Часть II Силой сердца. От масок – к маске.
Глава 7
А я опять тобой желанна как много-много лет назад.
Но только это нам не странно, и, мы смеёмся невпопад,
Друг-другу страстью докучая, друг-друга мучая порой.
И ты мне шепчешь «дорогая» и отвечаю «дорогой».
Мы не стыдимся нашей пыли, нам нет помехи для любви.
И то, какими раньше были, и что сейчас — всё наши дни.
Крепки нежны объятья наши, объятья душ они сильней.
А сердце, как и прежде, жаждет в предчувствии крылатых дней. *)
***
Она опять зовёт в полёт, она опять тревожит сердце,
Она лишает сна, тревог и мыслей, суетных о смерти.
И ей нельзя неуступить, неподчиниться невозможно.
Сражаться с нею очень сложно, непостижимо победить.
К ней в плен попасть — святое благо и пасть пред нею — благодать.
И смерть, в своём извечном прав,е не в силах ей продиктовать.
Увы, ничто так нереально, как образ ясности её.
И даже в глубине сокральной её таится бытиё.
О, кто бы смог с ней состязаться! О, кто бы смог преодолеть,
Прогнать её иль с ней расстаться, или переиграть суметь!
Может быть, моей рукой водит какой-то беспокойный дух? Душа какой-нибудь поэтессы? Я настроилась на волну, стала приёмником? Ну, невозможно, чтобы восемнадцатилетняя девчонка имела такие переживания! Так может переживать только зрелая женщина, или старуха, живущая воспоминаниями! И кто бы мне объяснил, что со мною происходит? Несомненно одно — это заболевание.
Может ли оно развиваться? Реакция гормонов — отголосок, это точно! Ведь в организме всё связано, и душевные переживания — раздражитель сильный. Вот так живёшь-живёшь и вдруг: Бах! Бух! И всё крутится в другую сторону, да ещё и вопреки логике.
Недавно Людок предъявила зачётку: У Смеловой везде сдано, полное наличие присутствия. Остафьевские организаторские способности! Преподы пошли навстречу, разрешили сдавать только письменные работы. Но только от руки. Курьер Остафьева добросовестно доставляет на суд преподсостава свидетельство смеловской прилежности. Всё-таки поэтический образ жизни отразился на учёбе: фразы в курсовых и контрольных стали изящнее, круглее. У преподов возникли резонные подозрения о Смеловой учащейся параллельно на филфаке. Недоумевают, когда же я туда умудрилась поступить.
Людок пустила очередную залипуху про мою судебную тяжбу за наследство и полный завал. Мой почерк — бескорыстный свидетель. Я в курсе программы и бросать учёбу не собираюсь, как не собираюсь переводиться на заочное, тратить время и деньги. Я не собираюсь дарить им свои кровные, пусть не надеются! По всем отмеченным вопросам, даны подробные ответы. Пару раз пришлось сдать по мобильнику, у меня серьёзный, ответственный поход к учебному процессу. Эх, знали бы они кто теперь Смелова!
Для чего человеку душа и куда её деть, если она вдруг начинает мешать? Она живёт своей жизнью, по своим законам. Со своей логикой. И если ей чего не достаёт, она это быстро компенсирует воображением, иногда настолько сильным, что могут возникнуть некие процессы в организме. Желание любви породило объект любви, любовь. И вот дожила, «вышла» замуж за неизвестного мужчину, «родила» непонятно кого. То ли пацана, то ли чувиху, то ли сына, то ли дочь. «Оно», это дитя — существо, оно живое. И его отец, ведомый только ему — тоже! А жена и мать — творец их обоих, и мужа и ребёнка, знает о них чисто символически.
Поэтические образы обрели самостоятельность, стали — о ужас! — сознаниями. И их присутствие реально, ощущается. Но если с «мужем» всё ясно, то с «ребёнком» всё очень неопределённо. И действительно, абсолютно до лампочки, кого рожать, лишь бы рожать от этого самого, лютого варвара, ему подобных. Жить, во имя этого, и творить!
