Странная история приключилась со мной в начале прошлой зимы. Воспитанный в духе атеизма и материализма, я всегда старался найти разумное объяснение всему, что бы ни произошло. Но тот случай поколебал мои убеждения.
Стояли короткие дни декабря. За месяц до этого мы переселились в город из аула, и я устроился работать на стройку. В тот день я шел с работы пешком, так как не было денег на транспорт. Было тепло и пасмурно; небо затянуло тучами, и низкое зимнее солнце лишь угадывалось за ними. Со мной шел мой племянник, работавший там же, где и я. Путь наш пролегал через весь город по одной из главных улиц – Абылай хана.
Чтобы не было скучно идти и дабы попутно изучить город, я читал таблички с названиями улиц, пересекавших наш путь, и старался запомнить.
«Степана Разина», - прочел я и про себя отметил, что в этом городе есть и «Емельяна Пугачева». Имена этих бунтовщиков, как правило, всегда и везде одинаково представлены.
Следующая улица называлась «8 марта», но есть ли здесь «23 февраля», я не знал. «Скорее всего, нет», - подумал я, так как эта традиционно мужская дата никогда не считалась праздничной, в чем я всегда усматривал дискриминацию по половой принадлежности.
«Улица Динмухаммеда Конаева». Я был приятно удивлен, поэтому обратился к племяннику, шедшему чуть впереди:
- Смотри-ка, не забыли, оказывается, Конаева!
- О ком это вы?
- Говорю, не забыли Конаева – улицу его именем назвали, - с этими словами указал на табличку.
- А кто это?
- Как! Ты не знаешь Конаева?! – воскликнул я, - Как же так, - он же два десятилетия руководил Казахстаном!
Племянник пожал плечами.
- Впрочем, как тебе знать, ты был ребенком, когда он ушел в отставку. При нем нам, простым людям, жилось намного лучше, чем сейчас. Отрадно, что его имя носит улица, да только она какая-то неказистая. Вот эту главную улицу нужно было назвать именем Конаева, а не Абылай хана. Не понимаю, за что сейчас так превозносят этого хана, прозванного «кровавым».
- Это говорит в вас бывший коммунист, не признающий вообще никаких ханов – возразил племянник, - Возможно, Абылай хан и был жестоким, но ведь и времена тогда какие были? Он старался объединить казахские роды, чтобы успешней противостоять внешним врагам, а сделать это можно было, только подчинив других властителей. А кто же добровольно согласится ограничить свою власть? И как можно было сделать это и не пролить крови?
Я не смог найти достойный ответ. «Может быть, он и прав, - думал я, - Но, с другой стороны, разве правильно, когда на одном здании соседствуют таблички с именами Абылай хана и Сакена Сейфуллина? Ведь Сейфуллин в своей поэме «Кокшетау» не очень лестно отзывался о Абылай хане».
Те, кто переименовывал улицы, вряд ли задумывались над этими вещами. Выходит, для них нет разницы, кем были эти исторические личности, чем они занимались, за что боролись. Просто механически заменили вышедшие из моды имена Ленина, Маркса, Дзержинского…
Занятый этими мыслями, я не заметил, как мы подошли к перекрестку, где наши пути расходились – племянник свернул направо, я пошел прямо.
* * *
А назавтра нам выдали зарплату. И вновь я отправился домой в сопровождении племянника. По пути на остановку мы завернули к магазину. Я дал племяннику пятьсот тенге, чтобы он купил мне продуктов, а сам остался во дворе – не хотелось толкаться в тесном магазине, куда уже успели набиться рабочие с нашей стройки.
Выйдя оттуда, племянник не сразу вернул мне сдачу – нужно было спешить на остановку, куда как раз подъехала нужная нам маршрутка. Когда мы сели в «Пазик», племянник протянул мне сдачу, состоящую из более чем шестисот тенге. На мой недоуменный вопрос племянник ответил вопросом:
- Сколько вы дали денег? Я даже не взглянул на них.
- Пятьсот тенге.
