Среди вещдоков скромно затерялись мои армейские фотографии. Самая первая - в чужом мундире с погонами старшины. Сделана через неделю после начала службы, осенью 1970 года. Глупый солдатик украл пакет с надписью: вскрыть в случае войны. Страшно захотелось узнать военную тайну! Украл, спрятался под вагончиком, вскрыл пакет - а там таблицы с частотами, на которые следует перейти средствам ПВО. Ох, сколько понаехало особистов! Парня умоляли: признайся, что никому не показал - отпустим на дембель! Меня привлекли как фотографа: снимал место преступления, обгорелые остатки злополучного пакета. Заодно поснимались с ребятами. Фотографию я оформил в рамочку из оргстекла: овальный портрет на фоне картинки из "Огонька", изображавшей корабль среди льдов.
Намек на одиночество.
На второй фотографии я снят в Эстонии, на берегу моря возле городка Кохтла-ярве. Спустя двадцать лет тут пролетел Маттиас Руст - тот самый немец, который прославился посадкой на Красной площади. В наши времена такого не случалось.
Хотя дури тоже было немало..
На фото я в пилотке, с лычками младшего сержанта, каковым и являлся на самом деле. В петлицах - перекрещенные пушечки: по традиции ракетные зенитные части обозначались как артиллерийские.
Начало 70-х годов - время для армейцев интересное. В разгаре вьетнамская война; тлеет конфликт арабов и евреев. Наши зенитчики воевали там и тут; в частях было немало орденоносцев и даже Героев Советского Союза. Мы жадно ловили их рассказы о схватках с "Миражами" и "Фантомами". Египетская военщина, с точки зрения наших зубров, воевать не приспособлена. То у них намаз, и вся техника брошена, то всем дивизионом уйдут обедать в соседний аул.
Противник не дремал и разделывал противовоздушную оборону под орех. Был случай: израильтяне высадили десант, заперли экипаж РЛС П-12 в кабине, прицепили к вертолету и уволокли за линию фронта. Я, кстати, служил на такой станции; в прессе сообщалось, что она способна видеть американские "невидимки". Господи, сколько было мучений с этой техникой на полигоне! В комплект станции входил громоздкий ВИКО - выносной индикатор кругового обзора - весом килограммов 300. Каково было таскать махину по грузовикам! Когда меня назначили начальником станции, я, как истинный филолог, умел включать только пылесос. Пошел к командиру отказываться. Бесполезно: им был важен не специалист, а член партии.
Ну, и работала станция соответственно.
Самолет, бывало, кружит над самым КП, а мы его и в упор не видим. Потом меня перевели в дивизион под Кохтла-Ярве, в Эстонию, и я получил новую станцию с рядовым Карповским впридачу. Карпуха окончил политех во Владимире и соображал в электронике побольше офицеров. Станция работала отлично. Помню, как мы учились отстраиваться от помех - для этого существовали приборы, использующие эффект Допплера. Помните: разбегающаяся Вселенная, красное смещение...До службы на радиолокаторе это было красивой космической сказкой. Мы стали классными специалистами, и на полигоне в Ашулуке, куда ездили стрелять, даже заслужили досрочный дембель.
Лично я прослужил 11 месяцев.
Главное впечатление от полигона - пуски ракет и та разношерстная, разноязыкая толпа военных, населявших палаточный городок в пустыне. Некоторые дивизионы жили на отшибе, в барханах. Это назвалось карантином: нехватка воды, антисанитария приводили к массовым заболеваниям дизентерией. Удобряли пески...Вместе с нами тренировались союзники по Варшавскому пакту: немцы, венгры, румыны - нынешние перебежчики в НАТО. Им не доверяли и тогда: мы работали на современных 125-х комплексах, они возились с престарелыми 75-ми. Помню, как немцы пустили ракету: разгонный блок отработал и не отделился; ракета, этакий телеграфный столб-гигант, кувыркаясь и коптя, грохнулась в барханы. Зарево в пол-неба! По иронии судьбы, именно немецкие разработки стали основой ракетной мощи СССР.
Но и наш 125-й комплекс имел изъян: не успевал вовремя "захватить" низколетящие цели. Самолет на бреющем полете обнаруживался километров за 12 - на таком расстоянии нужно сбивать, иначе противник уходил в "мертвую зону" над головой. Евреи в боях с арабами пользовались этой слабостью: включали автопилот и "брели" барханы на высоте 50 метров.
Летит - пыль столбом!
