КОЙВА
Маленькая повесть
- Скажи мне, наша речка говорливая,
Длиною в сотни верст и в сотни лет:
Что видела ты самое красивое
На этих сотнях верст за сотни лет?
Отвечала мне речка края горного:
- Не знала я красивей ничего
Бесформенного камня – камня горного
У самого истока моего.
Расул Гамзатов
НЕМНОГО ИСТОРИИ С ГЕОГРАФИЕЙ
Река Койва – скромная, не на каждой карте заметная. Голубая ниточка реки начинает свой бег от известной горы Качканар. Раньше она по всей своей длине умещалась в пределах одного Чусовского района, но человеку свойственно все исправлять, переделывать и, в результате человеческой деятельности, река, не став ни на один метр длинней, переменила свое административное присутствие - течет сейчас уже по Горнозаводскому району.
Авторитет реки Койвы не настолько велик, чтобы ее знала вся Россия. Но человек о ней знает очень давно. Вся историческая жизнь уральских городов, поселков почему-то всегда начинает исчисляться только после того, как в том или другом городе или поселке застучал завод, задымила заводская труба. Если исходить из этих исторических посылок, то на берегах реки Койвы есть три крупных поселения: Теплая Гора, Бисер и Кусья-Александровская. Во всех трех поселках были построены металлоделательные заводы господами Строгановыми, а затем по женской линии, по наследству от госпожи Брутеро-Родали заводы перешли в собственность братьев Шуваловых, которые и владели землями по реке Койве единолично. Граница их собственности проходила прямо по горе Качканар, где они размежевывались с другими господами – Демидовыми.
Богата пойма реки Койвы лесами. В ее истоках лес практически перекрывает реку, делая ее еще живописней, загадочней и опасней. На сегодняшний день многие леса уже вырублены, а старые делянки поросли молодняком, кипреем, малинником.
Конечно, первые русские люди, появившиеся на берегах реки, были далеко не мастеровые, а беглые. Молва, живущая среди аборигенов, гласит, что первыми поселенцами и основателями поселков были беглецы из отряда знаменитого Ермака. Не все хотели воевать, но хотели свободы, уходили от грозного атамана к притокам славной реки Чусовой. Глухие защитные леса, обилье рыбы, воды, земли и лесных богатств привлекали любителей свободы. За эти поселения и зацепились Строгановские деловые люди.
Знатоки руды и металла быстро определили, что в этой глухой закрытой лесом земле есть все, что нужно для металлургии. Реку Койву перекрывать плотиной не стали, по-видимому, чувствовали, что вовсе не нужно затоплять громадные площади водой. Плотины ставили на глухих притоках зажатых горами.
Так при слиянии двух небольших речушек: Мерзлой и Бисер, недалеко от впадения их в Койву построили плотину и Бисерский завод, обжиговые и доменные печи, разведали железную руду. Завод застучал, и общество признало начало существования нового поселения (1786 г.) От железорудных шахт в окрестностях п. Бисер до сих пор можно встретить заваленные провалы. Хозяин взял самые поверхностные, самые богатые руды. Но в пойме реки Койвы есть не только лес и руда. Здесь есть залежи горного хрусталя, мрамора, хромовой руды, алмазов и платины.
Река трудилась на благо России почти три века до постройки горнозаводской железной дороги, соединившей Пермь и Екатеринбург через Н-Тагил (1879). Весь выплавленный металл до постройки железной дороги поставляли в центр по реке на барках. ,тот процесс описал Мамин-Сибиряк в знаменитом очерке «Бойцы». Но сплавщикам металла по реке Койве приходилось сложней: река уже, порожистей и мелководней. Бисерский пруд играл такую же роль, как Ревдинский. Весной при недостатке воды открывали шлюзы Бисерского пруда и поднимали уровень воды в реке. Это было в ХУ111 и Х1Х веках. В ХХ веке почти треть его времени использовали реку для сплава леса, затем работали драги. В поисках драгоценных камней и благородных металлов верховья реки были все перекопаны, изрыты, а сама река напоминала сливную канаву.
В конце ХХ столетия люди оставили реку в покое. Надолго ли? Сейчас это чистая река, и только в большие ливневые дожди она вновь мутнеет, но не надолго. Успокаиваются дожди, вода в реке спадает и вновь светлеет.
ВЕРХОВЬЕ
В верховье реки туристы заглядывают редко. Мелководье. Но там, в верховьях есть поселок Медведка. Река здесь летом - скорее большой ручей, и только весной Койва показывает здесь свою силу. Медведка – глухое, оторванное от мира на десятки километров поселение. Само название говорит об этом: Медведка – медвежий край. Как рассказывал местный житель, там есть глухие леса, крутые горные лога, перекрытые лесными завалами, которые делают те места редко посещаемыми. В прежние времена старатели для сокрытия своих следов от дурного завистливого глаза пользовались такими тропами. Целые легенды рассказывают о таких мужиках-старателях. Память об одном из них сохранилась до наших дней. До сих пор никто не знает места, где добывал алмазы тот умелец. Его никто не сумел выследить. Однажды завистники обложили скрытого молчаливого старателя, казалось, ему никуда не деться от зоркого взгляда мужиков. Но старатель спрятался за толстую старую лохматую ель, скинул свою суконную шляпу, и нет человека, как в воду канул, - пересказывает с удивлением в голосе, и одновременно восхищаясь, современный рассказчик, - одни комары на том месте вьются. Так и ушел из жизни старатель, сохранив за собой тайну.
