает. — В общем, твоё присутствие — залог моего успеха. Я — твоя заложница
- Ну а что их может оттолкнуть от меня?
- Сейчас, в данный момент - ничто. Пока самим не надоест. Им не стихи твои нужны — тус. Можешь молчать, можешь хамить — им плевать. Главное твоё наличие. В любом качестве.
- Какая гадость!
- Это их жизнь. Ты — свежая струя и им это в жилу. А я — транспортное средство. Ты показатель моего качества и, фактически, моя хозяйка.
Спокойный, размеренный голос подруги, лишь отголосок той грубой, пошлой реальности с жиру бесящихся существ. Наглых, капризных, готовых в своём капризе на любую подлость. Нет, Людка не «силикон», у неё есть душа, сердце. И это в ней непреходяще. Но она житейски мудра, опытна, её уверенность — результат опыта и знаний. Она великолепный организатор-импровизатор. И в той среде, где она плавает, в среде хапуг всех мастей, она прописалась временно. Душа её далека от них. Судьба толкает наверх и вперёд и стоит ли, с ней, бороться? Признание? Да! Но признание только первый шаг к тому рубежу, к передовой невидимого русского фронта, войны с еврейским вопросом.
Акумовско-рыбниковская тусовка убеждена: псевдоним Сафо - производное от имени Софья и потому там,то и дело,слышится: Софочка, Сонечка, Софи, и даже Софико. Рыбников более не докучает, держится на расстоянии. Смена имиджа вносит очередную свежую струю. Общество в экстазе. Всячески стараются выведать адрес хирурга, спрашивают, у кого делала. Называют имена. Наглое, путаное враньё напропалую не обижает. Развлекает. Все всё понимают, смеются и находят поэтессу оригинальной. Откровенно похотливые мужские и завистливые женские взгляды, по началу сильно встревожившие, в скором времени становятся привычными, обыденными. Людок на седьмом небе от счастья. Заявка о любимом, захотевшем перемен и настоявшем на смене образа, не шокирует никого.Как объясняет доцент-ординатор центрального психоневродиспансера, чувственная идефикс поэтессы, при весеннем обострении, вполне могла спродуцировать галлюциногенный феномен фантома, являющийся обычным у творчески одарённых людей, подвергшихся, в своё время сильному стрессу. Благодаря этому объяснению, научно отобразившему сердечную привязанность поэтессы, Сафо из просто Сафо превращается в «милую нашу Сафо» и это уже не имя собственное, не псевдоним — диагноз.
Увеличившийся объём тела в сочетании с тенями вокруг глаз, вальяжными манерами и металлическим - наследство от отца – взглядом — всё это вносит окончательную дезориентацию в определение возраста. Немногословие, нарочито медленная речь, недоговорённые слова, неоконченные фразы, непрозвучавшие ответы окутывают туманом, становятся ширмой, из-за которой удобно наблюдать и подслушивать. Как только господа убеждаются окончательно, что «милая Наша Сафо» в натуре не от мира сего, как только до ни доходит, что поэтесса не продукт стилиста Остафьевой, а сама по себе, начинаются откровенные пересуды, въедливые, изучающие провокации.
Итак Сафо, милая наша Сафо: возвышенная, благородная, утончённая натура, холодная, замкнутая, отстранённая, равнодушная. Иногда надменная, снисходительная, таинственная. И это - самое главное - не притворство, естество. Она не спорит, не смеётся, не поёт, не танцует. Любит только свои стихи и живёт только ими и только в этом себя проявляет. Она может ответить стихами на любой вопрос. Проза её не вдохновляет. Она не любит слушать песни и слушает инструментальную музыку. Её присутствие вносит столько шарма, чего-то такого пикантного, изящного, и ей невозможно не восхищаться, а потому — хвала Люсику, откопавшему сей брильянт!!!!
Манера отвечать на реплики стихами здорово тренирует дикцию. Экспромты оттачивают мастерство. Акумов в благоговейном экстазе. Его фраза: «Когда я смотрю на Сафо сзади, я вижу соблазн, а когда смотрю спереди, вижу возмездие за это» - становится личной официальной визиткой. Рыбников молчалив, задумчив, его грустный взгляд выдаёт жажду общения, но он не смеет. Преграда, всё-таки, утверждена. Окончательно. Бесповоротно. Миссионерский зуд отбит. Посвящение богине-матери Земле вносит окончательную ясность в умы: милая наша Сафо —язычница, как и её далёкая предшественница.
