Новая должность

Виктор Грецкий
                Рассказ
1.
Полковник Золотов внимательно изучал  последние донесения командиров частей  о готовности   техники к предстоящей битве. От его внимания не ускользала ни одна мелочь.  По ходу чтения   документа   он  размашистым почерком   делал  какие-то  пометки  на полях,  все время про себя чертыхаясь.  Закончив  работу над очередным документом,  он   откладывал его в отдельную зеленую папку и тут же брался  за  следующий.

Эти последние месяцы  последнего года  прохождения  службы  в Южной группе войск были для него, едва ли не самыми сложными.  Все дело в том, что кроме обычной боевой подготовки, которой с началом летнего периода обучения войск было больше чем предостаточно,  и войска (да и сам комдив), практически, не  вылезали  с  полигонов, отрабатывая слаженность действий подразделений  в обороне и  переход  их в наступление,  с целью полного  уничтожения  противника,  вероломно напавшего на передовые  соединения  Советской армии, дислоцирующиеся на территории Венгерской Народной  Республики, тяжким бременем на него,  как на командира дивизии,  ложилась еще и подготовка и отправка в Краснодарский край техники, предназначенной для уборки урожая.

И вот эта ежегодная битва за урожай, подрывала сейчас последнее здоровье комдива. Он должен был разрешить, казалось бы,  две неразрешимые задачи: подготовить и отправить  на целину  тысячу единиц техники и одновременно  в это же время провести полковые учения и  командно-штабные учения дивизии.   Причем то,  что касалось полковых учений, то их было запланировано в этом году,  аж целых три, плюс  месячные сборы дивизионной артиллерии с боевой стрельбой.

– М-да, – вздохнул комдив, беря очередной документ,  – отдыхать, похоже,  будем только после смерти. В этот момент в дверь постучали и  взъерошенный адъютант,  просунув в дверной проем  только одну голову, вопросительно глянув на занятие комдива, как бы извиняясь,  спросил:
– Товарищ полковник, извините, так Вы примете лейтенанта  или уже пусть после обеда придет к Вам на доклад?
– Какого еще лейтенанта? Ты когда уже себе расческу купишь?  Ходишь тут у меня как Иванушка-дурачок? Да зайди уже, что ты как не родной, в самом деле, – улыбнулся комдив, видя, что его замечание тут же сделало адъютанта пурпурно-красным.

– Василь Иваныч, ну, Вы же прекрасно знаете, что не берут эти расчески мои проклятые волосы, – засопел адъютант,  для убедительности достав из кармана сразу два металлических гребня.  – Хоть налысо  стригись.
– Ну,  так в чем дело? И подстригись. Так,  в общем,  делай все что хочешь, но чтобы на КШУ при Командующем  я тебя с такой головой не видел.

– Есть, товарищ полковник, –  адъютант сделал грустное лицо. – Так что с лейтенантом, уже час  без малого  сидит, а Вы через двадцать минут на обед  уедете. Может  пусть  после обеда подходит?
И тут только Золотов  вспомнил, что зарывшись в этих бумагах, совсем забыл про то, что у него в приемной сидят офицеры, ждущие его аудиенции.
– Так, кто там,  приглашай, – махнул он рукой адъютанту.

– Здесь только один лейтенант из вновь прибывших, товарищ полковник, – заспешил адъютант, – остальных я переориентировал на после обеда,  сказал,  что у Вас срочные бумаги до обеда.
– Ну,  а этого что сразу не переориентировал тогда?
– Так ему же еще до части добираться. Где потом попутку для него искать, когда все уедут?
– Тоже верно, – согласился комдив. – Вот за то  тебя и держу, Володя,  что,  несмотря на  внешний вид твоей головы, внутри в ней все же  что-то есть. Ну,  давай заводи его уже.

– Есть, – бодро ответил адъютант, оставшийся,  по-видимому, очень доволен  мимолетным комплиментом начальника.
 – Пронесет и в этот раз, – весело подумал он про свои волосы. Голова его была несколько вытянута  к макушке и он, несмотря на то,  что прошло уже много лет,  прекрасно помнил,  сколько ему пришлось вытерпеть в юности насмешек, прежде всего со стороны девчат, когда за две недели до армии они всей гурьбой решили постричься  наголо.

