Книга первая
«Между двух параллелей»
Глава I
«Комсомольцы факультета технической физики Московского инженерно-физического
института выступили с инициативой о создании коммунистического отряда.
Об этом новом движении молодежи рассказывает стажер-исследователь кафедры
О. Татур»
Газета «Инженер-физик»
Юрка Сёмин был обычным мальчишкой, каких много в каждой деревне, поселке или городе. И сегодня с утра он был безгранично счастлив, как бывают счастливы тысячи таких же как он мальчишек и девчонок большой страны двадцать шестого мая каждого года. Каникулы!!! Впереди три месяца походов и рыбалок, сенокосов, поездок в Свердловск к родственникам и… просто безделья. На целых три месяца можно забыть, как выглядят учителя и стены родной школы, в которой Юрка отучился 9 лет. Правда, был один момент, который чуточку омрачал этот счастливый настрой. Юрке, как только закончившему 9-й класс (который традиционно был в школе «производственным») нужно было один месяц, как и всем его одноклассникам, отработать в поле. Весь учебный год они усиленно изучали материально-техническую часть колесного трактора МТЗ-80, практиковались в вождении, и теперь пришло время применить свои знания на практике в качестве помощников механизаторов-трактористов родного совхоза «Завет Ильича».
Но, с другой стороны, это не очень огорчало Юрку, так как этот месяц он проведет с одноклассниками, живя с ними в бригадно-полевом стане полеводческой бригады среди взрослых мужиков.
И вообще, лето одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года обещало быть приятным. Буквально через неделю Юрке исполнялось 16 лет. Еще в прошлом году, отец обещал ему, что в 16-летие (если Юрка успешно, без «троек» окончит 9-й класс) в подарок он получит мотоцикл «Восход» - мечту всей своей жизни. Ждать осталось недолго. И Юрка уже чувствовал, как будет пахнуть его новое мото-чудо, когда он, в один из субботних летних вечеров, лихо подъедет к совхозному Дому культуры, где молодежь села (а то и округи) от шестнадцати до двадцати пяти лет соберется на «танцы» (так по простому в народе называли дискотеку).
Весело насвистывая незатейливый мотивчик, Юрка сбежал с крыльца, и помчался к перекладине, вкопанной во дворе у бани. Навстречу ему из конуры вприпрыжку направился Рекс – игривая годовалая псина неизвестной породы, которую Юрка прошлой весной подобрал по дороге в школу. За это время маленький, пушистый комочек величиной с варежку вымахал до размеров теленка. Потрепав Рекса за ухом, и, ловко увернувшись от собачьих лап, которые Рекс пытался забросить на его плечи, Юрка добежал до перекладины и, подпрыгнув, стал сосредоточенно подтягиваться. Рекс, которому цепь мешала дотянуться до мелькавших у его морды ног, жалобно заскулил. Подтянувшись тридцать раз, Юрка чуть передохнул, и стал остервенело колотить руками и ногами по мешку с опилками. Спорт Юрка любил, он был одним из главных увлечений его жизни. На протяжении последних пяти лет не было дня, чтобы Юрка не пробегал по вечерам 5 километров зимой и летом в любую погоду. Под навесом летней «сарайки» он вместе с отцом соорудил что-то вроде спортзала. Натащил туда колесных дисков разных размеров, которые использовал в качестве «блинов» для импровизированной штанги, траков от тракторных гусениц. В «Культмаге», где работала продавцом его тетка, «по блату» купил две разборные восьмикилограммовые гантели и 16-килограммовую гирю. Юрка усиленно готовился к поступлению в Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище, отсюда его стремление к учебе и фанатичное увлечение спортом. Отец, это его стремление стать военным приветствовал, мать (впрочем, как и любая мать, любящая своих отпрысков) втайне надеялась, что Юркино желание связать свою судьбу с армией пройдет, и он выберет более мирную профессию, например, врача.
Был у Юрки талант, которым наградил его Господь, и которому завидовали все одноклассники, да и взрослые мужики. Он обладал хлестким и резким ударом. Причем бил одинаково сильно с обеих рук. Его удары по мячу, когда он играл в волейбол, не брал никто, так как после удара мяч был просто не заметен. Зная эту даровитость, Юрку в школе с младших классов не задирали даже старшеклассники. И он, не зазнаваясь, успешно применял свое умение, играя за школьную волейбольную команду и сборную района. Его приглашали в город, тренироваться в областную команду мастеров, но он отказался, не хотел уезжать из дому.