Фантазия? Да как сказать. На самом деле было бы легче осознавать всё это только фантазией, однако, это не так, это что-то другое. Это жизнь. Да, другая, но жизнь. Всё это уже было. Смеловой не девятнадцать, она очень древняя. Это только кажется, что ей девятнадцать. Сознание усиленно старается вспомнить, в его глубине мелькает проблеск и тут же меркнет: озёрная гладь среди белой ночи, фигура, глаза, лицо. Резкое движение рукой вверх. Пальцы хватают, рывок и…
А хочется ясной картины, как будто, от этого зависит всё важное, главное. Может быть, самое главное. Было! Было!! А сейчас ощущение отстранённости и в то же время, ощущение приближения к этому главному.
Надо определиться с полом «ребёнка», нехорошо как-то: родила и непонятно кого, надо исправлять. Вот с мужем дело обстояло просто, всё решало влечение, естество самки. А вот дитя, должное быть его повторением, сознанием не воспроизводится, образ совершенно не определённый, это именно «оно», бесполое.
Родила Смелова в ночь и не сына и не дочь. Не мышонка, не котёнка -непонятного ребёнка.
- Чадо! Может, ты само скажешь кто ты?
В пространстве между плитой и шкафом происходит движение. Беззвучное, но ощутимое. Это уже стало привычным. Движение приближается. Сердце! — стук, ёк! Стук-стук! В районе солнечного сплетения холодеет, ноги чувствуют вес и на лицо веет, словно от дыхания, теплом. Хочется плакать от счастья и уже совсем не важно «он» это, или, «она», или «оно». Главное, любимое существо. И при всём этом его нельзя обнять, поцеловать, поиграть с ним. Наваждение! Глупости!
«Нет!» — Возражает кто-то изнутри собственным голосом в мыслях. — «Не глупости».
Это болезнь! Фантазия! Все любящие больны, и всё влюблённые фантазируют, воображают.
Нет!!! Я жить в дурке не хочу!!! Тепло исчезает, движение, чего-то съёживающегося, медленно, словно нехотя, медленно перемещается к окну и там замирает. На душе тяжело. Сердце сжимается. До боли закушена губа, видимо так страдает мать, наказав ребёнка.
«Несправедливо-о!» - молниеносно проносится в голове.
Справедливо! Я хочу нормального, настоящего мужа и много-много детей от него! Нормальных! Мне привидения не нужны! Мне, глюки не нужны! Хочу настоящего! Настоящего хочу, чёрт возьми!!!
Мне больно, наказав тебя, себя я мысленно караю.
Моё несчастное дитя. Моя кровиночка родная.
Вот, сжавшись в маленький комочек, стоишь в молчании немом,
Моей любви и ласки хочешь… Моё святое естество,
Моё блаженство и отрада, подарок жизни и любви!
Да, я сама себе не рада тебе страданье причинив.
Вины твоей совсем немного, она не стоила того,
Что было хлёстко, слишком строго сейчас тобой воспринято…
Движение от окна проносится сзади, обдав теплом шею. Словно чьи-то невидимые руки обвили, обняли и, мокрая, от слезы, левая щека чувствует прикосновение.
Но примиренье неизбежно, мой славный маленький дружок,
Тебя коснусь я очень нежно рукой отвесившей шлепок.
Твоей щеки коснусь губами и лаской слово зазвучит.
Шепнёшь мне тихо в ухо: «мама!» Своё прощенье подарив.
Тревога чувств угомонится и в этот миг, я вдруг пойму,
Что нет дороже, во всей жизни, моей малютки - всё ему.
***
Ты моё солнышко, светлый мой лучик,
Ты моя радость, самый мой лучший!
Ясный и светлый мой человечек.
Милый и добрый, вечно беспечный.
Умный, хороший, очень послушный,
Ласковый, кроткий, тобою горжусь я.
Будь же счастливым, чудо моё,
В жизнь воплотившее свет и любовь.
Ставшее кровью и плотью моей!
Благословляю силой всех матерей!
Радость! Оно кружит по комнате. Стремительно. Светлые блики по стенам, словно солнечные зайчики и невозможно оторвать взгляда от этого бликующего вихря.
Цикл «Материнство» выходит отдельной книжкой и огромным тиражом.