Туристы начинают познавать реку Койву, в основном, с того места, где сливаются Койва и река Тискос, у железнодорожного моста, в двух километрах от станции Усть-Тискос.
Река в этом месте узкая – метров пятнадцать в ширину, зажатая высокими берегами. Уже сразу, с первым движением весла натыкаешься на большой камень. Еще неумело, не привыкнув к водной основе движения, вступаешь в борьбу с течением, лесным завалом, выступами камней. Лесные завалы на всю ширину – это не редкость в начале пути по реке.
Койва здесь идет одним рукавом. Она еще бедная водой. Поэтому на поворотах река вся сжимается и скатывается к левому берегу, над которым нависли травы, синие стрекозы тихо шуршат над водой.
Но шуршат не только стрекозы, река сама разговаривает, приучает путника к своему характеру. И кто этот характер познает, тот проходит ее без осложнений. Вот впереди завихрение и, кажется, нет ничего на поверхности, но надо взять влево, или вправо, в зависимости от ширины реки. Камень, скрытый водой. Но не настолько глубоко, чтобы проплыть его и проигнорировать. Мелкая вода, и днище лодки скребет по этому осклизлому валуну. Но вот река с небольшого переката уперлась в берег, подмыла его и, кажется, хочется спрятаться от всех, кто с ней связан. С подмытого берега свалились кусты ивы, они еще корнями держатся за землю. Крона зеленая, густая, закрыла речку, и вода черная от глубины и тени куста, бурлит и силой тянет путника в эти заросли. Здесь можно проткнуть надувную лодку и тогда прощай путешествие на многие часы ремонта. Борешься со своеобразной рекой, упираешься веслом то в рыхлый берег, то в ствол ивы, крутишь веслом резиновую надувную лодку, упираешься веслом в тугую струю воды и вылетаешь на мель, шаркнув всем днищем лодки о золотистые донные камушки.
Дальше бредешь, закатав брючины, спотыкаясь за речные камушки, чувствуя босой ногой их неровности, остроту, шершавость. Обилие водяной слизи - опасность поскользнуться. Лодку тянешь за носовой шнурок, брызги под ногами взлетают высоко и, сверкнув в воздухе, падают с шумом в объятия матери-реки.
Спокойный чибис наблюдает за всем происходящим с ближайшего камня посреди реки. Птица то ли радуется появлению человека, то ли удивляется новому непонятному живому существу, появившемуся на воде.
Чибис настолько привык к одиночеству и тишине, что даже не взлетает с камня при приближении человека. И если только ему покажется опасным движение весла, он срывается и летит над самой водой с жалобным криком, и скрывается за поворотом.
Но чибис скрылся не надолго, он уже возвращается наперегонки с другой птицей. Может со своей подругой - показать свое открытие – человека на этом глухом участке земли. Так, в течение всего дня чибис сопровождает человека. Птица ложится спать поздно, и даже в блеклой июльской темноте все еще летает над гладкой поверхностью воды и поет свою жалобную песню.
За весь день пути от Усть-Тискоса до поселка Бисер на реке были видны только три рыбака. Они были не разговорчивы. Дождь мешал поклевке. Люди мокли от дождя, от мокрой травы и стремились укрыться под пленкой, и им было удивительно, что в дождь можно плыть. Все живое попряталось, и только чибис, не обращая внимания на дождь, продолжал свой полет и песню. Капли дождя стучат по пленке, по лодке, стекают в нее струйками и образуют свой водоем под ногами. Река вся покрылась фонтанчиками. Это частые капли дождя, ударяясь о поверхность реки, отскакивают ввысь. Падают, на какое-то короткое мгновение задерживаются на поверхности воды серебристыми шариками и исчезают. На смену им летят другие капли, и все повторяется. Без дождя не бывает лета. Значит, не бывает и путешествия.
НОЧЛЕГ
Остановиться на отдых или ночлег на берегах реки Койвы труда не представляет. Оборудованные кострища встречаются очень часто. Небольшие, с одной палкой под котелок, нехитрым навесом, приткнувшимся к скалистому берегу – это остановки для рыбаков. Туристы же располагаются на крутых берегах, на поворотах реки – так, чтобы видеть вверх и вниз по течению красивый дальний обзор. Кострища здесь оставляют оборудованными по всем правилам: таганок с почерневшей палкой на двух рогатках. Сам костер обложен по кругу камнями, чтобы огонь не мог убежать из-под контроля. На некоторых стоянках можно найти дрова и бересту. Приятно. Люди заботятся о людях. Так должно быть. На таких стоянках нет пустых банок и бутылок, и самому хочется поступить так же. Оставить после себя чистоту и немного дров. Но, к сожалению, такой порядок не везде. Разные люди по разному относятся к природе, к реке, к людям, да и к самим себе. Но не о них речь.
Дрова на реке повсюду. Стоит присмотреться к каменистому берегу реки, и увидишь разные палки, щепки, бревна – все это река принесла весной и, когда вода спала, оставила на берегу, а солнце и ветер высушили. Если этого горючего материала мало, иди в лес. В лесу ничего рубить не надо. Сухие валежины ждут людей, только подбирай.