- Правда? – обрадовался он. – Значит, продавщица ошиблась, приняв пятисотку за тысячную. Поздравляю с прибавкой к зарплате!
- Ты что! Нужно вернуть деньги! – с этими словами я поднялся, намереваясь сойти на остановке, к которой как раз подъезжали.
- Давайте деньги, я сам отвезу, - предложил племянник и буквально вырвал из моих рук пятисотенную. Но, сунув ее в карман, продолжал спокойно сидеть. Автобус отъехал от остановки, и я понял, что племянник и не думал возвращать деньги.
- Ты чего? – запротестовал я, - Нужно вернуть деньги – они не наши!
- Не будьте таким щепетильным – мы их не украли, – невозмутимо отвечал тот, - Магазин от этого не обанкротится. Там и так наживаются за наш счет, вы же знаете, какие там цены. Если вам не нужны деньги, мне они будут очень кстати. Хотите быть честным – пожалуйста! В магазин вы не входили, лишних денег не брали. Пусть совесть замучает меня, а вы можете спать спокойно.
- Допустим, наживается хозяин магазина, а эти деньги он удержит с продавщицы. Она же работает по найму. А у нее, возможно, семья. Мы обобрали ее семью, ее детей! Тебе понятно это?!
- А сейчас каждый старается обобрать кого-нибудь, разве не так? – парировал племянник, - Пусть будет внимательнее, если у нее семья и дети. Если бы я дал ей лишнюю пятисотку, то будь спок – она не побежит за мной, чтобы вернуть, а ведь и у меня есть семья.
Бесполезно было спорить с ним. В его словах сквозила жесткая логика сегодняшнего дня, не склонная прощать ошибки и не признающая нравственных установок. Настроение испортилось. Весь оставшийся путь я угрюмо молчал. Племянник сидел, отвернувшись, и сошел на своей остановке, попрощавшись простым кивком головы.
А я вышел на конечной и направился домой, продолжая размышлять над случившимся, и не сразу понял, что меня окликают, - обернулся только тогда, когда кто-то тронул за плечо. Это был знакомый, работавший в нашей бригаде.
- Чего так задумался? – спросил он, - Зову, зову – не слышишь.
- Да так, вечные думы о жизни – вздохнул я,
- А чего о ней думать? Живешь – живи! Зарплату получил?
Я утвердительно кивнул.
- Ну, тогда жить можно! Пойдем, поднимем твое настроение, - сказав это, он увлек меня в забегаловку, которая находилась напротив ж/д вокзала…
* * *
Проснулся я поздно. Потянулся и обнаружил, что жены рядом нет. Спал я полураздетым, вся верхняя одежда валялась тут же на полу. Голова раскалывалась, во рту было сухо. Попытался встать – все вокруг закружилось, так что пришлось лечь и закрыть глаза. Я силился вспомнить, где был вчера и как пришел домой. Все, что я помнил – мы с тем знакомым входим в ту забегаловку.
Долго ли лежал, коротко – вошла жена и мрачно поинтересовалась:
- Где деньги? Ты получил зарплату?
- В кармане… наверное, - отвечал я неуверенно.
- Нету! Обшарила все твои карманы – пусто! Неужели ты пропил всю получку?!
- Да ты что! Я же не бочка!
Насилу встав, я проверил карманы – денег не было.
Жена продолжала причитать, а я, залпом осушив кружку воды и кое-как одевшись, отправился на поиски пропавших денег, не очень надеясь их найти. Ночью прошел снег и все засыпал толстым слоем. Была слабая надежда, что я выронил кошелек в той забегаловке и его подобрал кто-нибудь из персонала. Поэтому и направился туда с намерением расспросить тамошних завсегдатаев, бармена и официантов.
Подойдя, я заметил вывеску, на которой значилось: «Кафетерий Абылайхан». Несколько секунд я стоял, тупо уставившись на вывеску. Я вспомнил, как позавчера не очень лестно отозвался о Абылай хане и теперь мой воспаленный похмельем мозг «озарила» догадка, и я выпалил, обращаясь к кафетерию:
- Ага, значит, так ты мстишь мне за те слова? Тебя называли «кровавым», теперь говорят: «великий», а ты, оказывается, просто мелочный и алчный! Подавись этими деньгами, я все равно останусь при своем мнении!