– Заходите, товарищ лейтенант, – строго глянув на сидевшего в углу и совсем уже потухшего молодого офицера, сухо сказал адъютант. – У вас десять минут, – вспомнив фильм «Семнадцать мгновений весны» сыграл он немецкую пунктуальность.
– Сколько задержит комдив, столько и пробуду, – буркнул  Гиров.  – Умник, блин, нашелся, крыса штабная,  – подумал он, искоса глянув на адъютанта.  Вторые сутки без сна и, как правило,  постоянно на нервах  начинали сказываться на его самообладании.

– Надо взять себя в руки, – попытался он привести себя в норму. – Еще не хватало при комдиве показать свою  несдержанность.
– Разрешите, товарищ полковник?
Комдив кивнул,  не отрываясь от бумаг.

– Товарищ полковник, лейтенант Гиров прибыл для дальнейшего прохождения службы в должности командира минометной батареи пятого мотострелкового полка.
– Какой батареи? – не понял полковник.
– Минометной батареи.
– Вы когда выпустились из  училища, товарищ лейтенант?
– В прошлом году товарищ полковник.
– И сразу стали командиром батареи?

– Никак нет. Вначале полгода был командиром первого огневого взвода – старшим офицером на батарее, – на одном выдохе     произнес  лейтенант, понимая, что его прибытие в дивизию явно не прибавило радостных настроений комдиву.
– Ну, и за какие такие заслуги Вы перешли  за полгода  со взвода на батарею? Такому  росту, милый мой,  даже в военное время можно позавидовать.

 Вопрос комдива был отнюдь не праздным. У него в дивизии в артиллерийских подразделениях командиры взводов  по пять лет не могли дождаться получения батареи, хотя добрая половина из них были настоящими асами своего дела. А тут к нему прибыл, практически, выпускник училища и сразу комбатом.

 – Ну,  и что мне теперь  с  этим комбатом прикажете делать? – мрачно подумал он.
Золотов прекрасно понимал, что ждет впереди этого желторотого лейтенанта.
– Товарищ лейтенант, вот скажите мне,  положа руку на сердце, как сами считаете,  справитесь  с батареей? – он  внимательно    посмотрел на молодого офицера, пытаясь прочитать в его глазах  ответ на свой вопрос. Взгляд лейтенанта показался ему скорее несколько злым, но никак не робким.

– Постараюсь,  товарищ полковник,–  не громко ответил тот.
– Хорош прием, – невесело   подумал Гиров, и тут же перед его глазами встала картина  последнего разговора   с  командиром полка, из которого он переводился в ЮГВ.

– Не знаю, кто тебе оказал эту медвежью услугу с переводом, но мой тебе совет – не форсируй, – говорил тогда ему комполка. – Пока не поздно отыграй назад, сейчас ты еще можешь отказаться. Поработай здесь, наберись опыта на батарее, заматерей, а потом уж можешь хоть в ЮГВ, хоть в ГСВГ, хоть к черту на кулички. Пойми лейтенант, там тебе не здесь. Он криво усмехнулся: – На машине, на дризине едет полк  в одной машине, нам не страшен серый волк,  мы кадрированный полк.
 
– Там батарея у тебя будет полностью укомплектована  и личным составом и боевой  техникой,  да и с полигонов вылезать не будешь, так как минометная батарея –  это основная огневая единица любого мотострелкового батальона. А мотострелки,  сам понимаешь,  будут друг за друга горой, а ты у них будешь всегда как неродной, всегда крайний. Поверь мне,  я в этой шкуре пять лет сам пробыл.

– Но я же доказал на развертывании дивизии, что могу управлять и личным составом, и с боевой стрельбой батареи справляюсь, – попытался стоять в том разговоре на своем Гиров. – Мои партизаны на всех огневых позициях и при всех стрельбах  получили твердое «хорошо», хотя морозы были еще те, да и горный ландшафт тоже сами понимаете нам не в помощь был.

– Не спорю, – согласился комполка, – за это мы тебя на батарею и выдвинули.  Но одно дело три месяца командовать батарей партизан, пусть и при полном развертывании соединения и боевых стрельбах, и совсем другое без должного опыта командовать батареей в группе войск, а тем более минометной. Смотри,  сам себе подпишешь приговор. Вернут назад на взвод, сразу можешь на карьере крест ставить.
– Постараюсь – это не ответ, товарищ лейтенант, – вывел Гирова  из состояния  воспоминаний голос Золотова. – Может быть, мы сразу подкорректируем с тобой ситуацию?