Костер готов – значит, готов ужин. Солнце уходит. Горизонт на реке мал, он ограничен скалами, лесом, горами. На вечерних привалах солнце видно только на вершинах гор или деревьев, и для путешественника в этот день солнце уже зашло. Светлые известковые скалы сереют. Закрывают на ночь свои бутоны цветы, лес становится темным и потому немного более загадочным и привлекательным. Лесные вороны и здесь не оставляют человека без присмотра, летают над скалистым высоким берегом, над острыми вершинами елей, там, где еще алеют последние лучи уходящего солнца. Вороны что-то недовольно кричат. Но вдруг с еще большим криком возвращаются из леса. Это ястреб гонит от своего жилья крикливых соседок. Вороны, разлетевшиеся в страхе по одиночке от грозного крика канюка, вновь собираются в стаю и летят в том же направлении, откуда их только что выгнали. Но ястреб там, и все повторяется несколько раз, до тех пор, пока там, в вышине, не исчезают солнечные последние лучи.
Заснул чибис, но начал свою песню коростель: «Шир-шир», - попарно ведет свою мелодию ночная птица. Коростель может проширикать всю ночь напролет. По крайне мере, таким спаренным звуком без перерыва может прокричать раз шестьдесят.
На реке становится все сумрачней. Высокие скальные выступы уносятся куда-то в глубину. Над рекой появляется туман. Сначала робко, какими-то разрозненными низкими столбиками, поминутно меняя свою форму: то вытягиваясь над рекой, то соединяясь с другими, то образуя сплошную серую массу. Все конфигурации туманной архитектуры передвигаются по течению реки, не умея от нее оторваться. А там, где скалы, вода в реке глубокая, течение замедленное - туман собирается в облако. Облако растет, и вот уже серая ночная масса закрыла мощную скалу и о ее существовании можно только догадываться. Туман все больше группируется возле скал, но быстрое течение на перекатах, как сквозняк подхватывает ночное одеяние реки и несет нижним слоем над водой. Постепенно вся долина над рекой покрывается туманом…
Солнце по времени уже давно должно разбудить спящих, но их палатка покрыта, как вторым одеялом, туманом. Слабый диск небесного фонаря начинает показывать свою силу. Туман уже движется не столько по реке, как тянется вверх к солнцу и отдельными струями уплывает в синее небо, образуя на нем светленькие облака.
Утро начинается с костра и продолжается мытьем посуды. Стаи мальков на постоянных туристических привалах уже приучены к человеческим действиям. Десятки, сотни серых спинок крутятся подле берега. Любая пища из кастрюли, которая попадает в воду, становится их добычей. Мальки, как дети, дерутся, проявляют ловкость при захвате добычи. Особенно им нравится вареная вермишель. Ее концы заглатывают сразу две рыбки и тянут ее на себя, как канат, соревнуются, блестя серебряными брюшками на солнце.
Вермишель любят не только мальки. Вермишель любит ястреб-канюк. Вечером, при подходе к стоянке, еще издалека был замечен ястреб. Хищник сидел на земле, но это ни у кого не вызвало удивления. Мышковал. Но все равно непривычно видеть этот комок перьев на земле, эта гордая птица всегда парит в вышине, делая круги, выискивает добычу. Мы плывем прямо на птицу, но ястреб не собирается подниматься, только зло открыты его глаза. Он сильный, он никого не боится, но более сильная фигура человека с веслом, как тень надвигающееся на хищника заставляет его сначала отступить, а затем нехотя взлететь. Каково было наше удивление, когда мы поняли, что ястреб не мышковал, а доедал обыкновенную вермишель, выплеснутую на берег.
Чему только не научатся птицы и животные подле человека.
По-видимому, неслучайно гонял вчера ястреб ворон – охранял свой завтрак.
РУЧЬИ И РЕЧКИ
Много по пути течения реки Койвы впадает в нее разных ручьев и речек. Названия их разные: то ласковые – Жемчужка, то с ехидцей – Сухорушка, то и весьма обидные – Ссъячка. Каждая такая речка или ручеек впадает в Койву своеобразно: то тихо и незаметно вливается, как стакан воды, то скромно шуршит, на одной ноте в траве или характерно гремит на всю округу, вырываясь из лесного глубокого оврага. Такой ручей привлекает к себе внимание в жаркую погоду туманом. Вода в таких ручьях, как лед. Отсюда и туман от разности температур. Такие ручьи говорливы, как сама Койва на перекатах. Они привлекают внимание путешественников большой горой плиточного камня. Как не остановиться? Сразу начинаются соревнования: кто больше «напечет блинов». Начинается с малого – два-три «блина». Затем больше – пять-семь. Камень летит по воде, прыгает, как зайчик, а то и повернет против течения и захлебнется в своем веселом движении. После такого результата более серьезные соревнования: кто перебросит реку Койву. Тут побеждает опыт, ведь камень камню рознь. Опытные сплавщики уже берут не любой камень, а потяжелей, да потолше, окатанный со всех сторон. Такой камень летит ровней, не врезается сразу в толщу воды и прыгает по воде уверенней. Замах. Бросок. Камень пролетел определенное расстояние, но на тот берег не хочет. Тонет в метре от противоположного берега. Возгласы радости: «Как далеко улетел»; и досады: «Ах, ты чуть не хватило». И снова подыскиваются камни, и снова броски по движущемуся телу реки. Чей-то бросок получился, камень, как спортсмен в тройном прыжке, оттолкнулся от поверхности реки и улетел в траву на противоположном берегу. Но всех удивил бросок, когда «блин», как послушное дитя реки, улетел с этого берега и лег прямо на границе воды и противоположного берега. Потемневший от воды, как загорелый, он лег среди сухих камней, чтобы через минуту обсохнуть и быть таким, как все.