Юркин учитель физкультуры, Сергей Иванович, говорил: «Эх, Юра, тебе бы в город и боксом заняться. Чемпионом мира был бы».
Потягав в течение получаса в «спортзале» железяки, и, окатив себя ледяной водой из бочки в огороде, Юрка проголодался. Разогнав (к неописуемой радости Рекса) лениво копошившихся у входа в дом курей, и заскочив на веранду, Юрка стал обыскивать холодильник. На улице было жарковато, поэтому возиться с борщом и есть его не хотелось. Он решил остановиться на краюхе хлеба и кружке молока (благо, что хлеб был свежий, мать только вчера испекла его), и тот еще пах тем неописуемым, кисловато-теплым, хмельным запахом. Буханка была настолько мягкой, что отрезать ломоть было сложно, поэтому пришлось просто оторвать от нее кусок.
На столе лежала записка от матери: «Сынок, сходи в рабкооповский магазин. Тётя Рая тебе пакет даст. Занесешь его мне на работу!».
Дожевывая на ходу кусок хлеба, Юрка вывел из гаража велосипед и поспешил на нем в центр села, к тому самому рабкооповскому магазину, где работала его тетка (тетя Рая), у которой надо было забрать пакет. Среди многочисленных родственников женского пола Юрки по отцовской линии (у Юркиного отца было четыре старших сестры), большая часть из них работала в сфере торговли и обслуживания, а именно - три из четырёх. Вот, к представительнице этой нужной в эпоху тотального дефицита профессии и отправился наш юный герой, покатившись на своем велосипеде по центральной, поэтому и асфальтированной сельской улице.
Село Боровлянка, в котором жил Юрка как представитель уже третьего поколения своей фамилии, было центральной усадьбой одного из многочисленных совхозов, раскинувшихся по бескрайним просторам северного Казахстана (до 1922 года эти земли входили в южные территории Омской области). Дед Юрки со стороны отца – уроженец Поволжья, появился в этих местах в двадцатые годы в период НЭПа . Батрачил у зажиточных крестьян, в тридцатые года стал председателем колхоза, бабка родилась здесь в начале 20 века. Её предки переселились в эти земли еще в начале 19 столетия и были одними из основателей села. Из рода «столыпинских переселенцев» были дед с бабкой – родители матери, которые жили в соседней деревне в пятнадцати километрах от Юрки. Поэтому Юрка считал себя стопроцентным, коренным жителем этих мест. Село было многонациональным, в нем одной большой и дружной семьей жили русские, немцы (которых в Великую Отечественную войну массово переселяли с Кавказа и Поволжья), украинцы, казахи, белорусы, татары.
И пока Сёмин - младший крутил педали в сторону магазина, Сёмин - старший (Юркин отец) и одновременно бригадир одной из полеводческих бригад, а также по совместительству, на общественных началах, парторг первого отделения совхоза, сидел в центральной конторе на совещании у директора совхоза Кузина Василия Ивановича.
Василий Иванович был дельным хозяйственником (не зря совхоз, который он возглавлял 15 лет, уже длительное время был среди «миллионеров»). Несмотря на свои пятьдесят восемь лет Василий Иванович выглядел молодцом. Среднего роста, крепкий и какой-то основательный, его не портила даже «ленинская», во всю крупную голову, лысина. «Наш Иваныч» так уважительно называли его все без исключения. Май месяц - посевной период, страда. Поэтому все труженики совхоза, которые связаны с полеводством, начиная от тракториста, и, заканчивая директором совхоза, появлялись дома только после трёх ночи. Наспех сполоснувшись водой из-под крана или из бочки прямо во дворе, поспав пару часов, к шести утра уже снова были на своем рабочем месте - у штурвала трактора или за пультом селекторной связи. Такие совещания в страду проводились в исключительных случаях, только тогда, когда нужно было подогнать нерадивых, или по каким-то другим причинам не справляющихся с планом посевной кампании.
В этот раз совещание собрали как раз по поводу отставания от графика бригады, которую возглавлял Сёмин - старший – Николай Константинович. Хотя все, в общем-то, знали, что отставание это вызвано объективными причинами. Вышли из строя два трактора, а запчасти в эту горячую пору в совхозных мастерских закончились. И нужно было дождаться их поступления из райсельхозуправления. Но для порядка Сёмина - старшего заслушали и немного пожурили.
