Посвящается моему другу Вячеславу
"Да на кой черт мне все это надо?!!" - сказал Исаак Моисеевич и легонько стукнул кулаком по столу. "Ай" - вскрикнул он и резко отдернул руку. Потирая место ушиба, он с волнением потянул за золотую цепочку часов, доставшихся ему еще от деда, всеми уважаемого Соломона Лазаревича. Дед был часовым мастером и часто повторял, поднимая свой скрюченный артритом указательный палец вверх: - "Время - деньги, а денюжки любят счет". На часах было без десяти девять. "Время - деньги..." - шепотом повторил Исаак Моисеевич и аккуратно убрал часы в карман. Деньги, именно деньги, должны были дать ему все, о чем он мечтал: уважение, спокойствие и возможность больше никогда не работать. НИКОГДА! ... Резкий звонок в дверь прервал поток его мыслей.
"Дома никого нет!" – проворчал он и стал убирать со стола остатки еды.
Звонок затрещал с новой силой.
"Я же Вам говорю, никого нет дома!"
"А кто это? Исаак Моисеевич, это Вы? Откройте, миленький!» - запричитал тоненький женский голосок.
«Да что там такое, в самом деле?!» - с раздражением в голосе, произнес Исаак Моисеевич и пошел открывать дверь. С каждым шагом его лицо приобретало все более печальный и усталый вид, и у двери уже стоял человек, имевший вид смертельно больного, готовившегося предстать перед Богом.
Замок хрустнул два раза, и дверь резко дернулась под нажимом снаружи. Раскрыться полностью ей мешала цепочка верхнего дверного замка.
«Черт бы Вас побрал, старый козел! Откройте дверь!» - произнес грубый голос, очень напоминавший соседа с нижнего этажа.
«Я Вас внимательно слушаю» - смиренно произнес он.
«Исаак Моисеевич, ну что Вы в самом деле. Не чужие же люди. У Берковичей вода с потолка льет, надо проверить трубы и вентиль в уборной. Может у Вас?» - заискивающе протараторила миловидная Зоечка, дочка коменданта дома.
«Не может. У меня ни труб, ни воды нет. С прошлого года» - качнув головой, ответил Исаак Моисеевич. Его глаза грустно и немного обреченно смотрели на освещенный ярким светом квадрат лестничной клетки.
« Как же вы живете? Без воды?» - недоверчиво отозвалась Зоечка.
«Так и живу…» - старик вздохнул, и, подняв раскрытые ладони вверх, как будто обращался к кому-то наверху, сказал: «… и даст Бог, проживу еще долго»
«Хватит с ним цацкаться!» - вновь произнес грубый голос. «Исаак Моисеевич, если Вы не откроете, я выломаю дверь!» Теперь Исаак Моисеевич узнал этот голос, он действительно принадлежал соседу с нижнего этажа, разнорабочему Николаю, служившему в местной коммунальной конторе.
«Я вам даю слово… » - уверенно произнес тихий голос.
«Да, на *** мне Ваше слово! Дверь откройте!» - бесцеремонно прервал его Николай.
«Николай, я знал Вашего отца, он был приличный человек. С ним всегда можно было договориться …» - сбивчиво стал объяснять Исаак Моисеевич, перебирая вслух события прошлого.
«К чему Вы все это говорите?! Причем тут отец?!» - устало сказал Николай и опустил сумку с инструментами на потрескавшийся пол. Теперь он в упор смотрел в маслянистые круглые глаза старика.
Дверь слегка качнулась, и в узеньком зазоре между стеной и дверью появилась седая голова: - «Очень даже причем. Я не могу пустить Вас в квартиру. Вы знаете, что я живу бедно и одиноко, и посторонние люди причиняют мне лишнее беспокойство. Но я хотел бы помочь…» - речь Исаак Моисеевича приобрела заговорщический тон, последние слова он произнес почти шепотом.
«Черт с Вами и вашей дверью! Чем вы собрались мне помогать?» - выругался Николай.
Лицо старика просеяло: - «Я знаю, где случилась протечка. Я Вам скажу, а лучше покажу».