Наши додумались забрасывать в пустыню наблюдателей с рацией. Сидит парень на бархане, километров за 50, и видит пыльный столб. Ага, "фантом" летит! Докладывает: азимут...дальность... Не успевал "фантом" вынырнуть из-за барханов, как уже сидел на крючке. Был случай: за один бой сбили полдюжину самолетов! Получили Героев.
На полигонах отрабатывалась тактика ПВО с учетом опыта арабской и вьетнамской войн. К нам приехал проверяющий. Командир дивизиона Гутман командует: Шалюгин, дай целеуказания! Мы стали выдавать по реальной ситуации, имевшей место во Вьетнаме. Три "фантома" расходятся, чтобы взять дивизион в клещи: один слева, другой справа, третий идет в лоб. Станция наведения включает захват цели; американец выпускает "шрайк"- ракету, которая нацеливается на станцию по ее же излучению. Наши ребята - вот стальные нервы! - успевали долбануть "фантома" и за полторы секунды до встречи с ракетой снять излучение.
"Шрайк" разрывался в сторонке.
Увы! Расчет Гутмана с задачей не справился. Мне устроили выволочку. Где он сейчас, бравый подполковник Семен Гутман? Помнится, доводили мы друг друга... Однажды в часть пришел пасечник: солдаты украли улей. Прямо с пчелами. Семен построил личный состав, засеменил вдоль строя, сверля солдат глазками. Вот они впились в меня.
- Ну, кто в дивизионе способен на такое? Такие, как младший сержант Шалюгин!
От несправедливости меня колыхнуло:
- Может, я заодно агент израильской разведки?
Гутман подскочил и, потрясая кулачками, прошипел:
- Я тебе пенсню разобью!
Где вы теперь, гвардии подполковник Семен Гутман? Небось, где-нибудь в кибуце, выращиваете апельсины методом капельного орошения...
Югославским ребятам кошки-мышки с "невидимками" только предстоят...
Смотрю на фотографию, вспоминаю, ностальгирую. Лицо молодое, свежее, с легкой улыбкой под усами, за которые доставалось от начальства. Как замкомвзвода управления (заместителя командира взвода)я стоял в строю на правом фланге - в черных очках и с черными усами. Очки не поощрялись, но начальство их терпело: операторам РЛС разрешалось беречь глаза, а вот усы...Подполковник Москаленко, начштаба бригады, при виде усов грозно командовал: "Сбрить плацдарм для мандавошек!" Борода, естественно, тогда была под запретом, и на подбородке у меня видна ямка.
Ямка очень нравилась жене.
На фотографии я без очков; заметно, что левый глаз меньше правого.Такая же примета и у матери, и у моего сына. Вот, собственно, и все: больше ничего не читается на моем армейском фейсе. И не мудрено: солдатская жизнь была плоской и однотонной, если не считать нелепых, случайных смертей. Идет, к примеру, солдат мимо склада зенитных ракет. Вдруг железные ворота падают и сплющивают солдатика в лепешку. До состояния лепешки армия меня не довела, но были весьма драматические моменты. Однажды я был начальником караула и повел очередного постового. Был поздний вечер; по обыкновению, остальные караульные дрыхли. Тут из увольнения вернулся поддатый солдатик; он перелез через забор, утащил из караулки карабины и сдал в оружейную комнату.
Дело подсудное.
Если бы пропажа обнаружилась, я загремел бы под трибунал. Найдя койку храпящего негодяя, я вынул из гимнастерки его военный билет и пригрозил разорвать в клочья, если не вернет оружие. Вернул... После дембеля я возвратился на родную кафедру в Арзамасе с сознанием полной душевной пустоты, с немыми глазами и короткой челкой на лбу. Завкафедрой Александр Георгиевич Белоцерковский смотрел на меня так, словно в армии меня подменили. Не узнавал бойкого комсомольского секретаря, отличника учебы и режиссера студенческого театра. Кем и чем был я тогда? То ли гвардии сержантом кафедры русской и зарубежной литературы, то ли ассистентом взвода управления.
Ни бабочка, ни гусеница. Бабусеница.
Впрочем, и жизнь доцента Белоцерковского оказалась со странностями. Его обвинила в плагиате и лишили кандидатской степени. Жена, преподаватель института, сказала: как член партии я не имею права жить с плагиатором...
Вскоре он умер от рака крови.