- А что я сделаю, Василий Иванович, - громогласно возмущался Сёмин, - вы же знаете, что уже второй день Кондрат Кондратыч торчит в районе и не может получить эти проклятые коленвалы. Надо звонить Аубакирову, чтобы он поторопил там своих сонных мух!
Кузин смешно сощурился на солнечный свет, который падал ему на лицо из распахнутого окна кабинета и примирительно сказал:
- Ты не кричи, Николай, кому надо, позвонили. Я сегодня с утра разговаривал со вторым секретарем райкома партии. Он и Аубакирову шею намылил. К вечеру запасные части будут.
В этот момент на столе директора противно затренькал телефон, Кузин нажал кнопку и все присутствующие услышали возмущенный голос секретарши Оли из приемной:
- Василий Иванович! Тут Кондрат Кондратьевич звонит из района, ругается непотребно! Просит, чтобы я Вас с ним соединила!
- Ну, раз ругается, тогда соединяй!
«Кондрат и ругается?!» - удивленно подумал Сёмин. Тут надо немного отвлечься и сказать несколько слов о главном бухгалтере совхоза «Завет Ильича» Кондратии Кондратьевиче Бейфусе (попросту Кондрат Кондратыч). Стопроцентный немец, привезенный в село родителями еще совсем маленьким ребенком откуда-то из-под Саратова, живший среди русских и казахов с младенческого возраста (кстати сказать - его предки приехали в Россию еще при Петре I), Кондрат неважно говорил по-русски, хотя в свое время закончил семилетку и курсы бухгалтеров. В то же время, письменная речь Кондрата была исключительно грамотной, не каждый учитель русского языка пишет так. Педантичный, как все немцы, Кондрат был незаменимым бухгалтером: ответственным, тихим, исполнительным и спокойным как хладнокровная рептилия. Никто и никогда не слышал от него не то что ругательного слова, а вообще повышенной интонации в голосе. Поэтому Сёмин и удивился.
Вообще-то, получать оборудование и запасные части, не было обязанностью главного бухгалтера совхоза (для этого есть снабженцы), но Кондрат поехал в райцентр по своим бухгалтерским делам, заодно ему и поручили получить эти злополучные железки.
В ожидании, пока секретарь соединит его с главбухом, Кузин барабанил пальцами по столу. В аппарате для громкой связи сначала послышались треск и щелчки, потом раздался голос главного бухгалтера, глухой как из-под одеяла:
- Алио…алио! Фасилий Ифанофич! Алио…
- Да! Да! Кондрат Кондратыч…слушаю. Что там у тебя случилось?
- Фасилий Ифанофич! Фи мне доференность тали ****ату…
Сидящий рядом с Сёминым главный агроном совхоза Веретянкин от неожиданности хрюкнул, а расположившийся напротив бригадир второй полеводческой бригады Бронин Саня – длинный и худой парень лет 30, закрыв лицо большой ладонью, затрясся в беззвучном смехе. Лицо Кузина пошло красными пятнами…
- Гхм! – прочистил горло директор, чтобы дать себе возможность очухаться и сообразить, - гхм! Кондрат! Понимаю, что я выдал тебе отличную, просто замечательную доверенность, но зачем об этом говорить в такой крайне категоричной форме еще и по громкой связи. У меня ж люди…Совещание!!
- Нет! Нет! – в ужасе залепетал Кондрат, уразумев, что его не так поняли, - фи меня не так поняль…Я хотель скасать, што фи мне доференность тали пез даты…пез числа! Мне сапчасти не тают…
И тут до Кузина и всех сидящих в его кабинете дошло, что торопясь, при оформлении доверенности на Бейфуса, ему забыли поставить дату и теперь в райсельхозуправлении по этому поводу возникли проблемы. Бронин уже засмеялся открыто, заулыбался и Кузин:
- Понял тебя Кондрат! Ты не переживай, я сейчас Аубакирову позвоню и все решу, а завтра мы им нормальную доверенность отправим…с датой, а запчасти ты получишь прямо сейчас.
Деловой и служебный тон совещания был сорван этим неожиданным казусом с Кондратом.
- Ладно, мужики, будем закругляться, - уже без официоза сказал Кузин, - Николай, имей в виду – сегодня привезут запчасти, чтобы послезавтра трактора были в поле. Если что – спрошу по всей строгости…
- Никаких проблем, Василий Иванович! Если к вечеру запчасти будут, то мы уже завтра с обеда в поле выйдем и в два дня график нагоним...
