Я пробыла дома два с половиной месяца и снова вернулась в Италию, в Милан. С собой у меня было сто евро на все про все, телефон с изношенной батарейкой, - и ни работы, ни жилья.
Уставшая после долгой дороги и сентябрьской духоты я нашла на центральном вокзале Милана Centro di accoglienza - центр помощи бродягам, подобным мне, где мне дали адрес церкви, превращенной в приют для неимущих иностранцев и карту Милана с указанием мест, где можно бесплатно поесть и помыться.
Перед окошком центра, как в билетной кассе, была небольшая очередь из мужчин негров. Они любезно пропустили меня вперед. Когда я обратилась к служащему за окошком с просьбой о помощи найти жильё, он сокрушенно посмотрел на меня."Как можно было женщине обрести себя на подобные испытания?"- говорил его взгляд.
Потащилась в церковь по указанному адресу, не надеясь на удачу: места в церкви были лимитированы. Возле входа образовалась очередь из бездомных, гадавших, скольким из них сегодня повезет с ночевкой. Все зависело от числа женщин, уже нашедших работу и покинувших церковное пристанище.В ожидании мы сидели прямо на тротуаре. Хотелось пить.
Мне повезло. Под вечер, открыв ворота, отсчитали пятерых новеньких, среди которых оказалась и я. Остальным осталось искать ночлег в другом месте. Чаще всего находились комнаты, в которых проживало, порой, и до десяти человек. Иногда женщины прятались в квартирах или в домах у работающих подруг или родственниц. Редко, но случалось, когда хозяева, веря в порядочность своей компаньонки, сами предлагали ее подруге поселиться у них.
В огромном церковном помещении вдоль стен тянулись кровати, посередине стояли столы. Душевая комнатка одна на всех, а было нас человек пятьдесят, умывальники, кухня. Две розетки, через которые можно было зарядить батарейки мобильников. Возле них всегда слышались перепалки:заряженный телефон - основа успеха в поиске работы.
На каждый день из проживающих здесь женщин назначались дежурные. Они убирали церковь, готовили еду, мыли посуду. На завтрак обычно подавали очень разбавленный чай с подсохшим хлебом, а вечером – суп. Но и это было хорошо. Бесплатно. Мы платили только за ночлег. В то время плата за проживание в церкви составляла три с половиной евро в неделю. Жить же разрешалось не больше месяца.
Оставаться внутри помещения на протяжении дня было запрещено. Утром и вечером перед тем, как уйти, мы обязательно присутствовали на Божьей католической службе. Нельзя было выйти из церкви, не прослушав ее. Уходили все вместе. Открывались ворота, мы выходили, ворота запирались.
Службу правила Анна, начальница центра помощи при церкви. Женщины не любили ее за бесцеремонность. Она могла подойти к любой кровати и перевернуть на ней одеяло, заставив женщину, спящую на ней, все перестилать заново. Анна говорила при этом: « Учитесь порядку. Вы в Италии, а не у себя дома». Однако та же Анна многим женщинам и работу находила. К ней часто обращались итальянцы, нуждающиеся в дешевой рабочей силе.
Пройти путь в поисках работы через жизнь в церкви - уникальный опыт. Несмотря на многочисленные неудобства и постоянные мысли о неустроенности, я с интересом знакомилась с проживающими, выслушивала истории их жизни, порой, поражалась мужеству некоторых из них. Среди нас была женщина с церебральным параличом в легкой форме. Запомнилась мне и другая, лет под семьдесят, бывшая учительница сельской школы. Ей очень трудно давался язык. Но больше всего привлекла мое внимание миловидная молодая еще женщина с нарушенной координацией в движениях. Рассеянный склероз? Возможно. Сколько же надо было иметь смелости и отчаяния в таком состоянии приехать сюда на заработки!
Через десять дней я нашла работу в Монзе, о чем и мечтала: мне хотелось идти дальше в изучении итальянского языка, а там была хорошая школа для иностранцев. Работу мне предложила итальянка, Милена. За работу она брала по-божески, 200 евро.
На новом месте я проработала от вторника до субботы. В первый же день супруги, у которых я собиралась отбывать свой рабочий срок, взяли меня с собой в супермаркет в качестве носильщицы продуктов. Они остановились возле мясного отдела и долго спорили, что взять. « Как ты не понимаешь, ее (меня) кормить теперь надо. Ты же знаешь, сколько они едят! Мясо надо покупать самое дешевое!»- с раздражением говорила моя новая хозяйка. Муж отвечал: « Хорошо, хорошо, ей дешевое, а мне вот эту вырезку получше». Я стояла в двух шагах от них, держа навесу тяжелую сумку с продуктами, вынужденная выслушивать этот диалог. Супруги не потрудились даже взять возок,куда можно было бы складывать продукты.
Квартира, занимаемая стариками, состояла из шести больших комнат, двух ванных, двух веранд, балкона и кухни. В мои обязанности здесь входила уборка, глажка, обслуживание хозяев за столом во время трапезы, помощи в приготовлении еды. Все бы ничего, в конце концов, работа есть работа, но старушенция постоянно искала повод меня унизить, то утверждая, что я обыкновенную яичницу и ту не умею приготовить, то утюг не так держу. Ко всему отмеченному она была еще и патологически жадной: предлагала мне доедать остатки постного супа, из фруктов позволяла съесть только подгнившие. А однажды протянула персик, спросив: « Хочешь?» и тут же спрятала руку с фруктом за спину. Что это: ненависть к иностранцам? Старческий маразм? И то, и другое? Наверное, последнее.