Пединститут в те годы был пупом земли арзамасской. Чего стоило одно имя - Гайдаровский! Друзья мои - Боря Кондратьев, Коля Куриков - чуть ли не ночевали в Гайдаровском кабинете; ежегодно молодой преподаватель Коля Рыбаков возил гайдаровский актив в Москву, в Ленинскую библиотеку. Ребята листали желтые провинциальные газеты 30-х годов: Гайдар работал то в Перми, то в Архангельске, сочиняя традиционную газетную прозу - фельетоны, очерки, зарисовки. Студенты собирали творческое наследие, а Коля собирал гонорары, публикуя материалы в бесчисленных городских и районных газетах. Разок и я поехал листать газеты, но быстро утратил вкус.
Повадился по театрам.
В ассистентские годы на меня навалили обязанности оргсекретаря Гайдаровских конференций: переписка, составление программ, транспорт, жилье...Народу наезжало до 150 человек! Бывала и родня. Гайдар женился многажды, институтскому начальству приходилось проявлять дипломатические способности, чтобы бывшие жены не столкнулись лбами. Помню, другу своему Саше Беззубову, который секретарствовал в одном райцентре, я послал ерническое приглашение для участия в конференции. Саша с серьезным видом сообщил на бюро комсомола, что едет выступать с докладом "О технике пожарной безопасности в крупных лесных массивах (по повести А.П.Гайдара "Дым в лесу").
Любили устраивать розыгрыши.
К примеру, выставку гайдаровских реликвий. В витринах лежала грязная тряпка с этикеткой: "фрагмент штанов Мишки Квакина". Или гнилая деревяшка - обломок плота, на котором юный Аркадий плавал по арзамасским прудам. Или чугунное ядро, которым буржуины обстреливали Мальчиша-Кибальчиша...
Кстати, Кибальчиш - по фамилии известного террориста Кибальчича?
С учеными докладами на гайдаровскую тему, слава Богу, выступать не пришлось. Гайдаровская тема, обсиженная педагогами и тимуровцами, скатывалась к маразму: того гляди, пойдут доклады "О роли запятых в творчестве Гайдара". А.Г.Белоцерковский почувствовал, что жила иссякает. Он предложил мне заняться фольклорными экспедициями, и я стал собирать матерный фольклор. Бывало, в какой-нибудь деревне мои студентки возвращаются со свадьбы навеселе и наяривают частушки.
Одна поет:
Сыграй, Гена, веселей,
Мой цветочек аленький;
Никогда не променяю
Хрен большой на маленький!
Другая отвечает:
Сыграй, Гена, веселей,
Мой цветочек аленький;
Лучше маленький стоячий,
Чем большой, да вяленький!
В народе жила особая эротическая культура, и я задумал было написать диссертацию. Заочники на зачет по фольклору привозили тетради матершинных частушек. Помнится, на свадьбе брату Анатолию пришлось пройти тест: был ли первым у своей избранницы? Вынесли сковороду с яичницей, дали в руку ложку: как будет есть? Если с краешку - что ж, все ясно... Брат, наученный матерью, смаху вонзил ложку в самую середку розовой поджарки, и пьяная публика радостно завопила. Диссертацию написать не довелось... Написал стихотворение "Эрос". Тут народной эротикой и не пахнет.
Зато какой вселенский размах...Василию Розанову на зависть.
Она лежала, от жары
Раскинув ноги;
Глазами звезд, как мир стары,
Смотрели боги.
Она лежала, обнажив
И жизнь, и тело.
Ей хоры мертвых и живых
Осанну пели.
Ночь опочила за плечом
Горы стотонной.
Луна лазоревым лучом
Ласкала лоно.
Сосцы - сургучная печать
В простынной пене -
Как знак готовности зачать
Росток Вселенной.
Так изначала повелось:
За звезд завесой
Любовной силой налилось
Копье Зевеса.
И потеряло вреся след
В расплаве плазмы...
О, столкновение планет -
Восторг оргазма!
Знаток поэзии почувствует в стихотворении бунинский обертон:
Она лежала на спине,
Нагие раздвоивши груди,
И тихо, как вода в сосуде,
Стояла жизнь ее во сне...
Мне и самому казалось: из-под Бунина. Но однажды под утро со щемящей тоской припомнилось прошлое...Я был молодым преподавателем, и однажды в фольклорной экспедиции сошел с ума от студентки с тонкой мраморно-молочной кожей, инкрустированной голубыми прожилками. Пьяный от счастья, я увез ее в заливные луга на реке Пьяне... Ночь на душистом стогу... у изголовья ухала сова...сквозь небесное сито лучился, лился, сыпался звездный помол...Глазами звезд на наше счастье смотрели вечные боги... Оттуда, наверное, и пришло ощущение всемирности, космичности того, что происходит обыкновенно между мужчиной и женщиной.
Утром перерыли весь стог: искали очки, деньги, документы...