И плюнув в сторону кафетерия, я пошел прочь, бормоча проклятия.
Придя домой, я бросил в ответ на вопросительный взгляд жены:
- Нет денег. Абылай хан отобрал!
- Какой Абылайхан? - не поняла она, - Почему?
- Какой-какой! Абылай хана не знаешь? Почему? Потому что позавчера я его немного хаял, вот и… - с этими словами я завалился на кровать и натянул на голову одеяло.
Жена решила, что Абылайханом зовут одного из моих собутыльников, который отобрал у меня деньги за то, что я его хаял. Она требовала, чтобы я сказал, где тот живет, - хотела пойти и потребовать деньги назад. Но у меня уже не было сил объяснять, какого Абылай хана я имел в виду, и, обозвав ее дурой, отвернулся к стене и заснул.
* * *
Приснился мне сон - в дверь постучали, а когда я отворил, в дом ввалился человек, в котором я сразу узнал хана Абылая. Он словно сошел с купюры в сто тенге.* Я похолодел под взглядом его немигающих глаз. Хан шагнул через порог так уверенно и решительно, что не посторонись я вовремя, наверняка бы сшиб меня с ног. И не оглянувшись, проследовал в гостиную и опустился в кресло, что стояло у дальней стены. Появление грозного хана так подействовало на меня, что я не сразу заметил еще двоих, остановившихся в нерешительности за порогом. Думая, что это визири или нукеры хана, я жестом пригласил войти. Прикрыв дверь, я прошел в дом и только тогда узнал последних гостей. На моем диване разместились Сакен Сейфуллин и Динмухаммед Конаев. Они кивнули в ответ на мое безмолвное приветствие. Я потерял дар речи, и за руку поздороваться не решился.
Не зная, как вести себя с такими необычными гостями, я остановился у двери гостиной, но Абылай хан властным жестом указал мне на стул. Когда я присел на его краешек, хан заговорил, вперив в меня холодный взгляд своих чуть раскосых глаз, отчего у меня по спине пробежали мурашки, и я замер, как загипнотизированный.
- Мы пришли за тем, чтобы растолковать тебе кое-что, так как невмоготу терпеть чепуху, которой набита твоя голова, - начал он, - Ты считаешь себя начитанным и образованным, но простых вещей не разумеешь.
Мы жили в разное время, при разных обстоятельствах и разной исторической обстановке. Но в одном мы едины – все наши помыслы были направлены на то, чтобы народ наш жил на своей земле свободно и достойно, чтобы нас уважали и с нами считались.
Ты обозвал нас «историческими личностями», но мы ведь были людьми и, как все люди, были далеки от идеала. И ошибок совершили немало, в том числе и тех, что обернулись большими бедами для многих людей. У нас были враги, которые стремились нас уничтожить, и с ними приходилось вести беспощадную борьбу. Они старались всячески очернить нас, умело используя наши недостатки и ошибки.
Вы, потомки, может быть, и имеете право осуждать нас. Но помните, что каждый из нас делал все, чтобы Казахстан стал независимым, сильным и процветающим государством, а казахи – богатым, образованным и культурным народом.
Мы принадлежим истории, и наивно полагать, что для нас так уж важно, чьи имена значатся на ваших уличных табличках. Не думайте, что с их помощью увековечиваются имена.
При этих словах хана Сейфуллин и Конаев усмехнулись. Я сидел пристыженный и сконфуженно бормотал слова извинения.
Тут Абылай хан встал и заговорил вновь:
- Всякое говорили обо мне при жизни и после нее, но мелочным и алчным еще никто не называл. Деньги, золото сами по себе никогда не интересовали меня, хотя они играют не последнюю роль в этом мире, особенно в том, чтобы властвовать над людьми. В этом моей вины нет – так уж устроен человек. А уж твои бумажки мне подавно не нужны, смешно даже называть их деньгами.