Сын их разговаривал со мной, сидя в кресле, забросив ногу на стол. Мне он не предложил даже присесть. Из-за этого я чувствовала себя очень униженно и неловко. Договариваясь со мной о зарплате и условиях работы, упомянул, что сделает мне контракт ( между собой мы называли это "поставить в рэголу"), потом добавил, что много есть непорядочных хозяев, а он, дескать, не такой.
В субботу я ушла от стариков. О своем уходе предупредила их еще в четверг, чтобы они могли подыскать мне замену. Синьора резко заметила: « Ты должна доработать в субботу до обеда!» «До обеда, так до обеда»,- подумала я, но после обеда меня уже там не было.
Приехав в Милан на железнодорожный вокзал, я сдала вещи в камеру хранения и пошла на площадь в поисках жилья. В те годы привокзальная площадь Милана кишела разным людом. Сюда приезжали автобусы с женщинами, пополнявшими потом ряды компаньонок и сиделок, здесь искали работу, квартиру, закусывали, даже стриглись и просто проводили время. Я сразу же нашла землячек, на данный момент таких же безработных, как и я. Они накормили меня, чем Бог послал, выслушали, посочувствовали, надавали адресов, где можно было устроиться на квартиру.
В этот же день я поехала знакомиться со старичком, к которому меня пригласили на работу друзья из группы по тай-чи.
Дедушка жил почти в центре Милана на одной из многочисленных узеньких улочках города в старом трехэтажном доме. В двух комнатках, занимаемых им, давно никто не убирал, плита на кухне была покрыта слоем жира, а в ванной протекал кран. Но деда все это устраивало: ему нужна была только компаньонка; он истосковался в одиночестве. В первый же день он с гордостью показал мне диплом об окончании железнодорожного колледжа; затем мы долго рассматривали его семейные фотографии, которые он с бережным трепетом по одной доставал из большого конверта, а напоследок дед подвел меня к полке, на которой в идеальном порядке, несмотря на беспорядок вокруг, стояли красивой стопкой пластинки с записями оперных концертов. Старик с восторгом рассказывал мне о знаменитых артистах, чьи голоса «почивали» у него на полке и обещал, что мы обязательно будем их слушать. Но слушать оперы нам не пришлось.
Дед любил гулять. Наши прогулки были долгими и длительными. Уходили из дому мы в начале десятого, а возвращались к часу. Шли медленно и осторожно, ориентируясь на дедовы девяносто лет. Я открывала для себя незнакомые улицы города, но уставала от шума автомобилей и медленного темпа ходьбы. По возвращении дед отдыхал, я готовила обед. После еды мыла посуду; насколько позволял старик, убирала и в три часа уходила, оставляя его одного до следующего утра.
Это была неплохая работа, тем более что я нашла себе даже бабушку, которой нужна была женщина только на ночь: она боялась, что ей станет одной ночью плохо. Однако я почувствовала хроническую усталость. Приходя к деду в девять утра, я первым делом садилась за стол, подпирая руками голову.Не хотелось делать ничего: ни говорить, ни убирать, ни идти с дедом гулять. Хотелось только спать, хотя ночи я спала хорошо. Это состояние меня пугало.
Еще живя в церкви, я обошла ряд агентств по трудоустройству, где оставила свои данные. В один из дней работы с дедом мне позвонили из одного агентства, предложив работу с жильем и питанием. Я согласилась, обидев тем самым и деда, и его родных, для которых абсолютно невозможно было понять причину моего ухода.
Агентств по трудоустройству в Милане было много, и денег за работу в них не требовали. Я обошла многие из них. Со мной вежливо говорили, я заполняла какой-то формуляр, затем мне обещали перезвонить. Перезванивали, однако, крайне редко. Самым серьезным агентством, на мой взгляд, была контора Доллацы. Румынка, синьора Долацца, очень скрупулёзно подбирала в семьи женщин. Подолгу разговаривала со своими клиентками, определяя, на какую работу лучше устроить ту или иную женщину. Когда я пришла к ней, мы проговорили минут 40,благо, никого, кроме меня в то время у нее не было. Она сразу предложила мне работу в Сан Ремо. Это было провидением. Я потом мечтала там работать. Однако, в то время мне хотелось продолжать занятия тай-чи в Милане, и я отказалась от ее предложения.
Хозяйкой квартиры, куда я попала после деда, была украинка, живущая в гражданском браке с албанцем. Она предложила мне подойти в редакцию газеты "Corriere della sera", оставив за 50 евро объявление о поиске работы сиделкой, что я и сделала. Мне стали названивать какие-то подозрительные мужчины со странными предложениями, несовместимыми с моим характером, образом жизни и моральными качествами. Один из них преследовал меня звонками с недвусмысленными предложениями еще много месяцев спустя, после того, как я нашла работу.