За рекой, за лесом
Солнышко садится.
Что-то нам, ребята,
Дома не сидится?
Компания желающих подобралась быстро (рыбак рыбака видит, чувствует, распознаёт, угадывает издалека). Правда, в нашей капелле из десяти человек истинными рыбаками были не все. Некоторым просто хотелось немного экстрима, общения с дивной природой края, ухи с дымком и песен, песен, песен у ночного костра под бархатом густозвёздного неба.
Кажется, в том походе мы сумели соединить воедино всё и всех. И все получили что хотели. Было здорово! Есть что вспомнить. Освежают воспоминания ещё и альбомы с хоть и любительскими, но непредсказуемыми балдёжными кадрами, коллажами, шаржами. Всё это хорошо, но как описать удовольствие, кайф словами? Конечно, можно попытаться, но копия всегда слабее оригинала.
Были сборы недолги – сахар, масло, тушенка,
Собиралась капелла в поход…
Главное плавсредство – отличный резиновый надувной спасательный плот, который ночью использовался как спальня, ибо имел крышу. И днём, и ночью его оккупировали в основном женщины. Парни наши сами сооружали себе каравеллу из резиновых «колбас» и досок. Да так крепко сладили, что благополучно прошли от Карагужихи до Шемонаихи. Это был наш авангард, а флаг – штандарт, к великой досаде, забыли дома, но выкрутились: вырубили крепкую ветку, пришпандорили к ней махровое полотенце, на которое нашили аппликацией какие-то пиратские символы.
И вперед!
Ещё дома, на берегу, договорились: что бы ни случилось – полный пофигизм, никаких треволнений, никакой паники. Всегда всё о кей!
Срабатывало!
До Карагужихи предстояло добираться на грузовой попутке. Это было нечто: «Эй, ухнем!» – нас бросало с борта на борт, как в хороший шторм. Бока наши поменяли цвет на буро-синий, но… добрались.
В Карагужихе не только поохали от дорожных синяков, но и поахали от восхитивших нас природных красот.
Чуть отдохнув, разделились на две партии. Одной – капитану Андрюше, замкомпомордеЛАМ Васе и боцману Галке – предстояло на флагмане штурмовать рокочущие карагужихинские пороги. Остальным – одолеть довольно крутой горный перевал. Кому было опасней – ясно, а вот труднее – это ещё вопрос: июль, жара, хорошая выкладка, крутой подъем и спуск.
К месту встречи, изменить которое из-за неописуемой красоты не сочли целесообразным, пешие притопали первыми. Разбили лагерь на дивном, первозданно чистом песке, под молодыми ивами в тени огромных мохнатых елей, почти свисающих с подмытого берега.
Лепота!
Изнемогая от жары, плюхнулись в кристальную воду. Наплескались, вымыли обувь и выставили её для просушки (в альбоме всё это проявилось шуткой):
Было плавание и привалы,
Всё было по форме;
Вот парад «шузней»,
Правда, без платформы.
Гоша, который потом обозначится как главный ухарь, решил: надо бы «горожан» встретить ухой! И вот первый заброс – и первый улов: таймешек! Ура-а-а! Уха обеспечена. А уж какой оркестр из восторженного рёва и гвалта встретил наших флагманцев! Что там туш на параде! Куда ему!
Вымотались, конечно, все от первого и самого мощного марш-броска. Долго кайфовали, чередуя песок и воду, упиваясь этой несказанно дивной природой и погодой. Это были минуты, часы, дни высшего наслаждения, о которых поют: «не повторяется, не повторяется, не повторяется такое никогда…». Будут другие походы, другие места, другие радости, но эти…
Они неповторимы!
Время остановок не знает – всё течёт, всё меняется. В эту ночь костёр сиротливо догорал, искры разговаривали тихонько сами с собой, дабы не разбудить утомлённых солнцем, водой и счастьем. А утром нас разбудили иволги. Они пели так проникновенно, так самозабвенно (а может это были не иволги? Орнитологов среди нас не наблюдалось), что мы, проснувшись, боялись выползать из своих «спальных вагонов»: не спугнуть бы устроителей этого дивного утреннего концерта.
. Однако пора!