Посвящение началу дружбы изящно и непринуждённо мило изображает коленно преклонённого Акумова, трогает политолога до слёз, и делает его ещё более настороженным. У микрофонной стойки наступает преображение. Никаких повторений, каждый раз новые стихи. Они готовы слушать часами, это словно изголодавшиеся. В их взглядах только одно: желание слушать, слушать и слушать. Что это? Игра? Невероятно!
Презентация. Этих презентаций у меня последнее время как собак нерезаных. А всё потому, что пруха. Пруха капитальная. Я как автомат, строчу на автопилоте. Театральная студия здорово помогает. Старик Шекспир прав тысячу раз, мир — это театр, или подмостки. Моя жизнь — поэма, и я от неё в шоке. У них не получится меня расколоть — я ушла в себя. Даже если и сыворотку вколят, получат очередной опус. Провокаторы, тоже мне… Я!! Я — провокатор!! Провокатор с большой буквы! Эксклюзив, чёрт бы их всех побрал! Вот что значит быть нужной. А я нужна. Я им очень нужна! Чертовски! Слушаете?! Слушайте, слушайте. Платите, сволочи, и слушайте, мне не надоест - я в теме. Скоро выйдет книга моих стихов, может быть, стану известной… К чёрту «может быть», я стану известной!!! Всем чертям назло. Удивляюсь, как же я быстро вошла в этот поток. Нет, не вошла — влилась. Словно всегда так жила — чудеса да и только. Вот стою сейчас у микрофона, читаю стихи, а проще говоря, кривляюсь и при этом умудряюсь ещё о чём-то думать. Наверное достигла определённого мастерства. Ну и рожи! Это не лица — рожи. Сколько же здесь сегодня жидов— мамочка родная! Сейчас бы динамита, да побольше. Палестинцы, где-же вы! О славные войны Аллаха, братья мои!! Эх-х! Ух! Ого — даже попяра припёрся.! Рыба наверное притащил. Да, это с его подачи. Всё — баста каррамба… На сегодня хватит. Я ещё хочу на сон грядущий побыть сама с собой. Овации — хорошо, аплодисменты — неплохо. Заработала. Всё законно, честно: я работаю, вы платите. Нет-нет, сегодня без автографов! Люська уже научилась улавливать момент, она скоро станет профессиональным телохранителем. Молодец! А в ней чувствуется что-то этакое, конкретное, не смотря на бальное платье. Всё, прорвалась. У туалетного зеркала можно и погримасничать. Хоть на несколько минут почувствовать себя Смеловой. Я неотразима. О, шарман! Жалко что не могу себя поцеловать. Смелова, я хочу тебя! О, какая приятная водичка, свеженькая. А потому что пропущена через шунгитовый фильтр. Шунгит — наше национально региональное достояние. Онега!
Всё, пора выходить, излишние подозрения вызывать не к чему. Сейчас вот только дух перевести под лестничным пролётом и… Шаги. Сверху. Остановились прямо над головой. Кто же это?
«Манерная женщина» — говорит неизвестный голос. Удивительно чистый. Правильный. Так говорили раньше только из бывших дворян, бабушка рассказывала. А этот видно, то есть, слышно, потомственный. Или театрал.
— Очень эффектная. Голосовая палитра - богатейшая. Пластична невероятно. Этакое что-то между кошкой, змеёй и серной. Эротична. Страстная натура. Опасна. Роковая женщина, коварна… Ей бы Артур Андреич, Клеопатру какую-нибудь играть. Вкус отменный: никаких отдушек, полное отсутствие запаха. Это высшая форм аристократизма. Такая, на панель никогда не пойдёт. Думаю, пятьдесят ей уже есть: всё в меру, всё утончённо, а это только опыт, псевдоним деликатный, не броский, и, в тоже время, знаменательный. Очень ей подходит. …Да! Ещё один моментик: имеет какую-то мистическую связь. Что-то сродни медиумам.
- Хотите сказать, сталкер, может устраивать спиритические сеансы?
- Очень даже не исключаю! Но предупреждаю — её охраняют.
- Кто же? — в голосе Акумова азарт следователя.
- Духи, Артур Андреич. М-дас, духи…
- Она что, колдунья?? — Акумов задаёт этот вопрос несколько иронично.
Нет, это не театрал, не режиссёр. Этот тип из другой области.
- Трудно сказать, женщины все немножко колдуньи, так или иначе. Что же касается этой особы: слишком таинственна, закрыта. Словно бы печать на ней, я не увидел её естества.