Соревнование закончилось, повторить подобное невозможно. Все обратили внимание на ручей. Он продолжал громко шуметь. Каскад водопадов помогал ему в этом. Вода в ручье струилась нешироким чистым потоком. Крупные листья лопухов, высокие стебли душистого лабазника, крапивы и осоки скрывали ручей от человеческих глаз. Но не только трава делала ручей загадочным. Глубокий каньон, пробитый в горах водой когда-то давным-давно, скрыл ручей от солнца крепче, чем трава. Дикие ели, жидковатые в стволе рябины, согнутые в дуги снежной зимней тяжестью черемухи, как лилии, преграждали движение ветра, солнца и самого человека. Уже в десятке метров от реки был другой микроклимат. Те, кто был в легких футболках, заторопились обратно к реке. Прохлада и крапива требовали к себе уважения. Поднимаясь в крутую гору по ручью, преодолеваешь старые и новые завалы. Цепляешься руками за все выступы, поросшие мхом, и мягкие, как надувная резиновая подушка, валежины. С опаской, чтобы не поцарапать кожу об острые сучки, заносишь ногу, на только что в этом году упавшую елку, подмявшую все, что мельче и легче весом под себя. При этом, все время думаешь: «Что же здесь делается весной, когда тают снега, когда в этот тесный увал устремляются все окрестные воды. Что здесь делается? Какой здесь стоит оглушительный шум от грохота несущихся камней, под напором воды с корнями падающих деревьев, прошлогоднего льда и снега, всего лесного хлама». Неописуемая картина, и ее создает и ощущает только одна природа, без свидетеля – человека. Природа очищается от всего лишнего, от всего отжившего и слабого и несет это по ущелью, сметая все на своем пути, комкая, и набрасывая деревья, друг на друга. Сколько всего разбушевавшаяся природа вынесла на простор большой реки, если еще и сейчас здесь такой непролаз.
Чем дальше, тем интересней. Ущелье постепенно мельчает. Исчезают лесные завалы, солнце пробивается где-то в вышине. Остается одна трава - высокая, сочная, влажная; запахи сырой земли, травы, мха; ослабленный голос ручья, да чуть слышное попискивание какой-то пташки.
Перевалили лесную квартальную. Иссякло ущелье. Гремучий ручей превратился в спокойное зыбкое болотце, и истоки ручья затерялись в низкой траве. Где-то здесь скрыто начало жизни короткого, но сильного потока, такого робкого, беспомощного, неузнаваемого здесь.
Идем обратно и вновь переживаем пережитое. От слабого тихого течения - к убыстряющемуся, набирающему на каждом метре силу потоку, который начинает разделять две горы и силой своей образует ущелье с его завалами и растительностью, холодным туманом и солнцем, проникающим сюда только с разрешения хмурых елей да зарослей крапивы. Снова становится холодно и шумно. Кажется, что этот безымянный ручей силой своей струи хочет разогнать, придать большую скорость большей по сравнению с ним, реки.
Такие: тихие и незаметные, быстрые и неторопливые, теплые и холодные, чистые и мутные речки - создают красоту большой реки.
ПЕРЕКАТЫ И ПОРОГИ
«Все перекаты, да перекаты – послать бы их по адресу…», - вспоминается старая студенческая песня. Перекаты начинаются с верховьев и присутствуют по всей длине реки. Сначала небольшие, они отличаются малой водой и мелкими ровными камушками. Река еще не накопила воды и перекаты ей как бы не нужны, сдерживать и отпускать нечего. Но уже с час-другой пути от железнодорожного моста вдруг начинают образовываться длинные заводи. Течение почти отсутствует и длинные узкие коридоры воды, скорее, напоминают пруд или озерцо, чем реку. В таких местах массы воды скапливаются, чернеют, и дна не видно. На таких участках плавание превращается в скучную работу.
На резиновой лодке плывешь то спиной вперед, как на обычной деревянной лодке, и веслами работаешь, подгребая к себе. Или наоборот, смотришь вперед и тогда веслами толкаешь от себя. Но как не греби, вперед продвигаешься медленно, и какая-нибудь старая высохшая елка долго надоедает взгляду своим однообразием. Разворачиваешь лодку на сто восемьдесят градусов, появляется новые картины. Подмытый берег, коричневая глина, с зависшим над водой дерном, луговой василек с алой головкой цветка, душистая пена лабазника, большая поляна пабереги, березы, ели… Но вот «пруд» закончился. Тишину нарушает водный грохот. Это река, собрав для себя достаточно воды, преодолевает горное препятствие, стремясь уйти от одной горы к другой, что стоит ниже по течению. Начинается перекат. Перекат, как шлюз, созданный природой. Каждый такой шлюз похож на другой своим предназначением: накопить воды и выпустить строго необходимую норму. Но каждый перекат отличается своим характером: напором воды, каменистостью дна, поворотом, скоростью течения, наличием скал и топляков, шумом и красотой.
