В школу Витя пришел с большим багажом знаний за плечами и огромным ранцем, доверху набитом учебниками и игрушками. Чистым тенорком тянул на родительских собраниях революционные песни: "Там вдали за рекой" и "Про Щорса". Собирал металлолом и макулатуру. Писал идеологически нужные стихи:
Некрасов - поэт мой любимый.
Некрасов - он гений наш!
Люблю я его за то, что
Он сердцем болел за нас...
Он детские беды видел.
Он вирши о них писал:
Как трудно живется дЕтям
(Точнее крестьянским детЯм).
Пристрастие к женскому телу тоже не прошло даром - на областной олимпиаде по биологии старших классов я занял 1 место. Также участвовал в олимпиадах по литературе и физике. Учителя и сверстники по достоинству оценили мое рвение к науке и в восьмом классе избрали секретарем комсомольской организации школы. Заканчивая музыкалку по классу "баяна" я собирал на школьном дворе прогуливающую занятия молодежь и наигровал популярную тогда "Вологду". Девчонки меня обожали, а хулиганы, завидуя, толкали в спину, когда я мочился в школьном туалете. Два товарища Славка и Сашка, жившие по соседству в частном секторе, так и остались друзьями детства. С ними впервые попробовал пиво, с ними впервые узнал, что такое онанизм. Девок, к сожалению, нам вместе попробовать не удалось. Разбросала жизнь. Нас с Санькой в Свердловск - в металлургический колледж, а Славик остался на малой родине и после десятилетки ушел служить в С.А.
Об учебе в техникуме имени И.И.Ползунова отдельный рассказ, требующий благоразумия и здравого смысла. Того, чего не было у шестнадцатилетней басоты. Нет, я не стал бабником и фарцовщиком. Напротив, пареньку из провинции доверили должность старосты группы. Он надежно прижал сей портфель к груди и достойно пронес все пять лет обучения. Имелись, конечно, нюансы, когда я держал обнаглевшего хулигана Мишку Медведева за шею, уперев башкой в парту, а он тщетно пытался поймать меня за яйца. Затем вытекающая из инциндента встреча с его дружками на мосту. Крепкое плечо друга. Примиренческая попойка в общежитии. Мишка, я рад, что ты закончил колледж и не стал бандитом ( хотя не всех миновала сия участь).
С женщинами не то, что не везло. Не получалось! До девятнадцати лет. Меня соблазняли. Я домогался. Но как-то все не срасталось. Будучи в строй отряде жили на квартире у одногруппника. Мать Саньки Буракова – разведенка, тридцати с небольшим лет, низенькая, грудастенькая, вечно улыбающаяся дама, до умопомрачения жаждущая мужской близости. Мы трое дебилов ( Санька, Андрей и я) ни как не врубались чего от нас хочет заботливая хозяйка. Стоял июль. Жаркий и до возбуждения душный. Мы ходили по квартире в плавках, а Надежда Петровна в распахнутом легком халатике. Как-то забежавшая с улицы соседская девочка (четырех лет от роду), взглянув на набухший от жары и Надиной наготы Андрюхин член понимающе покачала головой и по-взрослому посочувствовала:
- Дядя, вы не в ту сторону покакали.
В воздухе витал запах плоти и сладострастия. Казалось - в чем проблема - пойми женщину, войди в ее положение. Ан нет - тупоголовым родился. Надя просит:
- Расстегни лифчик. Потри спинку.
Ну я и рад стараться - бюстгальтер на пол, мочалку в руки. Уезжая за лаской на курорт, Надюша с грустью поделилась:
- Надо ехать. Какой от вас прок?
Простите, Надежда Петровна, что плохо мылил мочалку, да и совсем не то место тер.