- Ну а разве в творчестве… она себя не раскрывает? — в акумовском голосе уже нет иронии.
- Только потребность. Понимаете, это её пища и оружие - сети! Она манит к себе добычу! Это хищница, мой дорогой! Опытная, уверенная. Она не бегает. Понимаете? Она ждёт. Она царит! Перед ней хочется пасть! Пасть к её ногам, стать прахом, рабом — это властительница!
- Она любит кого-нибудь?
- О, да! — торжественно изрекает незнакомец.
- Не могли бы вы сказать кого, мастер?
- Это небезопасно. Имени его я вам не назову, потому как сам не знаю. Да и признаться, не желаю знать, по понятным причинам. Могу лишь сказать одно: он воин.
От этих слов, сердце падает в пятки и тут же прыгает к горлу. Так-с, господин Акумов, значит, Рыбников — попа, а вы — мага! Ах вы суки, мать вашу! Ну, я вам устрою.
- Вы хотите сказать военный? В каком чине?
- Нет, мой дорогой, воин в духовном смысле этого слова это и есть её тайна.
Ах, какой уникальный случай! Судьба подкинула возможность сыграть по- крупному. Что ж, се ля ви, как говорится, а ля гер ком а ля гер, бляха муха! Акумов, хоть ты и лебезишь передо мной, но ты под меня копаешь, ****ская твоя сущность. Ты готов раком встать лишь бы выпотрошить меня, вывернуть наизнанку. А вот на тебе,пососи, ментяра позорный!
ЧП — Сафо потеряла фотографию любимого, и у неё депрессия! Она не хочет никого видеть! Она не может писать, не в состоянии читать. Не отвечает на запросы —она страдает! Вам ясно, ****и!? Страдает!! Я буду страдать, пока эта фотография, вновь не будет у меня. Я ничего не знаю, ничего не помню… Ищите, я не буду вам помогать, подтверждайте свою легавую квалификацию. Я могу только страдать! Вы хотели просветить меня рентгеном, а я вам подкинула фокус-покус, занимайтесь делом. Вы хотите меня видеть! Ах, Вы даже полюбили меня! Ах, как трогательно! Мне не нужны ваши чувствишки! Ваши жалкие чувствишки одноклеточных, мне нужна фотография моего единственного и неповторимого!
- Бринулечка, золотко моё, Софочка масенькая. Ну поговори со мной, солнышко. Они ищут! Клянусь тебе, они найдут. У тебя на даче всё хорошо. Ну посмотри на меня, радость моя, счастье моё… Ну хоть изматери меня, умоляю. Да что же это такое! Уже, сутки копаются, козлы вонючие,...п-пидарасы....
Людка хватает мобилу. «Ну что вы там копаетесь!!!» — Дико орёт она в трубку. — «Я ВАМ НЕ ОБЯЗАНА ДОКЛАДЫВАТЬ!!!!!» — Орёт она ещё более дико и страшно. —«ИМПОТЕНТЫ!!! Имейте в виду, на карту… Да! Вот на эту фотографию, как на карту поставлено сейчас всё!!!! Понимаете? !!»
Здорово она их! Молодец Люська!!! Так им и надо. Следователи, блин, тухлые.
Нежный взгляд подруги скользит по лицу: «Всё будет хорошо, радость моя. Всё будет хо-ро-шо, просто замечательно, вот увидишь».
Время работает на меня. Нужно уметь ждать. Уметь ждать — великое искусство. Интересно, сколько они будут возиться с поисками? Хорошо бы подольше, это можно было бы использовать в дальнейшем против них. Итак, игра на их стороне, мне плюс. Люська очень важное связующее звено, она и термометр, и барометр, адвокат и прокурор. Её роль очень важна. Она органична. Людкина энергия требует выхода и потому ей эта накладка с фотографией на пользу, она теперь имеет все основания упрекать тех, кого вынуждена была опасаться в силу обстоятельств.
Вторые сутки проходят в режиме натянутой тонкой струны, нервы у всех на пределе. Людкина мобила разрывается на части, её держат в курсе, буквально, по шагам. Фактически, это отчет перед Сафо.
