«МОНА»
Однажды, когда он завеялся на три дня, а потом вернулся в духах и губной помаде, она просто молча набила ему морду, и тихо ушла в спальню, оставив привычное место у окна.
Когда спустя время он привел в дом чужую, она замерла на подоконнике, отвернувшись от всех происходящих событий. И спина ни разу не вздрогнула, пока в доме продолжался фестиваль мужского себялюбия.
О чем она думала, наблюдая за мерзкими белыми мухами, кружащими за остывшим окном? «Собрать чемоданы и уйти в никуда?...»
Не озвучила ни тогда, ни потом.
Только упаковала эмоции, бессловесно выжидая мгновение, как отмашку флажка на старте - звук почти бесшумно закрывающейся двери за Чужой.
Сложно сказать, что было бы, если …
А «если» быть не могло – потому что это Мона.
«Ты устал, милый? Тогда давай беги – по кругу - периметру – галопом – пока силы есть у меня. Сколько в доме углов? Милый, давай, милый! Или я сейчас перегрызу тебе горло»
Он падал, а она поднимала, и было страшно заглянуть ей в глаза.
Отказала в еде и воде. Даже ночью слышала, как он бесшумно пробирается в кухню. В одно мгновение появлялась тенью: «Ты голоден, милый? Давай - насыщайся своим темпераментом - беги от меня - по периметру и по кругу, … иначе я выцарапаю твои голубые глаза!»
Когда обессиленный «Милый» уже не смог подниматься, чтобы добраться даже ползком до туалета, она опять привычно села у окна, рассматривая за стеклом черных птиц.
Или делала вид, или знать не хотела, что он пьет воду у нее за спиной...
Прошло немало дней, когда ему наконец было позволено притронуться к еде, и много позже «по-английски» - чопорно, холодно, сдерживая скрежет зубов допустили к совместному столу. И только через месяц войти в спальню - разделить территорию.
...
… А потом вылизывала его сбившуюся шерсть и разорванные в клочья бока и тихо-тихо мурчала (толи ему, толи мыслям своим): «Милый, мой милый… Мииилый…»
21.09.2012