Теперь, когда имидж сменён, можно нормально питаться. Ожидаемой прибавки в весе не происходит. Просто вес из ненормального, ставший нормальным, решил никогда больше не меняться и не поддаваться ни на какие провокации. Взбунтовавшиеся гормоны расставили все точки над «i». Зато меняется кожа, волосы, кости и выражение лица. работа над циклом сделала его не то чтобы одухотворённым, но возвышенно-осмысленным, мудрым что ли. В общем, мужики стали отмечать, оказывать внимание, ухаживать. Уступать, пропускать, подавать руку при выходе из транспорта. Это напрягает.
Несколько раз Людке приходится объявлять о болезни и об очередной депрессии Сафо, но ей почему-то перестали доверять, хотя ни кто не сомневается в душевной отстранённости поэтессы от жизненных процессов. Считают, Остафьева повышает ставки. Подозревают в начале игры втёмную. Людке всё труднее и труднее, за ней следят, всё-таки, хотят выяснить местонахождение Сафо, хотят вести дела напрямую. Не верят в Остафьеву- доверенное лицо. Предполагают, Остафьева охмурила доверчивую, несчастную поэтессу и сделала из неё дойную корову. Бедная Людка!
Доверенность, оформленная у нотариуса на Остафьеву с подписью Сафо, не вызывает сомнений, но только как факт. Каковы мотивы? Каковы истинные мотивы, побудившие поэтессу подписать такую доверенность? Рыбников старается. Копает под Людку, сволочь. Теперь наши общения стали ограничиваться СМС. Людок вдруг стала подозревать в своей квартире наличие «жучков». Смеловский номер стёрла из памяти телефона, ищет в квартире следы чужого присутствия.
Правдолюб Рыбников, видимо, решил загнобить мою Остафеву. Она его хорошо знает, не раз оговаривалась, что этот тип всё вечно подозревает, ему, вечно мерещатся махинации, он постоянно ищет глубины на мелком месте.
«Бринчик, заклинаю! Заклинаю, не вздумай за меня публично вступаться! Только навредишь. Я твой заступник! Я и только я!»
Помешанный на справедливости Рыбников (что б ему ни дна не покрышки!) решил стать независимым защитником интересов, беспощадно эксплуатируемой, возвышенной натуры, попавшей в руки опытной аферистки.
- Люд, а может сбросить маску, а?
- Это ни чего не даст, — возражает та, — они тебя разорвут на части мероприятиями. Им плевать на твою музу. Им нужно вечное шоу. Они из тебя все соки выжмут, а потом за тебя возьмётся жёлтая пресса. Будут искать подноготную, собирать компру, провоцировать. Им оклеветать — раз плюнуть. Объявят твои стихи не твоими, назовут воровкой, или ещё что-нибудь выдумают. У нас сейчас стабильная позиция, не надо резких движений. Ты в идеальном образе и будь в нём до конца!
- До конца чего? Ну а если, Сафо -неизлечимо больная? Опасно больная? Заразная…
- Им нужны будут факты, а не слова и справкам они не поверят, пригласят своих врачей, для подтверждения диагноза
- А если я…
- А если ты умерла, — перебивает Людок, — захотят увидеть труп и самим его похоронить и т.д. и т.п!
Людка резко хлопает ладонью по крышке стола:
— Смелова! Это не детский сад! Это пиар-корпорация со своим штатом экспертов и свои интересы они ставят превыше всего! Рано или поздно, они тебя вычислят, если ты им раньше не надоешь. А поскольку ты не типичная, то будь готова к осаде. Тебя в раскрутку не берут только потому, что ты ещё не прижилась. Фактор времени, понимаешь? Они не делают резких движений, действуют плавно, как бы со стороны, но быстро и чётко. Вероятность попадания сто процентов! Они ещё не знают, куда тебя приспособить и пока, они заинтересованы в твоей популярности. Они тебя двигают и одновременно, на твоём имени, создают… вернее, заявляют о себе как о лучших. «Лучшие двигают лучших» - вот их слоган!