Ага, суетитесь, сволочи! Дёргайтесь, дёргайтесь… Как они, однако, привыкли ко мне! Это ж надо! Ну кто бы мог подумать. Видно хотят играть по крупному, набирают козырную колоду в одну масть. Может, даже, уже сделали ход, а тут карта вот-вот выпадет из колоды. Понять бы вот только, они с меня ходят, или отбиваются мною и против кого они играют. А впрочем, не всё ли равно, тут главное понять, насколько они мне могут быть полезны в моей игре. У меня-то игра посложнее, да и поопасней. Пока мы принюхиваемся, изучаем друг друга, но мне это,"пока", удаётся лучше, чем им. Подозревают ли они о наличии игры с моей стороны? Время покажет, главное не суетится. А вот им суетится приходится, и они на этом теряют и время и преимущество. Сафо-то, на законном праве может разорвать с ними всяческие отношения, как с не оправдавшими доверия. В сущности, я могла бы сейчас расслабиться, но не могу, почему-то не могу.
Моя Люська рвёт и мечет, это ж надо! Такое впечатление, словно это она потеряла фотографию своего любимого. Но она на коне! Я ей прям-таки любуюсь: атаманша, да и только.
Душу изливает. Во материт, а! Да уж, начальник из неё то что надо — супербабища: «… Вы профессионалы или нет? Где ваша квалификация? Это что, иголка в стоге сена!? Ну не можете сами унюхать, пригласите нормальную собаку! Вас что, учить надо?!»
Фотография находится в самом интересном месте, причём это место запросто может подойти на роль случайного: фотография не покидала офиса. А я -та самая которая потому что- Сафо запросто могла её туда уронить.
Вечером третьего дня, Людкина квартира напоминает кратер вулкана. Остафьева бурлит и клокочет. Всего один малюсенький толчок, зацепочка, и она моментально поняла какую выгоду можно из этого получить. Она разговаривает с ними на равных. Но она не понимает, что это подстава с самого начала. Ну и не надо, так даже интересней. Я ей никогда об этом не расскажу…
Людка плавной, неслышной походкой подходит ко мне, но я всё равно её слышу, её шаги хоть и лежу лицом к стене.
- Солнышко… — Говорит она невообразимым голосом. Это даже не голос, а глас – «глагол вещий живот излияюще и паки же живот сотворяюще». — Эти козлы, наконец-то, допетрили, что фотография не покидала офиса. Сейчас три собаки-поисковика рекордсмены МВД прочёсывают офис и если они через пятнадцать минут…
В вещий глагол врывается банальные позывные мобильника.
- Да, слушаю! — Тоном железной леди ответствует подруга дней моих суровых. Даже не слыша ответа, чувствую по обстановке, по излучению, исходящему от Людкиного мобильника — результат есть. Моя Люська так вздыхает! Так вдыхает!!! Так может вздыхать только тот, у кого, гора свалилась с плеч.
Итак, на всё про всё, им потребовалось три дня. Вероятно, сначала прикидывали, анализировали больше, чем по настоящему искали, вычисляли, да опрашивали. Не исключено, даже, психовали, вместо того чтобы просто искать. А вот теперь, мой выход. Надо собраться. Надо показать им высший пилотаж.
Пашкин «Порш» тормозит у здания офиса. Я не иду, меня несёт поток, моё движение помимо меня. Со стороны себя не вижу, но ощущаю — это то, что надо. Раз ног под собою не чувствую, значит двигаюсь в потоке момента.
Моё дыхание. Похоже, у меня его нет. Не чувствую. Со мной творится нечто непонятное. Нет, не сомневалась, знала —фотография будет найдена. Но. Но… Какие, однако, странные вещи со мной происходят. В офисе! Даже шагов собственных не слышу. Приёмная. Фотографию не вижу, я её чую. Стоп. В башке что-то щёлкает. В мозгах словно включили свет. В моих руках фотография моего самого любимого человека. Единственного. Это самое дорогое, что у меня есть, на этом свете. Это самое святое! Жизнь! О боги! Какие-то звуки. Ах, мне что-то говорят — не слышу. Вижу только ЕГО лицо! Я что-то сказала? Нет, это просто вырвавшийся звук. Говорить ещё рано, достаточно, просто прижать этот священный кусок бумаги к губам. То бишь — к устам. Сахарным. Я же красавица, а у красавицы всё красиво.
О, её величество Пауза! Это не рекламная пауза по телевизору по среди фильма. Нет! Пауза — это духовный силовой поток. Движенье глаз, губ, безмолвный язык тела — Глубина!.. А вот теперь, можно начинать говорить, но ни в коем случае, не реагировать на потоки извне. Полная концентрация на предмете. Итак, начали: «Э… эт..о т-ты-и …х-хх! М-мх-хх… Это ты!!! Ты!!! Ты!!!! Ты опять со мной. Ты со мной.» - Мои губы дорожат, голова кругом. Может быть, уже пора в обморок? Кажется, сейчас он у меня произойдёт натурально, без имитации: ноги ватные, тело ватное. Слабость. Тошнота. Мне плохо. Плохо, пелена перед глазами… Аут!
