Далекая послевоенная пора давно ушла в воспоминания, наше окраинное детское времяпровождение в школьные каникулы было отдано большей частью утреннему ужению карасей в Останкинском дворцовом пруду.
Это было увлекательное, а главное, незатратное действо, забирающее у нас драгоценное свободное время и сторицей возвращающее его нам необыкновенным восторгом околопрудовой вольной жизни, в которую мы все были вовлечены.
Для успешного ужения, главным было добыть любого размера заводской крючок, все остальное производилось, еще неловкими, но упорными детскими руками.
Удилищем служила любая ветка, срезанная в заросших пустырях, заполненных разнообразным кустарником и сильно размножившимся мелким ясенем. Поплавком был, обточенный перочинным ножиком, кусочек сухой деревяшки или в лучшем случае, винная пробка от бутылки, найденная на берегу пруда. В качестве капроновой лески использовался сапожный шпагат или катушечная нитка марки сорок, способная завязываться на малом крючке и выдерживать противодействие карася размером с указательный палец, а по счастью и больше. Грузил, у нас в то время было множество, недалекая самолетная свалка, одаривала нас и свинцом и проволочной медью, и еще многое чем, что не относится к сюжету данного рассказа.
Околопрудная ребятня занимала с утра, все свободное пространство, ощетинившись частоколом удилищ необычного и экзотического вида - от железных прутьев с загнутой рукояткой, до толстой ветки тополя, едва удерживаемой двумя неокрепшими руками. Наживкой, чаще всего служили хлебные окатыши, нанизываемые на жало крючка и задерживающиеся на нем один или два заброса.
Несмотря на все несовершенство орудий лова, ребята вытаскивали извивающихся карасиков и опускали их в заготовленную стеклянную банку. Выручало, то, что рыбы было полно в проточном не тронутом браконьерами пруду. Сброшенные сухие корочки хлеба выталкивались из, кипящей от голодной рыбы воды, пока не исчезали в крупном разинутом рте солидного карася, возбуждая общий азарт рыболовной братии.
Несомненно, там были и настоящие рыбаки, с разборными бамбуковыми удочками, с цветным поплавком из гусиного пера и намытым жирным мотылем, добытым из черной тины, дальнего Кашенкинского угла пруда. Большинство из них были молодые люди родом из довоенной поры, когда-то попавшие под магическое действие рыболовной страсти и сохранившие ее, несмотря на все сложности ушедшего десятилетия. Они появлялись по воскресеньям, и нам настырным и нахальным, чтобы не получить воспитательный подзатыльник, не позволялось подходить к ним ближе, чем на десять метров.
Единственным рыбаком, который выделялся от всех, был суховатый, молчаливый мужчина, не обращавший ни на кого своего внимания. Его излюбленным, недоступным для всех нас местом, была недалекая от берега гладь пруда, в которую он вплывал на круглой резиновой лодке.
Приходил он очень рано, когда только всходило солнце, и легкий пар начинал струиться от первых его лучей. Поднимаясь из остывшей от ночной прохлады воды, он обволакивал все пространство пруда легким зыбким туманом. Несмотря на эту молочную скрытность, видеть его ловлю было счастьем. Через несколько минут, мы легко различали его подсечки и
слышали хлопающий шум от вываживаемой рыбы. Было видно, как он подводил сачок под согнутое и дрожащее удилище, и крупная рыба начинала бешено биться в широкой сетке его сачка.
Этого рыбака мы хорошо знали, он был учитель , живший в таком же бараке, как и мы, сухой и не замечающий любопытную рыболовную шпану, тем более что он преподавал в соседней женской школе.
В тот день, я появился на пруду, когда его лодка уже была хорошо видна, три раскинутые бамбуковые удочки, спокойно лежали на ее бортах, скучая до очередной поклевки, размотав нитяную леску и, ожидая зрелищ, забросил ее в его сторону. Возникал прекрасный солнечный день, и было чудесное настроение, наполненное предчувствием хорошего клева.