Долой скуку медленного движения. Лодка сама по себе ускоряет бег, ее нужно держать, чтобы не крутилась. Все внимание - к воде, и всякие разговоры кажутся пустыми и неинтересными. Интересна только загадка движения. Половодье воды вдруг сужается, группируется в одну струю. Медленное у берегов, оно бурлит в средине, и в этой средине все: глубина воды, пороги и камни, шум и удача. Направляешь в этот устремляющийся поток лодку, держишь ее строго носом по течению, а на камнях пляшет вода, пенится и звенит. А что под ней? Но не успеваешь подумать что-то еще, как лодку начинает трясти и качать на бурунах воды, как на стиральной доске. В последний момент замечаешь коварный камень, который так велик, что его не покрыла вода. Начинаешь грести сильно и порывисто. То левым веслом, то правым, но течение несет. Нет мыслей. Есть действие. С размаху лодку кормой все-таки бьет об этот камень, разворачивает, а другая набегающая волна накрывает другой борт и заливает ноги и рюкзаки. Но в самый напряженный момент внимания и физического напряжения тебе обязательно на руку сядет паут и укусит до крови, и ты кричишь от бессилья и незащищенности громче грохота воды: «Вот, гад! Нашел момент!». А в это время лодку несет к берегу, где есть угроза сломать весло. Забываешь об укусе и боли и работаешь, работаешь. Лодка крутится и выходит на тихую воду. Оглядываешься на пройденный перекат, он гремит, но уже не так громко, только пенится вода, покачиваясь на камнях. Впечатление такое, что только что съехал с горы на лыжах. Хочется все повторить, но для этого не надо возвращаться назад. Здесь нужно смотреть вперед, перекаты идут иногда один за другим. Эффект борьбы и радости повторяется.
Но не везде на реке Койве сложные перекаты. Есть места, где река разливается широко и мелко, и на этих участках идешь по скользким камням, как по мокрой дороге и, как бурлак, тянешь за собой несложный туристский скарб.
Сложные перекаты начинаются за поселком Бисер, недалеко от Тырыма. В том месте природа устроила реке западню, зажав ее с обоих берегов камнем, как оковами. Это самый опасный Федотовский порог. Обойти его невозможно, и выход только один – вперед по средине. Здесь, кто не справляется с лодкой и течением, терпят крушение.
Чем дальше вниз спускаешься по течению, тем больше узнаешь реку. Каждый перекат уже начинаешь воспринимать как вершину горы, с которой открывается широкая панорама. Там, внизу другая гряда гор загадочного Урала. Горы своими подножьями наступают друг на друга, а река тысячелетия назад, найдя для себя путь между ними, разделила горы, четко очертив их пределы. С высоты каждого переката открывается интересная панорама-загадка: «Куда река повернет?» Хотя, в принципе, это не имеет значения. Все равно по ней плыть. И на каждом перекате, как при спуске с горы на лыжах, замирает сердце в ожидании чего-то неизвестного, радостного и тревожного.
ЧАЙ У ГОРЫ ШАЙТАН
Любят на Урале нерусское слово Шайтан. Так могут назвать человека, так назвали поселок, так называют скалы. Скала Шайтан есть на реках Чусовая и Койва. Вообще-то каменные выступы по берегам Койвы начинаются с верховий, но поначалу они какие-то невзрачные, поросшие мхом и сердитыми елями, не сразу и внимание человека привлекут. Но постепенно спускаешься по реке, и скальные выступы становятся все краше, все привлекательней. Иногда залюбуешься на такое чудо природы и не заметишь какой-нибудь камень в реке. Спохватишься, но уже поздно - налетел, зацепил боком резиновой лодки, течение подхватило легкое суденышко, и пошло крутить…
Скальные красоты начинаются, в основном, у поселка Бисер. Там, где значительный каменный выступ, река обязательно делает крутой поворот. Вода в реке налетает на такую природную преграду и образует омут. В таких местах стремишься держаться от скал подальше. Скала видна и по-своему прекрасна, но вода за тысячелетия выбила в теле каменного исполина ниши, заполнила их и образовала каменные ловушки. Отполированные вечным движением воды валуны, хотя и округлы и скользки от водяной слизи, но коварны. При большой воде и перевернуться можно от такой встречи. Но скалы завораживают, и рассмотреть их хочется и прямо по курсу, и когда они остаются позади. Если в начале похода скалы действительно неприметны из-за густой растительности, то дальше, когда долина реки раздвигается, горы преображаются – светлеют. Лес отступает, нагромождения камней увеличиваются. Если еще в Бисере лес подступает на каменных выступах прямо к воде и растет снизу вверх густой зеленой массой, удивляя своей жизнестойкостью и жизнеприспособленностью, то ниже по течению картина меняется. Каменные глыбы вторгаются в воды реки, демонстрируя всю свою стратиграфию: от тонких слоев пережитых времен до мощных пластов, расположенных под углом к реке то под сорок пять градусов, то вертикально. Каждый слой отложений имеет свой цвет: то густо голубой, то коричневый, то серый, то светло-розовый, то черный. Скользишь по воде, как экскурсант по музею. Природа сотворила свою выставку для человека. Скальная гряда, от двух до трех метров высотой и метров триста вдоль левого берега, - однородно серая, а на ней ровный густой сосновый лес. Серая каменная подставка - как пьедестал, как подиум для растительности, и издали создается впечатление, что, этот лес подстрижен снизу - убраны сучки, убраны завалы. Но вот ты наплываешь на этот пьедестал и видишь, как бьется вода об этот каменный берег, а сами камни шершавы и мшисты, покрыты трещинами, в которых устроилась жизнь в виде травы и цветов. Крутишь лодку, чтобы обернуться, взглянуть еще раз на это чудо природы, порадоваться увиденному, проститься, чтобы потом зимой или через несколько лет вспомнить и рассказать знакомым о красотах реки Койвы…
Шумит река, предупреждая о новой преграде. Преодолев очередной перекат, вновь встречаешь подобный подиум, но со своими оттенками и картинами. Так раза три проведет река своих посетителей - как бы по залам природного музея.
