Тем временем там готовились к присяге, заучивали слова торжественной клятвы, которые никому не шли в голову, но это было полбеды. Больше всего дрищи боялись одной морской традиции. После присяги, обязательно должна пройти не уставная церемония посвящения в «караси». А посвящали молодых, конечно старослужащие при помощи деревянной табуретки или «баночки». Ей со всего маха били по мягкому месту. После этого дрищ был уже не дрищ. После удара он должен был во всё горло прокричать «я карась». Процедура эта была довольно болезненной, заднее место, потом болело долго, да и баночки, бывало, разбивались в щепки о тазобедренные кости молодых матросиков.
Принимали присягу так, как будто оглашали приговор в суде. Всех построили в коридоре, перед строем вывели лучшего оратора Гатауллина, который по предложениям читал текст присяги, а остальные повторяли за ним. Церемония закончилась быстро и как будто скорбно. Родине поклялись без энтузиазма. Служить не хотелось, кажется никому. Офицеры поздравили матросов, также без помпезности. После этого стали фотографироваться. Мастер принёс для снимков, которые предназначались для отправки, необычную бескозырку. Это был шедевр дембельской заносчивости. Украсить так головной убор матроса, не додумался бы даже самый экстравагантный модельер. Беска смотрелась как морская корона. Обычная кокарда или «краб» (как её называли моряки) была загнута по всем правилам дембельской борзоты. Поверх неё на звезду лёг большой латунный якорь, обвитый белой шёлковой плетёнкой, ручной работы, имитирующий цепи. Ленты были в два раза длиннее обычных, точнее они были изготовлены из двух и также украшены на концах латунными якорями и сверху вниз, слева направо из цветного матового стекла были прикреплены буквы с надписью «Тихий Океан». Обод бескозырки был прошит золотой тесьмой и таким же блеском на фасе красовались слова «Тихоокеанский флот». Всех снимали в этой бескозырке. Фотограф просил каждого хоть чуть улыбнуться. У кого-то получалось искренне, кто-то фальшивил, но у большинства лица были совсем не радостные. У Виктора Шумкова оно было таким, как - будто его обрекли служить навеки. Перед снимком он посмотрел в зеркало и ужаснулся. На него смотрели огромные испуганные глаза, а поллица, казалось, куда - то исчезло. За эти три первых недели службы Шумков значительно похудел и покрылся прыщами. На бледном лице были следы от поспешного бритья и остатки недобритой щетины. Виктор расстроился, ведь он привык видеть себя на фотографиях красивым. Время приводить себя в порядок не было. Пришлось сниматься, делая серьёзный, умный вид. Но, со стороны было видно, сколько грусти было в глазах Вити Шумкова. Фотограф, особо не подготавливаясь, снимал быстро.
Кап. Три сразу после этого отбыл в город, к своей семье, а лейтенант заперся в своей «каюте». У заместителя начальника БЧ – 5 было трое детей и его всегда, по возможности, каждый год отпускали в учебку, чтобы он мог навещать их. Лейтенант был молод и одинок. Отслужив первый год на флоте, он понял, что это не для него. Юношеская романтика улетала быстрее, чем длилось, сначала обучение, потом служба. Его дом находился на другом конце страны, а здесь не имел ничего своего, каюту на ржавеющем, обреченном на вечное стояние корабле, и комнатушку в общежитии, с прогнившим полом и дырявым потолком. Ему было скучно, невыносимо скучно. Сейчас, как впрочем, уже постоянно, лейтенант просто пил: самопальную водку, разведённый спирт, дешёвый портвейн и закусывал его старой тушёнкой, ещё произведённой в старой стране.
После принятия присяги, Жигарёв повел роту на обед, он всегда это делал, поскольку Кабанов и Краснов ещё в это время спали. Присяга всегда событие, только вот веселее она проходила для старослужащих, и они старались по такому случаю устроить для «карасей» настоящий «праздник». Присяга как бы ускоряет оставшееся время службы тем, кто уже после полтора, но всё же, для них в последние три месяца дни летят мучительно долго. А, для молодых бойцов начинается настоящая служба. Начало службы – прощание с детством, теперь дни летят как ночи. И порой ощущается, что не хватит всей жизни, чтобы выспаться за все бессонные ночи службы. Ещё не успел заснуть, а уж пора вставать. Такая служба, какую им готовили, по большей части, те же самые «караси», ставшие дембелями. И с этих самым минут, слово дембель было столь же ненавистным, сколь и желанным.