Выход из игры будет сопровождаться большой головной болью. И твоей и моей. Можно конечно пропасть, но только в том случае, если есть бункер с автономной системой отопления, вентиляцией и бесконечными запасами провизии, но о ясном солнышке и облачках тогда нужно навечно забыть. Твои отношения с универом, я утрясала через контору, используя наши реквизиты. Только благодаря этому, проректор пошёл нам на встречу. И тот пункт в контракте, которому мы так радовались, где издательства обязуются не разыскивать твоего места пребывания — чистая условность. Они, в случае чего, извинятся, заплатят с удовольствием штраф. Накажут кого надо. Но мы всё равно правильно сделали. Мы оттянули время в нашу пользу, подняли этим твой рейтинг, увеличили вес. И, в случае какого-либо наката на тебя со стороны, гад-Рыбников, как волкодав, порвёт любого. Он устроит из твоей дачи крепость со всеми степенями защиты и сам, лично будет контролировать охрану все двадцать четыре часа в сутки!
- Вот только этого мне не хватало!
- Угу! Они усиленно зондируют, уже сейчас: есть ли у тебя враги, долги? Не обижена ли ты кем-то? Есть ли у тебя родственники? Где служил твой любимый? Обстоятельства его гибели…
- Эта фотография, Софочка! Она очень древняя, даже слишком. Ты увлеклась, переборщила, а тут ещё, твой цветущий вид — сплошные нестыковки. Но это даже хорошо! Это подчёркивает твоё психическое нездоровье.
- Кстати, Люд, по поводу фотографии: Я печатала её сама, на старом фотоувеличителе и на старой чёрно-белой бумаге, могу показать фотку, с которой лепила «а ля ретро», там и дата есть.
Короткая пауза ставит Остафьеву в нужные рамки.
— Да? Мм-м-м… — В этом звуке не чувствуется напора, темп сбит, её взгляд становится задумчиво отрешённым — Тогда… тогда это многое меняет. Значит, ты пошла мне навстречу — подыграла.
- Ну конечно! Ведь Мы же — Команда! И пусть они там копаются себе в архивах. А если встретят похожего, так что, двойников мало? Целые шоу из двойников устраивают...
- Да, верно, — соглашается Людок. —Покажи мне ту фотку, настоящую, — просит она тихо.
Это самая лучшая фотография из отцовского архива, сканер отработал её с двух сторон. С лаконичной надписью на обороте: «Тебе». И добавить нужно было только дату. Из всего многообразия образцов почерка отца, нашлась лишь одна приемлемая цифра, подходящая для даты: 2009. Хотя у папки эта цифра обозначала массу, транспортную массу груза. Аббревиатура «кг» лишилась буквы «к», и цифра массы превратилась в дату: «6.7.2006 г». Что значит 6-го июля 2006 года. Прицеливающийся с фотографии, взгляд капитана Смелова чётко и ясно отстаивает честь дочери из далёкого прошлого своей армейской юности.
- А вот и негативчик.
Негатив с фотографии ложится на стол неопровержимым довеском к аргументации.
— По правде сказать, не думала, что придётся тебе это показывать.
Людка растроганно благодарно вздыхает:
- Классный… у вас с ним взгляд похож.
- Ну да, подобное к подобному.
- Точно. — Кивает в ответ Людок.
Волна грусти накрывает молчание.
- А ты, оказывается, ранняя, Смелова.
- Разве? Мне в ноябре пятнадцать исполнялось.
- Но по этой-то дате тебе четырнадцать.
- Какое это теперь имеет значение? У нас с ним ничего не было, кроме поцелуев, он берёг меня.
- А как его имя?
- Ой, Люд, умоляю! Не надо! Не надо больше об этом. — Голос дрожит, это в тему, но от чего-то на самом деле хочется плакать.
- Ладно, Брин. — Людкина ладонь накрывает мою дрожащую руку. Упругая тёплая, она тоже слегка подрагивает, говоря об искреннем сочувствии.
На самый крайний случай отработана версия с именем: Свиридов Силай Акимович. Это имя маминого дедушки. Девичья фамилия мамы: Свиридова — сбиться практически невозможно.
*) здесь и далее, во второй части романа, использованы стихи Катиславы Юрьевны Коростель.