Подъехав к магазину, Юрка поставил велосипед у невысокой деревянной оградки, окрашенной, почему-то, в ядовито-желтый цвет (видимо другой краски просто не нашлось). Рядом с магазином, прямо на траве сидел Есинай Бекташев, в прошлом году окончивший школу. Есинай на днях уходил служить «в армию». Правой рукой он обнимал за талию какую-то незнакомую (видимо не местную) девушку и любовно, словно прощаясь, смотрел на стоящий рядом новенький магнитофон «Романтик», из которого Высоцкий хриплым голосом пел: «…малый с подковыркою, цыкнул зубом с дыркою, плюнул и уехал в Вашингтон…».
«Скоро уж год, как умер…», - подумал Юрка с сожалением. Высоцкий ему нравился.
В магазине было прохладно и сумрачно, пахло свежей краской и еще чем-то незнакомым. Юрка поздоровался. Кто-то из очереди ответил на приветствие. Тетя Рая, одна из сестер Юркиного отца, стройная и моложавая женщина 49 лет, стояла за прилавком и сразу увидела Юрку, приветливо помахала ему рукой:
- Юрок, привет! Подожди минут пять, я освобожусь и вынесу тебе пакет.
Ассортимент товара в магазине был мрачноватым и обычным для застойных времён. На полках в большом количестве лежали никому не нужные, уродливые полуботинки на толстой подошве из пористой резины производства Талды-Курганской фабрики «Жилтысу», рулонами пылилась портьерная ткань темного цвета. Дефицитный импорт можно было купить только из-под прилавка и по знакомству.
Юрка, присев на подоконник, чтобы чем-то занять себя, стал рассматривать людей, стоящих в очереди. Первой в очереди была баба Мотя Землянихина, дальняя Юркина родственница, которая, покупая три куска хозяйственного мыла, одновременно сетовала и жаловалась Юркиной тетке на цены. Несмотря на некоторую глухоту и 75-летний возраст баба Мотя отличалась отменным здоровьем. Принимая участие в застольях, махом выпивала граненый 250-граммовый стакан водки. Правда, это была ее норма. Больше она не пила, а сидя за столом, добродушно наблюдала за весельем.
За бабой Мотей в очереди стояла Ольга – голенастая, высокая и худенькая девчонка из параллельного, теперь уже 10 «а» класса. Последним в очереди маялся представитель народов Кавказа, каких в селе тоже было немало, особенно по весне, когда оживлялась строительная жизнь. Приехав, и «пошабашив» два-три месяца, такие строители уезжали дальше. Долго на одном месте не задерживались. Но строили, надо отдать должное, быстро. Говорил этот строитель с сильным акцентом. Когда подошла его очередь, он, с трудом подбривая слова, изрек:
- Мыне наскы дай…
- Носки отпускаем только на яйца, - стала объяснять ему тетя Рая.
В те «светлые», застойные времена бывало такое, что в сельских магазинах некоторые дефицитные товары продавались только в обмен на какой-нибудь натуральный продукт. Совхозы и колхозы не справлялись с производством продовольствия, поэтому районное начальство находило такую лазейку. Принесешь, например, килограмм масла, получишь пять кусков мыла. На 10 литров молока – 2 метра ткани и т.п. В данном случае, бедный «шабашник» не знал, что для того, чтобы приобрести пару носок, надо принести десяток яиц. Поэтому он сделал большие глаза, обиделся и произнес:
- Зачэм на яйца, а?! Мынэ на ногы нада.
Вся очередь легла со смеху. Только глуховатая баба Мотя, стоя в сторонке, улыбалась, смотрела на хохочущих покупателей и говорила:
- И шо вы гогочите? Гогочите-то шо?!
Забрав пакет, Юрка поехал к матери на работу, вспоминая историю, происшедшую в магазине. «Маме расскажу, посмеемся», - с улыбкой подумал он. Мать работала в сельской участковой больнице, куда пришла сразу после окончания медицинского училища, детской медицинской сестрой уже больше 20 лет. Главным врачом больницы был отцовский одноклассник – Марат Ибрагимович, большой весельчак и оригинал. Как-то он с серьезным видом, подсунул одному из своих друзей-казахов, отправляющемуся на свадьбу в соседнее село, вместо обезболивающего средства от зубной боли, упаковку «Пургена». Ничего не подозревающий друг, приехав на свадьбу и, выпив для верности несколько больших, с пятикопеечную монету таблеток, вскоре позабыл и о свадьбе и о больных зубах. Когда ехали обратно, этот горемыка стоял на подножке грузовика с расстегнутыми штанами, даже не садясь в кабину, чтобы если что, успеть соскочить с подножки и стянуть брюки.