Дверь тихо захлопнулась, и через несколько секунд вновь приоткрылась. В проеме скользнула худощавая фигура часовщика. Темный брючный костюм свободно облегал тело, делая все движения мягкими и едва уловимыми.
«Я рад, что мы с Вами нашли общий язык. Я же говорил, я знал Вашего отца…» - деловито сказал старик, запахивая полы расстегнутого пиджака. Он задумчиво провел правой рукой по груди и протянул ее Николаю.
«Исаак Моисеевич, не тяните кота за яйца! Хотите помочь – помогайте!» - с раздражением ответил Николай, посмотрев на протянутую руку. Одним рывком он забросил сумку на плечо.
«Хорошо, хорошо… Конечно, … Что же я... Пойдемте» - произнес он, слегка улыбнулся и указал рукой наверх.
Дом, в котором жил Исаак Моисеевич, имел 6 этажей, и построен был задолго до революции именитым итальянским архитектором. Белый с прожилками мрамор, лепнина на потолке и следы позолоты уныло напоминали о богатстве бывших хозяев дома. Лестничные пролеты были большими, в двадцать пять ступеней, на многих из которых сохранились латунные крепления для ковров. Подниматься было тяжело. Исаак Моисеевич то и дело, останавливался и тяжело дышал. Продолжая движение наверх, он неловко прижимал оттопыривающейся правый карман пиджака.
Процессия неторопливо поднималась по лестнице. Между 4 и 5 этажом Исаак Моисеевич остановился, рука его крепко сжала перила, а на лице появилась страдальческая гримаса. Было видно, что он старательно терпит боль.
«Что с Вами, Исаак Моисеевич? Сердце?» - Зоечка взволновано положила ладонь на руку старика и бросила быстрый взгляд на своего спутника.
«Эх… Нам еще этого не хватало! Что ж вы за люди такие …» - с досадой выпалил Николай. Терпению его приходил конец…
Исаак Моисеевич выпрямился, вздохнул и проведя рукой по лицу, сказал, будто говоря сам с собой: «Я старик, а со стариками такое бывает. Не волнуйтесь, это пройдет… Мне бы стакан воды и посидеть …» - голос его был так жалостлив и слаб, что Зоечка невольно приложила ладонь к губам. Она посмотрела на Николая, и тот, нахмурив лоб, быстро взбежал на лестничную клетку 5 этажа. Раздался звонок, и в дверях показалась полная женская фигура.
«Эльвира Александровна, тут такое дело. Исаак Моисеевичу с сердцем плохо…Ему б воды и посидеть чуток…»
«Шож ему дома не сидится, старому! Все его черт носит…».
Полная женская фигура принадлежала работнице местного гастронома, об истинном благосостоянии которой и способах его накопления, в доме ходили легенды. Природа щедро наделила эту женщину практическим умом, пышным податливым телом и страстью к дорогим вещам. А тяжелый ореол духов, папиросы и отсутствие всякого образования как нельзя лучше дополняли ее добродетели.
«Эльвира, - тихо произнес Николай, - не артачься. Старик, не дай Боже, помрет на лестнице. Не по-людски это…»
Глаза его скользнули по пестрому рисунку халата хозяйки, и остановились на затаившемся в складках одежды маленьком золотом крестике. Женщина, поймав его взгляд, плотнее запахнула халат, и смущено сказала: - «Ну, хорошо. Только не долго. Уже поздно».
Спустя несколько минут Исаак Моисеевич сидел на кухне, богато и разнообразно обставленной хозяйкой дома. На стенах пестрели иностранные названия афиш, полки были заставлены посудой, среди которой с трудом можно было найти, хотя пару предметов из одного сервиза. На газовой плите стоял пузатый чайник, и потихоньку шипел. Посередине просторной кухни на круглом столе, стояли рюмки, тарелки и приборы на две персоны. Старика поспешно провели на кухню, и усадив на табуретку дали стакан воды.
В коридоре был слышен негромкий разговор, обрывки фраз которого, доносились до кухни.
«Зоя, погляди-ка, как он там… и поторопи его».
На кухню бесшумно вошла девушка.