По обыкновению, поймал в то утро порядка десяти карасиков, и уже скучал. Учитель давно ушел, и, не зная, что делать-искупаться или продолжать ленивую ловлю, посматривал по сторонам, выискивая глазами поплавки своих соседей.
Уже сильно пригрело солнце, появились, рыбаки - болельщики, которые, гуляя, останавливались за спиной удильщика и задавали обычный вопрос
-«Ну, как пацан клюет»? Надоевши ждать поклевки, болельщик отправлялся к следующему, более счастливому рыбаку.
Не обращая внимания на фланирующих, по рыбацкой тропке, не заметил, как около меня давно стоит неприметный взрослый дядя, который озадачил вопросом.
-«Парень, ты здешний, как тебя зовут, ты знаешь район Казанки?»
Конечно, я знал это место, занятое бревенчатыми бараками, расположившимся в глубине Ново Останкино. У нас, оттуда, в классе, учились несколько задиристых ребят, с которыми доводилось сталкиваться и никогда один-на-один, они всегда заступались друг-за-друга. Когда им доставалось, они всегда звали своих старших ребят.
Место Казанка, имело хулиганскую славу, пугающую Марфинскую и даже Марьинорощинскую шпану.
-«Пойдем, сходим, надо по-адреску, найти одного человека. Я тебе хорошо заплачу» заявил мужик.
Я замолчал, потому что впервые услышал такое предложение заработать. Помогать взрослым, и что-то получать, приходилось по их просьбе, но это сводилось к одариванию рублем на кино или мороженное.
Он понял мое недоумение иначе,
-«Купишь себе настоящую бамбуковую удочку, еще останется. Пойдем, жалеть не будешь»
Бамбуковая удочка была моим слабым местом, именно с ней связывал успешную ловлю больших карасей, однако, с другой стороны, тревога за поиск дальнего незнакомого места и ленивое околопрудное настроение останавливало меня.
-«Пошли, у трамвайного круга, купим мороженного, а там решим», это перевесило, мою нерешительность.
-« Меня зовут дядя Вася» представился он, сказав, что приехал в гости, и забыл, как идти, да и одному, в незнакомом месте трудновато найти.
По внешнему виду, было трудно определить его возраст, старый черного цвета костюм, мешковато сидел на нем, отложенный, отглаженный воротничок рубашки по - модному лежал на лацканах пиджака, лицо было серое, но молодой упругий голос и желтые модные штиблеты, говорили, что он совсем не старый.
Мы свернули, на Новомосковский тракт, и пошли по тенистой боковой аллее, еще с утра, прохладной от густых тополиных крон и сильно вытянувшейся боярышниковой ограды питомника. В конце аллеи, около приземистой заводской шараги, мастерившей с несмолкаемым молотковым шумом, кустарные замки, мы пересекли родной Пушкинский студгородок, и вышли к Новоостанкино.
-«Вот наша почта», указал я необычное здание, по виду напоминающее родные студенческие бараки, но выстроенное поперечно общему расположению корпусов городка.
-«Это начало, отсюда, прямая дорога по проезду, к Казанке».
Стоящий, по линии улицы, странный барак, был сильно укорочен, на коньке его крыши, на уровне третьего этажа, была пристроена удивительная башня-пирамида, напоминающая шатер, которая снизу, в торце дома, уравновешивалась пристроенной широченной лестницей, обращенной ступенями к корпусам городка. Мощные, отполированные ногами, деревянные доски лестницы, ведшие к двум солидным дверям, говорили о частом посещении этого здания. Если левая дверь вела на почту, с ее разнообразными службами и окошками, то правая открывала путь на второй этаж, расположенной там, белоснежной амбулатории. Своим блеском медицинских инструментов, стерильной чистотой и прозрачными шкафчиками она внушала ужас любому попадавшему сюда отроку.
Это особенное с башенкой, здание, открывало наш путь по дороге с одноэтажными, похожими на избы домами, спрятанными за глухими заборами, узенькими калитками с не открываемыми запорами. Часто за забором встречалась, злющая собака, или на крик никто не выходил, так что приходилось обращаться к редким прохожим, и нам указывали на дальнейшую дорогу.