– Не понял, товарищ полковник?
– Ну, что ж здесь непонятного, – комдив глянул в предписание,  – восемьсот восемьдесят пятый  тяжело-гаубичный полк. Понятно. Хрусталев, там   командиром по-прежнему?
– Так точно.
– Ну, и за какие такие заслуги он Вам батарею дал? Или Вы ему племянником приходитесь?
– Ни какой я ему не племянник, товарищ полковник, – вспыхнул сразу как спичка  Гиров.

– Тихо, тихо, товарищ лейтенант, – сразу посуровел комдив. – Выдержке советую учиться с первого дня пребывания в Группе войск. Здесь Вам не там.
Гиров вспомнил любимое хрусталевское выражение: «там вам не здесь» и чуть улыбнулся.

– Я  что-то смешное сказал, товарищ лейтенант? – незаметная улыбка лейтенанта не ускользнула от внимательного взгляда комдива.
– Никак нет,  извините, товарищ полковник, просто майор Хрусталев любил у нас говорить это выражение.
– Какое еще   выражение? Вы учитесь выражаться  кратко и понятно, коль уж прибыли сюда к нам,  на передовую.

– «Здесь Вам не там», только он его в перевернутом виде нам  доносил. У него было: «Там Вам не здесь».
– Правильно доносил, – комдив, как показалось Александру чуть помягчел.  –  Ну,  так и за что же Вы у него все же получили батарею. Какой это такой геройский подвиг можно сделать в кадрированном полку, пусть даже  и тяжело-гаубичном, чтобы вот так вот через полгода прыгнуть со взвода на батарею?
– При развертывании  до штатов военного времени и проведение  марша и учений с  боевой стрельбой с трех разных огневых позиций, батарея,  которой я командовал, заняла первое место среди всех подразделений дивизии, – сказал Гиров и несколько покраснел.

– Смущается, – догадался комдив, заметив порозовевшие щеки лейтенанта и ему, вдруг, стало просто по-отечески его жаль. Золотов  представил,  что  вот так же  перед каким-то начальником стоит сейчас и  выслушивает замечания и его сын, который тоже полгода как закончил училище и,  как и вся династия Золотовых,  приступил к выполнению своего священного долга – защите Отечества.

– Да, Вы садитесь, садитесь, – похлопал он по плечу комбата. – В ногах правды нет.  Чай будете  пить?
И видя, что лейтенант не ожидал такого поворота событий, сам за него ответил: –  Будете.
Он, вызвав адъютанта,  приказал тому принести им по чашке чая, конфеты и  печенье.

– Хрусталева я еще помню  таким как Вы  сейчас, – первый раз за время их беседы улыбнулся  комдив. – Тоже, кстати,  на минометах был тогда. Ох и хлебнул парень,– комдив незаметно глянул на Гирова.
– Знаю, товарищ полковник, он мне рассказывал.
– Ну,  если он Вам  рассказывал, то почему же он  не отговорил Вас от этого, как бы помягче сказать,  не совсем правильного шага. Ведь Вы понимаете, что для того чтобы тут в группе командовать батареей, Вам надо, ну как минимум, пару лет  опыта. 

– Поездить по полигонам, пострелять, посмотреть за работой опытных командиров батарей, поднабраться,  так сказать,  опыта, пока они шишки набивают. Учиться, сынок, всегда лучше на чужих ошибках, – перешел он на ты.  – Армия штука серьезная, она просчетов не прощает. Можно быстро взлететь, но потом падать приходится  с большой высоты. Можно и насмерть разбиться. И поверь мне, не каждому удается  после таких падений вновь встать на ноги.

– Вот тебе сколько лет?
– Двадцать два  в марте исполнилось.
– Двадцать два, – вздохнул комдив. – Ну,  хорошо хоть уже исполнилось. А у тебя будет полста бойцов в подчинении,  и за всех их ты будешь отвечать как родной отец.  И не только перед ними, но и перед их родителями, да и перед страной  в целом. Перед всем народом будешь за них отвечать. Чтоб сделать из них настоящих защитников Отечества, научить стрелять их всех видов положенного им оружия и вооружения,  всех сохранить живыми для их матерей и невест.  И  это не пафос, товарищ лейтенант, пойми меня правильно сейчас.