В армию угодил не то чтобы по недоразумению, а скорее по глупости. За шикарный стенд гениальных математиков двадцатого столетия поставила нам с Любой Девятовской уважаемая Наталья Алексеевна пятерки, тем самым перекрасив дипломы из синего в красный цвет. В связи с чем декан факультета выдал нам по приглашению позволяющему без экзаменов поступать в Ленинградский горный институт. Простите Вера Николаевна за мой снобизм и тупость. Простите и поймите, что нам в пустые головы вдолбили, то и получили. Захотел "до немогу" староста МТ-415 вместо того чтобы стать высококвалифицированным специалистом от кого-то защищать социалистическую Родину. С двойкой по математике с металлургического факультета УПИ призывник Виктор Кульков постучался в двери кыштымского военкомата. Перед осенним призывом я успел поработать плавильщиком на медеэлектролитном заводе, приобретя в кратчайший срок третий разряд и симпатичную нормировщицу Таню, которая с пугающей готовностью обещала ждать из армии молодого специалиста (чит. молодого бойца). К слову ждала два месяца, к Новому году удачно выйдя замуж за бедующего работника правоохранительных органов. Что ж верный выбор. Когда еще отслужит Кульков? А отслужит не факт, что еще замуж возьмет. Так что куй железо пока горячо (ведь не зря на металлургическом производстве работала). Как сейчас Виктор помнил проводы в армию. Заставленный закусками и вином длинный стол. Тетку, стригущую призывнику пряди густой шевелюры. Голос утренней гармони, сообщающий бодрствующим соседям об окончании их мучений. Городской военкомат - старинное, полуподвальное помещение встречало новоявленных солдат по казенному прохладно. Дежурный офицер поспешно отобрал у ребят паспорта и, кивнув в сторону прибывшего УАЗика, прокричал:
- По машинам!
Пьяные после ночной попойки горе-бойцы, опрокидывали по рюмке водки на "посошок" и безропотно выполняли первый в их жизни приказ. Виктор залезал последним. В который уже раз обнимался с друзьями, стараясь не глядеть на плачущую мать. Подошел. Обнял маму за плечи. Слегка похлопал по спине:
- Ну, ты чего? Все нормально.
Приник к губам, на всю жизнь запомнив, солоноватый вкус горестных щек. Пожал руку отцу. Припал к груди, шепнув на прощание:
- Пока, батя.
Ступил на подножку автобуса. Шагнул вперед и понял - отец не разжимает руки. Сопровождающий работник военкомата, протискиваясь в салон, хлопнул отца по руке и чинно пояснил:
- Отправляемся, гражданин.
Но отец руки не разжал. Напротив, еще сильнее стиснул натруженную ладонь, словно боясь отпустить в неведомое "никуда" что-то очень дорогое. Не замечал ранее Виктор за веселым и *****оватом отцом подобной сентиментальности, вот поэтому в замешательстве промямлил:
- Бать, ты чего?
Рука разжалась, чтобы смахнуть набежавшие вдруг слезы. Наконец "картеж" тронулся. Впереди и сзади автобуса с восьмью призывниками следовали милицейские машины. В салоне играли на гитаре, курили и пили водку.
- Будешь?- толкнул Виктора жующий бутерброд сосед. Кульков взял полстакана водки и опрокинул в рот, чуть-чуть размочив крепкой жидкостью стоявший в горле ком.
Как три года длились три дня в Чебаркульском отстойнике, где прибывавших с территории области ребят разбирали по родам войск дотошные "покупатели". Именно тогда Кульков осознал слово "масса" - безликая и бесправная толпа людей, вынужденная существовать в закрытом пространстве. Ни лица офицера, ни сути диалога Кульков не помнил. Помнил лишь заданный второпях вопрос:
- С самолета прыгнешь?
- Прыгну...
И вперед. Два года ВДВ. Два года унижения и насилия. Два года муштры и раздолбайства. Два вычеркнутых из книги жизни года. Откушав пуд армейской соли, холодным февральским утром 1983 года ефрейтор запаса Кульков браво постучался в двери отдела кадров КМЭЗ и, привычно гаркнув: "Разрешите!", вновь переступил порог вредного производства. Но не возжелал Господь бывшему солдату участи плавильщика.