Где то, в этих домах жили одноклассники - Слава, по прозвищу, Ширинка и Равиль - Айдар, хотелось их встретить и получить поддержку в этом затягивающемся путешествии, но улицы были пусты.
Чем дальше мы удалялись, тем старее появлялись заборы, часть из них были просто обиты горбыльными досками, через щели которых, были видны озабоченные куры в открытых дверях старых сараев, и беспечные сизари в двухэтажных голубятнях. Встречались, телеги, деревянные полуразвалившиеся бочки и прочий неубранный хлам.
Я уже давно, пожалел, что прельстился бамбуковой удочкой, на ближайшем, выпеченном солнцем перекрестке, сказал
-«Устал, дальше не пойду». Мужик снова начал уговаривать, рассказывая о будущей трехступенчатой удочке, и что уже видны знакомые места.
Я начал подумывать, что от этого прилипалы лучше, смыться, полагая, что он не догонит меня.
Пройдя, еще мимо одного забора, он, притаившись, остановился, указав рукой на калитку
-«Вот она, пойди и вызови Клаву, только по-тихому, скажешь, что дядя Вася ждет».
Решив, что дом уже найден, и запросто позову Клаву, предложил ему
-«Дядя Вась, давай деньги, придет Клава, еще помешает»
-«Не бзди, вызовешь, отдам»
Пройти, оставалось, один забор. Подойдя к калитке, легко открыл ее. Дорожка вела к крыльцу дома, налево от нее разросся ягодный кустарник, направо были огородные грядки. Никого не было видно, подойдя к вытоптанной площадке около крыльца, остановившись, услыхал разговорный шум.
В глубине яблоневого сада, виднелось несколько сдвинутых столов, накрытых белыми скатертями, со снедью, бутылками и графинами.
Подойдя, остановился, все шумели и были заняты, друг другом. В конце стола, молодой мужик, крепко выпивший, подняв глаза, заметил меня
-« Ты, чего, пацан»?
По его виду и тону сказанного, понял, что зашел слишком далеко. В те времена о человеческом отношении к мальчишке, забредшим в чужой дом, рассчитывать не стоило. Могли крепко излупить, не побоясь последствий.
-« Тут, дядя Вася, завет тетю Клаву» залепетал я
-« Какой дядя Вася, где он»
Он встал из-за стола, взяв меня за шиворот рубашки.
-«Пошли, а ты Клав сиди». Дядя Вася, стоял невдалеке, пьяный мужик приблизился к нему
-« Ты чего фраер, тебе же было сказано, чтоб духу, твоего здесь не было»
-«Я, к Клавке пришел, пусть пацан позовет»
-«Уже позвал»
-«Вали г… отсюда». Угрозы, мат-перемат посыпались друг на друга.
Дядя Вася, что то сказал матом про рожу мужика, и еще употребил выражение про его части тела. Мужик задумался, потом, рванулся, вытащив из кармана бритву, заорал
-«Что, попишу, суку» Василий отпрянул, от надвигающегося мужика.
Неожиданно, на всю улицу, женский голос завопил
-«Вова, сынок, оставь его, он нас за царапину посадит. Витька, Петь держите его».
Двое, застольных мужиков, схватили Вову, уговаривая, отдать бритву.
- «Мы его накажем, он ответит, пойдем домой, выпьем», к удивлению Вова легко согласился и передал бритву. Те его отпустили, в этот момент, он рванулся и футбольным ударом сапога, свалил дядю Васю. Они, снова бросились оттаскивать его, но он все продолжал махать ногами, в сторону убегающего Василия.
Через несколько домов, я присоединился к дяде Васе, вид у него был грязный, он что-то грозился, бормотал. Спрашивать, о бамбуковой удочке, не хотелось, понимая, что на нее, денег у него, наверное, и не было. Через несколько домов, сказав до свиданья, свернул в знакомый переулок.