Вдруг, на низком берегу, где расположился большой покос – скала. Нет, не скала, а скорее скалочка – нагромождение камней. И вот, всматриваешься в эти камни, и они на глазах превращаются…
- Смотри, смотри, - кричит сосед по лодке. Вверху камни лежат, как голова льва. Ниже лоб, грива, уши, нос, нижняя челюсть. Выпуклая грудь и лапы, лапы, смотри, они опустились, в воду…
Нет, это не просто скала – это скала «Лев».
А затем, наплывает скала «Корабль». Острая, высокая – она напоминает форштевень эсминца «Настойчивый». А там, наверху, земля-палуба и сосны с их золотистыми стволами. Стоят, как мачты. А разбросанные камни, как грозные орудия. Нет, нет, эти скалы, может, и имеют названия, но они не известны путешественникам. Это сами проплывающие, фантазируя, дают им свои названия. Далее, игра в названия продолжается, как продолжается и само путешествие.
Скальные выступы все выше, все массивнее, и лес уже не может закрыть их, как в верховье. А за скалами уже крепкие тылы в виде горы, свободной от леса. И это - горные луга. Конечно, их площадь невелика, не как в Забайкалье. Но они создают новый вид пространства, объемности, какой-то нашей уральской красоты.
А как же чай? Забыл?
Мы выплыли рано утром. Были более часа в пути. Июльское солнце прогревало воздух, делая его прозрачным, теплым, ласковым. Обзор поймы реки, после очередного переката, чуть подернутый загадочной утреней дымкой, был великолепен: панорама ровного пространства реки, далеких гор на горизонте, лугов с левой стороны и чуть видимый дымок костра. Вдруг картина дополнилась двумя черными точками посреди водной полосы. Первая мысль: «Туристы». Догонять их не хотелось, хотелось покоя, уединения. Но черные точки приближались и превратились в двух мужчин-рыбаков. В высоких болотных сапогах, со спиннингами, у каждого на поясе подвязан шнурок, на котором прикреплены резиновые черные одноместные надувные лодки. Лодки, как союзницы реки, не хотели расставаться с течением. Нагруженные рюкзаками, они тянули рыбаков вниз по течению. Мужчины нехотя уступали природной силе, делали мелкие шаги, внимательно следили за поплавками. Они тоже хотели покоя и уединения.
Один из них что-то буркнул невнятное на раннее утреннее приветствие, а другой, как раз вытянув из воды блеснувшую насадку, чуть разговорился:
- Кусья? Так это два-три переката. Шайтан камень? А, там недалеко.
Мужчина, взмахнув удилищем, замкнулся в своем деле. Всю красоту раннего утра он ощущал, скорей всего, не глазами, а всем своим телом, всем своим существом. Он не видел, но знал, что река Койва на этих ближайших трех перекатах еще на несколько метров спустится с Уральских гор, провалится в это утреннее манящее марево.
Рыбаки остались, а мы провалились по течению в это манящее марево.
Шайтан камень открылся взору из-за поворота. Река, как всегда, упершись всей силой своего потока в неподвластную ей мощь, сделала уступку. Она повернула влево, омыла подошву скалы. На левом, крутом берегу был покос, но хозяин, пользуясь прекрасной погодой, уже отстрадовал. Свежий душистый зарод красовался в лучах солнца.
Ну как тут было не остановиться. От берега реки к подстриженной поляне протоптана тропа. На самом ее крутом месте, в глинистой почве пробиты ступени и сделаны поручни. Если от выросших на самой кромке обрывистого берега берез и елей на воду падала тень, создавая прохладу, то на поляне повис июльский зной. У березы, в глубине покоса, кострище. Здесь же фонарики спелой земляники. Чуть выше, на кусту, синяя ягода жимолости. Маленький костерок быстро сварил две кружки чая. Мы пили горячий чай под знойным солнцем. Громкие вздохи удовольствия от свежего чая эхом возвращались от скалы. Шайтан стоял весь освещенный солнцем, его щека, как щека небритого мужчины, была испещрена морщинами-трещинами. Глыбы известняка поднимались вверх от воды. Два игривых канюка с криком гонялись друг за другом над нашими головами, но их полет не достигал и половины роста Шайтана. На щеке каменного гиганта, в ее трещинах и выступах, росли невысокие березы и ели, трава, цветы. Под самой вершиной скалы был виден ровный квадратный обшарпанный людскими штанами проем - вход в пещеру. А в самом низу камня - омут воды. Коричневая, она просвечивалась только у нашего берега, а затем круто образовывалась глубина, которую солнце не могло просветить.