– Я понимаю, товарищ полковник.
– Да ты пей чай-то пей, – Золотов приблизил поближе к  Гирову  печенье. – В Союзе такое не купишь.  Первый раз за границей?
– Первый, – смущенно улыбнулся  Гиров.
– Ну, и как тебе? Какое первое впечатление о стране?
– Сказка, товарищ полковник.

– Сказка… согласен, сказка, только,  имей в виду,  сказку эту ты не увидишь больше. Вот проехал один раз, пока до меня добрался и все. Теперь у тебя только один маршрут:  полигон – часть, часть – полигон. И запомни с первого дня: все что ты увидел в  Союзе  в своих кадрированных частях наплевать и забыть сейчас. Я сам три года прокомандовал в вашей, кстати,  дивизии полком. Кому-кому я мне-то уж весь этот бардак   хорошо известен. Или его сейчас  там меньше стало?
– Боюсь, что больше, товарищ полковник, – посуровел Гиров, вспомнив все то,  что увидел в «кастрированных частях», как их называли  сами офицеры,  после того,  как,  с отличием закончив  училище, прибыл к  месту своей новой службы. В принципе,  этот бардак кадрированных частей и явился основной причиной, почему он согласился на Группу войск, хотя и понимал, что   не сладко ему там придется комбатом первый год, а то и два,  без боевого опыта.

– Вот, а здесь мы находимся на переднем крае  защиты нашей Родины, – опять вернул его к реальности комдив. –  И по нам, по нашей выучке и подготовке, потому как умело быстро и слаженно мы действуем на совместных учениях, враг наш и делает вывод о нашей боевой подготовке в целом. Может ли он позволить себе нанести по нам упреждающий удар или ему все же стоит поостеречься нашей боевой мощи.

– И если там,  в Союзе,  где-то далеко за Уралом или в горах Карпат,  загибается какой-нибудь  полчок или целая дивизий, то об этом враг  никогда  не узнает. Он оценивает нашу подготовку, готовность нашей Армии по нам, нашим передовым частям, находящимся здесь в группах,  которые у него как на ладони и которые он может проверять и отслеживать,  не вставая с дивана, – полковник отхлебнул из своей чашки уже порядком остывший чай и искоса глянул на лейтенанта. Ему понравилось выражение лица комбата,  с которым тот его молча, не перебивая и даже не кивая в согласии,   как это делали многие ради приличия, слушал.

– А,  может,  все же вернешься на взвод, сынок?  Побудешь на взводе годик другой, поднаберешься опыта,  и потом уж точно тебя танком никто не сдвинет  с батареи? Ведь ты такой не первый у меня. И поверь мне,  все кто прислушивался к моему совету, в конечном итоге всегда правы  оказывались. Ну,  зачем тебе жилы рвать с молоду? А так и Родине послужишь и страну сможешь  посмотреть. Поверь мне,  у тебя, как у командира взвода,  времени на все хватит. А вот комбатом...  тут уже не обессудь. Сам понимаешь, ответственность совсем другая.   Даже если справишься, света белого  не увидишь. Это я тебе гарантирую. Самая паршивая должность в войсках. Ответственности через край, а прав у тебя не будет никаких.
Гиров молча отрицательно покачал головой.

– Нет,  товарищ полковник, я еще там в Союзе принял решение, что пойду до конца, – тихо, но твердо сказал он.
– Ну, что я могу сказать. Выбор за тобой, мы здесь для нашего противника все равно,  что волчий оскал. Он видит только наши стальные клыки. Все тело волка там,  в Союзе, оно скрыто волчьей норой. А здесь только волчья пасть. Враг видит только  оскал нашего зверя. И этот оскал должен  наводить  страх на него, чтобы сдерживать его похотливое желание – напасть на нашу Родину. И наша задача тут в том и заключается,  чтобы эта волчья пасть для супостата была как можно страшнее.
При этих словах комдива Гиров криво усмехнулся.

– Да, если бы супостат знал, что там происходит с телом зверя и в каком оно состоянии находится сейчас, то ему было бы начхать и на оскал и на пасть в целом. Ведь одна голова волка, пусть и с самым страшным оскалом может пригодиться, ну, разве  только что в музее, – подумал он.