Из далёкого далека,доносятся звуки знакомого голоса:
- О-о-о-о, а-а-а-а, е-е-е-е! ю-ю-ю, и-и-и…! я–я-яй…. Уа-уа-уа-уой ! Н-ет, не хочу. —доносится до слуха более внятно.
Так вот значит, что такое обморок! Это был настоящий обморок. Сколько ж я в нём провалялась? Противный запах нашатыря. Такое ощущение будто сижу во флаконе с этим веществом. Меня тошнит, тошнит! Под горло накатывает! Душит! Душит! О, ****ство…
- О, какое счастье, — вскрикивает радостный голос совсем рядом. — Очнулась!
Моё нутро выворачивает наизнанку! Дикая головная боль. Горло тоже болит. Кости ломит. Хочу умереть, очень хочу!Зачем мне это всё? Я не хочу жить во флаконе с нашатырём!!! А это что за звуки? А-а, это я плачу… Ф-фу, как не эстетично! Плохо, непрофессионально — не верю! Н-ну! Не надо меня душить! Зачем меня душат?! Я не Дездемона, причем здесь платок? Ах, это полотенце.
Людкина холодная рука на лбу, такая приятная. Как хорошо! «Солнышко, ты меня слышишь?» - уже только ради этого вопроса стоило упасть в обморок. Какая, всё-таки, из Люськи очаровательная мама! Я не хочу отвечать, я капризная девочка. Пусть меня мамочка поупрашивает."Мамочка"не настаивает,"мамочка"всё понимает, у её "девочки" очередной бзик. Девочка всё отлично слышит.
- Значит так, мышонок, - мамочкина рука гладит по волосам и чешет за ухом. - Твоя фотография была на экспертизе. Твой возраст ориентировочно определён. Тебе от пятидесяти пяти до шестидесяти пяти…»
От этих слов как кипятком ошпаривает, заставляя подскочить.
- Люд, а чего так много-то!!!!
- Так уж получилось, - нежно вкрадчиво лопочет Людмила Климовна. - Не прогневайтесь, матушка-боярыня. Что, опять в обморок захотелось?
Ласковый голос не меняет интонации:
— Когда что-нибудь делать собираешся, думать надо. О последствиях думать, мать твою за ногу.
В небесных сферах ясных остафьевских очей, пронзительная глубина мудрости запредельной, сиречь, беспредельной.
Поздний ребёнок у родителей — это, оказывается, круто! Фотография отца накрутила возраст. Театральна студия и гормоны - что б их черти драли – макияж, всё вместе взятое, вылепило нечто, маску. Или маскировку. И когда ты на девятнадцатом году выглядишь на тридцать, и, при этом, все знают, что тебе под, или, за шестьдесят, то, успех, хочешь - не хочешь, будет рядом, или, где-то поблизости. Ну, а к пластической хирургии, способной творить чудеса, никаких претензий, быть не может, в принципе.
Даже Людок начинает путаться в именах и датах, шуточки конечно, но оговаривается частенько. Уже в рефлекс вошло. Я у неё то Софи, то Софа, то СафиЯ, а один раз, стала на полчаса «тётя Соня».
Так вот, у «тёти Сони», по рабочей версии, в далёкой юности была сумасшедшая, трагическая любовь, теперь в этом, убеждены все, но меня сие не прикалывает.
Я — всеобщее достояние, любимица публики. Очень дорогая игрушка, видимо скоро приобрету статус валюты. Скучаю по молодости, как настоящая старуха. Память, всё чаще и чаще, она тревожит. Почему-то вспоминается лицо того солдата. Какой странный у него был взгляд тогда. Совершенно не понятно, что он выражал. Раньше перед мысленным взором, в памяти возникали только глаза. А теперь именно, лицо. И сон, сон, который терзал целый год после того случая. Теперь он напоминает о себе только днём и во всех подробностях словно дразнит: то лицо, то глаза, но не во сне, а наяву, в памяти и короткими урывками, точно ударами в самые неожиданные моменты.
*) здесь и далее, во второй части романа, использованы стихи Катиславы Юрьевны Коростель.