Солнце, скалы, вода, запах свежего сена, теплая земля под ногами. И ни ветерка…
ЗАПАХИ
Запахи начинаются сразу с начала похода. Только приближаешься к реке - первый запах под железнодорожным мостом: запах шпал – резкий криозитовый, затем железа, остатков старого костра и человеческой деятельности, воды, мокрого мха. Запах пихты не перепутаешь с запахом ели. Дождь создает свои запахи. Например, мокрой одежды. На лугах, на паберегах дурманящий запах цветущих трав: высокий кипрей с алыми соцветиями султанами, крапива с кислым земляным запахом, ромашка, луговой василек со светло фиолетовым цветом. Но большая часть летнего лугового запаха приходится на лабазник. Соцветие светло-серой пеной заполняет берега, твердая ножка устойчива и выдерживает любой напор ветра, медовый аромат забивает все ближайшие запахи.
Но никакой запах не может сравниться, с запахом свежей скошенной травы – попросту сена. Это удивительный, неповторимый запах, как запах свежего хлеба у хлебопекарни. Он сохраняет свою устойчивость и зимой, напоминая о лете. Но тогда это уже другой - загустевший, потерявший аромат первого дня; как черствый хлеб: он также пахнет хлебом, но уже потерял свежесть и силу аромата..
На предгорных, приречных лугах косит травы бригада людей. Все - пенсионеры. Три женщины, перегруженные годами и лишним весом, согнувшись в пояснице, скорей не от тяжелого труда, а нависшего живота, не торопясь, вскидывают перед собой литовки и коротким взмахом укладывают скромные валки. Каждая из женщин работает как бы сама по себе. Куда Бог пошлет, куда литовка двинется. Поэтому валки у них то полукругом, то кривой линией. Как они говорят: «Лишь бы вытюкать эту «козу». «Коза» в данном случае -остаток полянки, уголок, который еще живет, еще благоухает запахом живых цветов. Мужчина в стороне. Худой и поджарый. Он машет литовкой восьмого размера уверенно и широко. Рядок у него прямой и тяжелый. Он отсекает от громадного луга очередную «козу» для женщин. Вот так кусками, потихоньку, осилит эта бригада весь еще сияющий радостью цвета и запаха покос.
Довольный вниманием, проявленным непрошенными гостями, хозяин присел покурить. Обычные вопросы: чьи да откуда?
Один из прибывших взялся за косу. Скорей из бахвальства, чем из желания помочь. Замахал неуверенно, но настойчиво, подражая хозяину, а тот, сидя на бугорке, давал советы:
- Ты, чего сгорбился, как баба. Выпрями позвоночник-то, выпрями, все легче будет.
Совет действует, гость выпрямляет спину и ощущает облегчение. Литовка пошла ровней, не касаясь земли, чище подбирая траву. И мысль: «Смотри, какой простой совет, а как облегчает труд. Не знал раньше».
За косу берется второй гость, а мужчина нахваливает траву:
- Ноне трава богатая, подсадок-то какой. В другой год придешь, смотришь - ромашка цветет, этот василек, а косить нечего. А ноне подсадок…
Увлеченные качающими головками цветущих трав, их запахами, сопричастностью труда, незваные гости проработали часа три. На привале обнаружилось, что для полного зарода пенсионерам осталось докосить всего одну «козу».
- Это уж как-нибудь в следующий раз добьем, - объявили женщины.
Но этот аромат цветущих трав, на мгновенно появляющийся запах свежего сена, склон горы, на котором расположился покос и вид уральских гор на горизонте – завораживали. Уходить не хотелось.
- Чего тут оставлять, полчаса работы, - возразил один из гостей.
- Нет, нет, хватит, жарко, - протестовали женщины.
Но мужчины уже работали. Охая и вздыхая, женщины взялись за литовки.
- Вот видите сорок минут и все закончено, - подвели итог гости, - а вам работы на целый день.
- Так вы от нас не уйдете. Обед, - заключили женщины.
Молоко, простокваша, домашние пирожки с луком и яйцом, чистый воздух без примесей перегара бензина, солярки и газа… Ради этого стоило задержаться.
Мы уже несколько дней в пути. Погода нам подарила прекрасные дни, если не считать первого, когда нас прополоскало, что называется, «до нитки». Но запахи в природе ни в какую погоду не исчезают. Конечно, в солнечную ясную погоду оттенков запахов больше и они ощущаются на сотни метров. Запах костра или табачного дыма всегда ощущаешь заранее. Но не только это.
Плавание по реке приближалось к концу. Чувствовалось, что Койва скоро отдаст свои воды Чусовой. Сольется с ней и перестанет существовать самостоятельной единицей.
И вот на этом участке пути в нос ударил запах цивилизации – парфюмерия. Никого не было видно ни впереди, ни на берегах. Но устойчивый, столь не уместный на природе, запах был. Через несколько поворотов реки, на горизонте обозначился большой катамаран, и на нем человек пятнадцать. «Корабль» передвигался неуверенно, почти стоял, течение в очередном «пруду» почти отсутствовало. Поэтому наша легкая лодка быстро нагоняла незнакомцев. Катамаран был красавец – красный в синюю и желтую полоску. На нем было две собаки, несколько молчаливых мужчин, и на самом верху, чуть выше остальных женщин, сидела дама. Сплошной купальник прикрывал складки тела. Веслом работала одна худенькая строиненькая, лет десяти, девочка. От катамарана и его обитателей шел запах достатка. Все молчали. Только дама, по-видимому, хозяйка плавсредства или жена хозяина его, лениво указала: «Хачу на эту полянку». Мужчина с доцентской бородкой погрузился в воду и, пыхтя начал толкать судно к берегу. Мы быстро обошли катамаран. Чистые запахи леса, воды, цветов вернулись к нам. Но сосед вдруг высказался:
- Я бы посоветовал всем, кто идет в такой поход, накануне помыться в ванной. Все дружно рассмеялись.