Комдив, по всей вероятности,   по  ироничной  улыбке догадался   о  мыслях лейтенанта, но добавлять к сказанному больше  ничего не стал. Пожелав на прощанье ему удачи и,  порекомендовав,  по крайней мере,  на год обзавестись прежде всего терпением и выдержкой   не смотря ни на какие форс мажорные обстоятельства он, вызвав адъютанта, приказал последнему провести Гирова по всем необходимым ему инстанциям в штабе, после чего  лично  посадить его  в машину, направляющуюся в расположение его  части и    доложить   об отправке лейтенанта.

Адъютант заметив такое  расположение  комдива к Гирову, тоже сразу подобрел к лейтенанту и весь  последний час пока водил его по всяким  вещевикам,   продовольственникам и прочим «штабным  закоулкам», рассказывал ему о прелестях службы в Южной группе войск.

– Это тебе, брат  не ГСВГ, где пять армий, – смеялся он. –  Это маленькая, уютная, теплая, тихая и спокойная ЮГВ. Здесь у нас всего-то одна Армия, да и то усеченного состава.
– Как понять усеченного состава.
– А вот это вот уже военная тайна, – отмахнулся от его вопроса адъютант. – Но одно могу сказать тебе точно, служить здесь одно удовольствие. Не страна,  а рай, остров сокровищ. После Союза здесь просто  неописуемо.
– Ну,  да для штабных в таком месте точно  рай,–  подумал про себя Гиров, садясь в кузов Газ-66-го, идущего до расположения целинной роты его полка.

– Дальше  они тебя сами там подбросят,  – сказал адъютант, крепко пожимая на прощание руку  Гирова, –  иначе придется до завтра ждать, больше транспорта на сегодня в те края  не предвидится.
Стоило только  Гирову поудобнее устроиться  на находящихся в кузове  мешках с портянками (двое суток без сна и постоянное полу стрессовое состояние  сделали свое дело), как  он   сразу  провалился в тяжелый, тягучий сон.
Как только веки его сомкнулись,  он тут же увидел, как  прямо на него  откуда-то из темноты,      грозно  размахивая  посохом, и громко повторяя одну и ту же фразу: – Не стоит  противиться  злу насилием... не стоит, –  медленно, подобно большой  черной туче, надвигается  Лев Толстой.

А с противоположной писателю стороны к Гирову  в лихо заломанной набекрень шапке, рубя  наотмашь налево и направо  какие-то уродливые тени, и  то и дело   натужно повторяя: – Нет уж, уволь, барин. Лучше убьем всех, и пусть господь бог сам  разберет на своих и чужих, –  с боем,  обливаясь ручьями пота, и будучи явно подшофе, пробивается   Пугачев. Вот его казачья шашка  на мгновение зависла над  головой Гирова  и  молниеносно упала вниз, но в дюйме от головы путь ей преградил посох писателя.

– Да, ты что не видишь, барин, что этот, пес смердячий,  уже почковаться начал? Эдак мы его никогда не одолеем! – Емельян вновь замахнулся для удара, злобно шипя: – Раскрою гада от уха до самого седалища, – но в этот самый момент русское Все так двинул казачка своей дрыной по маковке, что тот рассыпавшись на сотню маленьких Пугачевых, испуганно озираясь,  сразу бросился  отступать по всем ста направлениям.

– Не противься,  я сказал, – еще раз назидательно  повторил Толстой.
Вздрогнув, Гиров проснулся.  На душе у  него   стало особенно тревожно. Он, вдруг,  понял, что эта самая тревога теперь  уже  не покинет его  до тех пор,  пока его новое подразделение, к которому он через пару тройку часов  прибудет  не засверкает в этой обозначенной комдивом волчьей пасти,  как один из ее  хорошо отточенных стальных клыков, вызывающих  одновременно и чувство уважения и чувство страха у противостоящего  им   противника,  или пока он с треском не провалит всю эту вверенную ему кампанию к чертовой матери.

2.
Машина резко затормозила. Саня глянул на часы: – Два часа  без малого  едем, надо поинтересоваться у старшего,  сколько еще осталось , а то могу и «не довести».
Видя, что старший уже стоит возле машины, Гиров тоже не спеша стал вылезать из кузова. В этот момент он  заметил,  как какой-то местный житель  приблизился к  прапорщику  с пластиковой канистрой, доверху наполненной желтоватой жидкостью.