И вот наша эскадра в полном составе: впереди флагман с расшитым полотенцем-флагом и тремя нашими молодцами с шестами и спиннингами (уха точно будет, а больше нам и не надо); рыба не была самоцелью, но лишь частью рациона и, конечно, азартным спортом.
В центре, огромной оранжевой лягушкой (а такие бывают!), ярко светился на июльском солнце наш плот. Гоша – главный ухарь со спиннингом и удочкой – в своей надувной резиновой лодке на фоне великолепия плота казался Паташоном. За ним на поводке – надувной матрас, между прочим, самое элитное место: близёхонько к воде, которую, кстати, до самой Верхубы пили, нет, лакали с аппетитом по-собачьи, помогая ладошками. Какие тут кружки! Наклонись – и вот она, прозрачная, вкусная, кристально чистая:
Вот вам прохладная,
С гор водопадная,
Вот вам, красавчики,
Чистая вода…
На матрасе не жарко, не знойно, иногда пополощет тебя набежавшая волна. Никаких забот о курсе – ты привязан к лодке. Хочешь – спи, хочешь – бодрствуй. Интересно – разглядывай причудливо расцвеченные солнцем камешки на дне с притулившимся иногда малоподвижным налимом.
Ох, был случай с налимом: время подходило к обеду. Хотелось налимьей ухи, заправленной максой (налимья печень), да неудачно кольнул наш хлопец, видимо ранил. Как раскричался кэп: все в воду (было мелко!). Ползайте хоть на пузе, но раненую рыбину выловить! (налим летом малоподвижен). Вот было зрелище, вот была потеха! Воду замутили, ловили то чужую руку, то ногу, то ещё что… Однако же приказ капитана был выполнен, а наваристая уха с максой долго ещё вспоминалась, как, впрочем, и все эпизоды этого чудного похода.
Ночь… Это особое время в походах: подрёмывали иногда днём, а ночью… Ночью сидели у потрескивающего костра, весело, по-доброму рассказывающего нам с благодарностью о том, как долго он – сушняк – ждал, что его соберут и сотворят такой вот дивно-красочный фейерверк в ночи.
У кэпа был приёмник хорошего класса. Он что-то там покручивал в поисках нужной волны, и вдруг наш тихий, умиротворённый лагерь оглашался взволнованными музыкальными волнами Первого концерта Чайковского, жгуче-страстной трубой Армстронга или божественным пением сладкоголосого Иглесиаса.
Говорливый костер переходил на «пиано», мягко аккомпанируя достижениям человеческой цивилизации.
Но чаще Лера начинала перебирать струны небольшой гитарки, специально подаренной ей для похода, и рождалась песня, романс… Обычно в начале её пения вплеталось нежное, полётное сопрано Симы, ну а постепенно, не сдерживая желания встроить и свою ноту в общую гармонию, в музицирование включались все. Это надо было слышать: все музыканты, с хорошим чувством гармонии и ансамбля…
Сонные птицы, прочие лесные и водяные твари божьи, наверное, немало удивлялись этой полновесной и полнозвучной музыкальной красоте (для сведения – «горячительное» было табу).
Так могли мы музицировать часами. Вдруг являлся ритм – кто-то становился ложечником, ударником, кто-то – глубоким колоколом в «Вечернем звоне» (бом-м-м-бом-м-м!). Фантазия неистощима!
Тихое, мягкое пение под гитару сослужило нам ещё и добрую службу: оказалось (когда мы достигли многоводной Убы), что рыба под «приёмниковую» музыку не клюёт – ей подавай живую. Особенно привередливой оказалась щука. Больше всего ей нравился романс «Не пробуждай воспоминаний». Как только ощущался дефицит рыбы к обеду, раздавался зычный голос кэпа: «Девчата, щука не клюёт!». Ну а за песней дело не вставало. Кэпу и песне подчинялась даже рыба.
Так мы и плыли.
Отдыхали, дышали воздухом! Чинили продырявленную городской суетой и суетностью ауру, реанимировали душу, благодаря Бога за чудное создание – природу!
Конечные эпизоды похода не столь сказочно-романтичны: Шемонаиха, автобус, дом, где отмылись в ваннах и собрались уже за столом, чтобы вновь пережить былое и тихо вспомнить Тютчева:
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик -
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...
В ней есть любовь, в ней есть язык...