«Исаак Моисеевич, вам лучше? Нам нужно идти…»
«Да-да, конечно…минуту» - проговорил старик, сделав последний глоток из стакана. Рука его оперлась на спинку гнутого венского стула, и выпрямилась. Выйдя в коридор, он засуетился, и лицо его снова стало беспокойным.
«Простите меня, что заставил ждать». «Благодарю Вас за заботу, и …» - обращался теперь он к хозяйке квартиры – «… позвольте мне воспользоваться вашей уборной». Не дожидаясь ответа, Исаак Моисеевич торопливо направился в уборную. Щеколда звякнула, и узкая дверь скрыла за собой темную фигуру старика.
На кухне закурили. Поднимающиеся клубы дыма поглощал пылающий красный абажур, висевший ровно по центру потолка. Свет мягко падал на мебель и пол. За окном загорались огни в окнах дома напротив, и наступал мягкий осенний вечер. Вдруг хозяйка вздрогнула. Шипя и фыркая на плите, засвистел чайник. Она взглянула на часы.
«Вам пора. Забирайте старика и уходите»
Николай и Зоя вышли в коридор. Около уборной они остановились, и девушка деликатно постучалась в дверь. «Исаак Моисеевич, с вами все хорошо?» Было тихо. Сквозь шум льющейся воды доносился мурлыкающий голос старика. Затем голос его изменился, как будто он пытался справиться с непосильным для него трудом.
Через несколько минут дверь осторожно приоткрылась, и на пороге появился старик. Лицо его осунулось еще больше, но на губах появилась слегка уловимая улыбка человека в тайне довольного собой.
«Что вы так долго? Мы забеспокоились»
«Напрасно милая, у меня теперь все совсем хорошо»
Николай все это время молчавший, раздраженно произнес: «Я как знал. От вас никакого толку… ни уму, ни сердцу… Только время потерял… Где она, протечка-то?»
«Как где? То есть как где?...Здесь…Поглядите…» - немного обижено ответил Исаак Моисеевич.
Николай рванул дверь, и застыл на пороге уборной. «Твою ж мать! Да как же это так!?» На проржавевшей трубе с холодной водой был сорван вентиль. Вода не спеша лилась вниз и заливала кафельный пол, уверенно продолжая путь на нижние этажи.
Коммунальная катастрофа преобразила Николая. Держа в одной руке разводной ключ, другой рукой он уверенно жестикулировал и отдавал приказы. «Эльвира, быстрее неси тряпки и таз, а то без паркета останешься!», «Зоя, бегом к коменданту, скажи, чтоб воду перекрыли!» или «Исаак Моисеевич, что вы встали как столб! Идите домой!»
«Ну, если я больше не нужен…» - грустно сказал старик и запахнул расстегнутый пиджак: - «…я, пожалуй, пойду. До свидания».
В квартире началась страшная суета, и отсутствия старика никто не заметил.
Исаак Моисеевич задумчиво брел домой. Его черная фигура, сливалась на полутемной лестнице с собственной тенью. Глаза глядели вперед опустошенно и устало. Казалось, что еще немного и раствориться в воздухе без следа.
Хлопнул замок, ключ повернулся два раза, и дверная цепочка вернулась на положенное ей место. Старик выпрямился и не торопливо вошел в кухню. Шаркнув домашними туфлями, он встал на стул. Наверху, на последней полке кухонного серванта лежал бумажный сверток. Он осторожно взял его и поставил на стол.
«Так-так ..»
Худые руки часовщика быстро развернули сверток и извлекли из него продолговатую черную прямоугольную коробку. Он ласково положил пальцы на коробку, проведя ими по всем граням и углам. Коснувшись замка, пальцы невольно остановились. Шелк! Коробка раскрылась. На сияющем голубом атласе лежали 5 чайных серебряных ложек.
«Время – деньги, а денюжки любят счет …» - еле слышно забормотал себе под нос Исаак Моисеевич и потянул цепочку часов. На циферблате было уже двадцать минут десятого. Он спрятал часы в нагрудный кармашек жилета, и глубоко вздохнул.
Минуту спустя, слегка потерев давно болевший палец, он достал из кармана пиджака изящную серебряную ложечку и тяжелый разводной ключ.
Ломбард открывался ровно в десять утра….