Но на этот счет у каждого свое мнение.
РУСЛО
Русло реки поначалу всегда одно. Бежит себе небольшой ручеек, и ему, как малому, все уступают дорогу. Но вот река набирает силу, втягивает в свой бег другие многие ручейки и речки, становится сильной и заносчивой. Природа начинает ей воздвигать препятствия. Чтобы преодолеть перекат, нужна сила. Река сбирает воды в одном месте: силится, силится и преодолевает препятствие, и становится еще сильней. Окружающие горы противостоят реке, выступают мощными каменными барьерами. Реке приходится преодолевать их. Сил у реки пробить их в лоб – нет. Вода-река ищет слабые места в камне – и находит. Но путем деления своего единого потока. Часть воды уходит в другой рукав, часть идет основной массой. На пути движения реки образуется остров, поросший ивой и травой. На отмелях подле острова вырастают широколистые зеленые лопухи. На сильных ножках, качаются эти лопухи под напором движения воды. Перед каждым плывущим по реке встает вопрос: «В какой рукав направить лодку?» Главное, чтобы было достаточно воды.
У реки Койвы какой-то своеобразный «левый» уклон. В левом рукаве больше воды, хотя это не всегда, но в большинстве случаев. Дальше по течению все чаще встречаются острова: то небольшие, то длинные и узкие. Порой и забываешь, что река разделилась, и только покачивание лопухов напомнит об этом. Но ниже по течению Койва имеет уже три рукава – это за Кусьей-Александровской. При этом, левый рукав многоводный, прямой, как канал, зажатый с одной стороны береговыми отрогами, поросшими мхом и елями, с другой островом, таким же мрачным. Хотя течение и ощущается, но оно слабое, приходится хлопать веслами по черной неприветливой воде этого «пруда». Скучно становится. При случае выскакиваешь на правый рукав. Здесь течение и обкатанные камни на дне радуют глаз, но требуют особого внимания.
А что же посредине? Человек устроен так, что ему все интересно. Посредине заводь, в которой можно заблудиться. Первое, что настораживает, – это стоячая пена на воде. Ищешь выход, и он есть. Но протока так мала, что лодка не пройдет. Только весной здесь река правти бал.
Часто человек вмешивался в природное течение реки Койвы. Река делает иногда такие крутые повороты, что кажется, еще немного и вода начнет ходить по кругу. Это давно заметили люди, и им это всегда не нравилось. В Х1Х веке бисерские мужики из поместий графов Шуваловых спрямили реку в ее верховьях - быстрей доходили бревна для местного завода. Сделали это ради экономической выгоды, простыми лопатами. Река стала после этого короче метров на семьсот, а бревна, которые забивали берега на крутом повороте, поплыли без остановки.
В 1829 году на берегах реки Койвы в районе Крестовоздвиженского рудника был найден первый в России алмаз.
В ХХ столетии работали драги-фабрики по вымыванию алмазов. Вот они-то и создали современное русло реки.
Нынешний путешественник по реке Койве лишь приспосабливается к результатам труда своих предшественников.
УСТЬЕ
Как-то незаметно плывешь из одного «пруда» в другой по большой воде. Темная толща не радует глаз человека, тоскуешь по перекатам - там жизнь, там движение. И вдруг, заканчиваются «пруды», лодку трясет на последнем перекате, и по мелкой воде вплываешь в большое, широкое, светлое пространство. Как в Екатеринбурге - выходишь с Арсеньевского проспекта на светлый простор площади, где поражаешься архитектуре театра юного зрителя, каскадам Харитоновского дворца, киноконцертного здания «Космоса», Храму на Крови – простор радует душу. Так и здесь, зажатая горами река Койва тихо и скромно вошла в простор могучей реки Чусовой.
Оглядываешься на ушедшую реку и продолжаешь удивляться. Как же так, было столько воды, а вплываешь в Чусовую по какому-то мелководью. Большая вода осталась в горах, вместе с Койвой. В Чусовую влилась только доля ее.
На реке Чусовой сразу попадаешь в людской поток, как будто вышел на проспект с тихой улочки. Катамараны, байдарки, резиновые лодки, моторки. Все плывет: где-то поют песни под гитару и закусывают, где-то упорно гребут веслами, где-то трещит мотор и механизированная лодка обгоняет тебя, обдает вонью бензинового перегара. Пестрые пятна движущихся сплавсредств, знакомые и описанные в литературе чусовские камни: Красный, Степка, Печка, Плакун, Шайтан…
С тоской оборачиваешься назад, но реки Койвы не видно, она где-то здесь под днищем лодки, но ее уже нет, и хочется вернуться назад в тишину, к порогам и перекатам, к запахам и скалам.
Желание такое огромное, что, нет сомнений - будет сплав, будет спуск с Уральских гор по красавице Койве.