Хан вытащил из кармана своего богато расшитого чапана пятисотенную и с нескрываемым презрением бросил на стол.
- Это я отобрал у твоего племянника. Негоже позволять молодежи обкрадывать честных людей, пользуясь их оплошностью, - с укоризной произнес хан и добавил тоном, не терпящим возражений:
- Немедленно верни владелице!
* * *
Тут я проснулся. Сон был настолько явственным, что я невольно заглянул в гостиную, как будто ожидал застать там приснившихся мне людей. Естественно, их не было. Но на столе, именно на том месте, где ее бросил Абылай хан в моем сне, лежала пятисотенная.
Не веря глазам, я взял ее и внимательно осмотрел с обеих сторон. Это была самая обыкновенная купюра. В голове моей образовался хаос! Всякое может присниться человеку, но чтобы деньги перекочевали изо сна в явь – это было слишком! Я не знал, что и думать и стоял, глупо вертя денежку в руках. Но тут вспомнились слова Абылай хана - он ведь велел вернуть ее продавщице. Я уже серьезно сомневался, приснился ли мне хан со своими спутниками или меня посетили призраки.
Но, как бы там ни было, деньги оказались у меня, и я поехал на другой конец города. Войдя в магазин, я положил пятисотенную на прилавок со словами:
- Возьмите, они ваши.
Чем очень рассердил продавщицу.
- Послушайте, что вы задумали?! – воскликнула она, - Вчера вечером вы вломились сюда в дупель пьяный и всучили мне свой кошелек, утверждая, что теперь он мой. Мне ни к чему чужие деньги - вполне хватает своих. И оставила ваш кошелек только потому, что опасалась,- как бы вы где-нибудь не потеряли или не подарили первому встречному. Я знала, что, проспавшись, вы придете за ним. И действительно – вы пришли. Но теперь пытаетесь всучить мне и эти деньги. Я ничего не понимаю! Если поехала крыша – обращайтесь к психиатру, а меня оставьте в покое!
И она вынула из ящика с выручкой мой кошелек и протянула мне. Чему я очень обрадовался, и, не проверяя содержимого, засунул во внутренний карман. Затем рассказал недоверчиво слушавшей собеседнице историю со злосчастной пятисоткой, опустив, правда, эпизод со сном, ведь и без того она едва не приняла меня за сумасшедшего.
- Видимо, на пьяную голову я решил отдать вам все свои деньги в искупление своей вины, - объяснил я свое вчерашнее посещение.
Продавщица с недоверием выслушала меня, но пятисотенную взяла. Взгляд ее сердитых глаз потеплел, и она улыбнулась, когда я извинился за беспокойство и поблагодарил за сохранность кошелька.
Вздохнув с облегчением, я вышел из магазина и поехал домой. Меня встречали и провожали таблички на домах, но теперь я взирал на них спокойно, как смотрят на дорожные знаки и указатели. Везде были прочищены проезжая часть и тротуары. Белый иней искрился на деревьях и кустах под яркими лучами солнца. По пути от остановки к дому я повстречал племянника. Он поздоровался и, справившись о здоровье, сказал:
- Вы вчера сильно обиделись на меня? Не знаю, что нашло на меня, чего я заупрямился. Извините. Утром я раскаялся и решил вернуть вам ту пятисотку, будь она неладна! Я пришел к вам, но вы крепко спали. Кроме вас никого не оказалось, и я оставил деньги на столе в гостиной. Хотите – верните продавщице, хотите - оставьте себе. Не годится родственникам ссориться из-за денег!
- А-а! Так это ты положил ее на стол… – только и смог я вымолвить.
Представляю, какое идиотское выражение было у меня на лице, ибо племянник мой взглянул как-то странно, пожал плечами и удалился.
* Первые казахстанские банкноты были с изображениями ханов, поэтов, ученых и других выдающихся деятелей нашего народа.