Матери на месте не оказалось, поэтому Юрка оставил пакет в её кабинете и поехал домой. Время близилось к полудню, и ему ещё хотелось приготовиться к завтрашней рыбалке, на которую он собирался вместе со своими друзьями Женькой Бекитом и Альбертом Кручом.
На следующий день утром, часов в шесть, с первыми лучами солнца Юрка с Альбертом поехали на велосипедах к старому мосту через реку. Там у моста, недалеко от зарослей камыша в это время неплохо на удочку шёл окунь. Женька с ними пойти не смог. Вечером его отец отправил в соседнюю деревню. Оставив велосипеды под мостом и, пропустив большое стадо коров, Юрка с Альбертом прошли по берегу и, присмотрев, как им показалось, самое удачное для ловли место, закинули удочки.
В этом месте речка была довольно широкая и глубокая. Местами глубина доходила до четырех метров. Сказывалась недалеко расположенная плотина. С противоположной от юных рыбаков стороны, прямо от воды через заросли ивы, по склону вверх поднималась тропинка, которая вела к садам и огородам жителей улицы Набережная. Рядом с тропкой был небольшой деревянный мосток, метра на три заходящий в воду. С него женщины полоскали летом белье, а детвора в жару сигала в воду. Сегодня с этого моста в воду сигал Рудницкий Станислав (Стасик, так его звали все – от мала до велика). Это был еще один, не менее оригинальный, чем Марат, одноклассник Юркиного отца. Тропинка от мостика шла как раз к огороду его матери – бабы Язи, сгорбленной и одноглазой старухи. Юркин отец рассказывал, что Стасик с детства был со странностями.
Невысокого роста и по-кавалерийски колченогий, Стасик в юности и молодости превосходно играл в футбол. Вместе с Юркиным отцом они выступали за сборную области. Отец играл в полузащите, а Стасик в нападении. Потом, отец в связи с женитьбой и семейными делами как-то отошел от этого, а Стасик успешно выступал (попал даже в дублирующий состав республиканской команды «Кайрат», которая играла в высшей лиге). Конец его карьере наступил по банальной причине – Стасик стал пить. Не просто пить, а пить беспробудно, запоями. Большая и абсолютно безволосая как шар голова венчала его туловище, и была чудной формы, с сильно выпуклыми, словно несуразные мансарды, лобной и затылочной частью. Его так и звали – «двухчердачный». Стасик сильно картавил, вместо звуков «р» и «л», произносил – «г».
Фыркая и шумно плескаясь, загребая саженками, Стасик подплыл к рыбакам. Его странная голова была в тине (видимо нацеплял, ныряя) – её тут полно, дно илистое. Маленькие, лукавые и заплывшие глазки смотрели из воды на Юрку и Альберта.
- Что, маГьчишки, кГюёт?
- До вас клевало, - сдерзил Юрка.
Выдыхая ртом в воду воздух и, пуская пузыри, Стасик погрёб обратно. Но поплыл не к мостку, а немного правее к кустам. В это время на мостик с тазиком белья вышла соседка бабы Язи – старая учительница, уже давно бывшая на пенсии, Ольга Григорьевна. Опустившись на колени, она принялась полоскать бельё в реке. Стасика она не видела. Тихо подплыв к ней и, собираясь вылезать из воды, Стасик произнёс:
- ЗдГавствуйте, ОГьга ГГигогьевна!
Старая женщина от неожиданности вздрогнула, глянула подслеповатыми глазами в сторону – увидела что-то несуразное, блестящее и в тине, торчащее из воды. Что уже ей там померещилось (может Водяной, люди-то в такую рань не купаются!), но она громко закричала, попятилась назад и, запнувшись о таз, свалилась в воду. Немного побарахталась, вылезла и, скользя по мокрой глине, причитая, побежала к дому. Стасик, еще немного поплавав, выбрался из воды, сел на мостик, достал из одежды сигареты и стал невозмутимо курить, положа ногу на ногу.
Шуму было много. Прибежали соседи, баба Язя, которая стала стыдить Стасика, выговаривая, по-польски шепелявя:
- Стасик, разве Ш так моШоно?
Стасик, долго не понимавший, что он натворил и чего от него хотят, встал, продемонстрировав огромные, до колена, черные сатиновые трусы, прилипшие к телу, и произнёс:
- Мамо, идите Вы в сГаку…