Посвящать в «караси» закончили перед ужином, баночка выдержала, как ни странно. Дрищам помог совет Жигарёва; он подсказал им, что лучше, в момент удара напрягать задницу и немного уводить её от удара. Так не очень больно бывает, меньше риска, что какая – нибудь щепка проткнёт ягодицы, да и баночка целая остается после стольких ударов и, наконец, не будет желания у дембелей заставлять рожать другую. Старослужащие несколько расстроились по такому поводу, расстроились и потому, что не хотелось обратно на «коробку», очень не хотелось заступать в наряды, а хотелось остаться в учебке, но больше всего хотелось выпить. Пьянство было единственным спасением от скуки, не считая издевательств над «карасями». Офицеры относились к этому спокойно, смотрели сквозь пальцы, ибо пили сами похлещи того, вопреки всякому уставу. Часть старых офицеров, которая не пережила смену режима и всей той идеологии, ради которой служила и жила, попросту спивалась. Пили и молодые офицеры, разочарованные переменами на флоте и обманутыми ожиданиями.
До «карасей» дошли слухи, что эта ночь будет для них настоящим мучением. Ночь после присяги – первая, теперь уже для матросов. «Караси», как называется на флотском языке «метали икру» и гадали, что же с ними будет этой ночью. Но ничего не произошло. Ночь прошла, как никогда спокойно. Старшинам пришла в голову другая идея – сходить в самоволку. Женщины и водка – удовольствие куда приятнее, чем измываться над «карасями». Хотя дело, конечно рискованное, при залёте таком можно запросто на кичу попасть или в карцер, но это не пугало «старичков», уже перенесших испытания гораздо страшней. Кабанов и Краснов отбыли сразу после ужина, тайными ходами с другим старшиной из соседнего корпуса учебки, который был местным и всё здесь хорошо знал. После таких визитов они всегда хвастались тем, что умеют мыть палубу быстрее и чище женщин. И, вообще они старались всячески показать, что они и есть настоящие морские волки. Жигарёв остался в роте и занялся любимым для себя делом – рассказывать о службе на «Алтае». Он был одним из немногих, кто подписал контракт на сверхсрочную службу. Сергею Жигареву нравилось служить, хотя многое его не устраивало. С детства он мечтал стать моряком, и стал таким человеком, который, несмотря на тяжести «карасёвки» не утратил собственного достоинства и не превратился в типичного дембеля как его сослуживцы Кабанов и Краснов.
По уставу, молодые бойцы должны были знать назначение и устройство корабля, его распорядок, а также получить общевойсковые и политические знания. Но, всего этого уже не давали в учебке, и старшина второй статьи Жигарёв взял на себя такую обязанность, от нечего делать проявил инициативу. Он принёс единственную имевшуюся у него фотографию корабля и принялся настолько живо объяснять его назначение и устройство, что даже самые безразличные ко всему будущие члены команды, охотно стали слушать его. Старшине нравилось, когда его слушали, и он с удовольствием отвечал на вопросы молодых. По большей части его спрашивали не об устройстве корабля, а о порядках на нём. На фотографии этот корабль казался огромным и несколько необычным по строению. Без видимых признаков вооружения, он имел три или четыре мачты утыканные антеннами и локаторами и несколько палуб с каютами, таких, какие бывают на пассажирских лайнерах. Но, первое, что сразу бросалось в глаза – огромный металлический шар в передней части корабля. Об особом предназначении и секретности этой машины говорил и Жигарёв. Только он и сам до конца не знал, для чего был построен этот гигант. Среди команды ходили разные слухи. Поговаривали, что следующим летом «Алтай» отправиться с какой-то секретной миссией в далекий поход. Такие предположения баюкали мечту молодого пополнения. «Какой флот без открытого моря и плавания»? Но, они были единственными. В остальном господствовало другое мнение, о нём знало даже местное гражданское население, что на «Алтае» полная неразбериха и беспорядок. Жигарёв старался не стращать молодых бойцов условиями службы и говорил по этому поводу.
- Она всегда была не лёгкой, во все времена. Тяжело бывает только первый год, потом привыкаешь и эта тяжесть уже ложиться на плечи новых «карасей».
Ещё Жигарёв рассказывал о всяческих курьёзных случаях, происшедших на «Алтае» и на других «коробках». Эти истории даже отдавали морской романтикой и казались вымышленными или приукрашенными, но всегда трогательными и захватывающими. Жигарёв сумел поднять настроение молодым матросам. Спать ложились в хорошем расположении духа.