– Сэрвус, Пушкин – твердый знак! – раскрыл прапор свои объятия для приветствия крестьянина.
– Сэрвус, сэрвус, –  венгр, по-братски обнял прапорщика, приветливо улыбаясь.
– Иванцов, тащи товар, – услышал Гиров  масляный тенорок прапора.
– Сей момент, товарищ прапорщик, уже лечу, – водитель ГАЗ–66 кулем свалился с запасного колеса, где у него этот «товар» был пристроен и передал прапорщику новенькую,  еще играющую на солнце свежей зеленой краской канистру.
– Прошу Вас, все в лучшем виде. Супер, – обращаясь к венгру, поднял Иванцов большой палец вверх.

– О-о-о, super! Nagyon jol.  Это есть карашо, – тоже подняв большой палец вверх и похлопывая по канистре, – залопотал хуторянин.
– Это тоже есть супер, – он указал на свою пластиковую  канистру и при этом даже причмокнул, мол не просто супер,  а очень  супер.
– Что здесь такое происходит? – стараясь придать голосу больше суровости спросил Гиров, резко выходя из-за машины.

Прапорщик  от неожиданности   чуть не выронил канистру на землю.
– Тьфу ты, Пушкин – твердый знак! Напугали, товарищ  лейтенант.
– Ну,  это-то понятно, что напугал, непонятно, что Вы тут такое устроили. Это что за бартер?

Прапорщик, как видно, хватил лишка воздуха в легкие, отчего его лицо резко покраснело и он зашелся долгим кашлем. Гиров, дождавшись,  когда прапорщик вдоволь  накашляется,  повторил свой вопрос.
– Это мы бензин на керосин меняем. Для лампадок керосин нужен, а у нас его днем с огнем не найдешь, не поставляют, товарищ лейтенант. Вот командир роты и попросил по пути к Ежке заехать разжиться у него,  так сказать, – вставил шустрый сержант, видя, что прапорщик несколько мешкает с ответом.
– А не многовато для лампадок будет двадцать литров?

–  Нет, что Вы, товарищ  лейтенант, –  ожил,   наконец,  прапорщик.  – У нас же в каждой палатке по лампе, а не только в офицерских.  И  фитили к ним самим приходится резать из автоматных ремней.  Тоже не подвезли, а из-за них расход керосина в два раза больше.  Да и потом, это ведь на всю целину.  Аж, до  конца  октября.

– О, так может нам, товарищ прапорщик,  еще одну булечку  у венгрюка  прихватить? Раз это аж по конец октября? – опять влез с вопросом водитель.
– Пока хватит одной, – искоса глянув  на лейтенанта, сурово ответил прапорщик, тем самым давая солдату понять, что тема закрыта.
– Ну, все по коням, Иванцов, – обращаясь к водителю, засуетился, вдруг, прапорщик. – А то Шкута из нас самих  фитилей накрутит.
   
Машина,  резко развернувшись и подняв облако пыли, быстро понеслась прочь от  одиноко стоявшего на обочине хутора. Через полчаса Гиров уже стоял на площадке первой автомобильной роты и  с интересом рассматривал происходящее.
В общей сложности машин было на первый взгляд около сотни. Гиров, помня рассказ комдива о том с каким трудом удается комплектовать целинные  роты  из машин строевой группы ( ведь учебно-боевую или боевую машину никто не позволит  отправить на уборку урожая), ожидал увидеть здесь старенькие, изрядно разбитые автомобили. На самом деле все оказалось совсем не так.

Перед ним стояли свеже выкрашенные зелененькие авто, сверкающие на солнце своими  только-только набитыми  белоснежными номерными  знаками. Машины были разбиты на четыре ряда: в первом  ряду с машин были сняты  все передние колеса, и группа солдат в новеньких танковых комбинезонах, которые в прежней части Гирова носили только офицеры, да и то через одного, вахтенным методом, машина за машиной, занимались заменой тормозных дисков, цилиндров, доливкой тормозной жидкости  и последующей полной  прокачкой тормозной системы;  второй ряд машин был выстроен, как понял Гиров,  для работ с двигателем.

Некоторые машины были без  карбюраторов,  и солдаты,  весело шутя и улыбаясь,  тут же  занимались их промывкой. На других проводилась организованная смена двигательного масла, установка новых масляных,  воздушных и топливных фильтров   и всякие другие работы с сердцем машины;  солдаты в третьем ряду  занимались бортировкой.

С левой стороны от выстроившихся машин, аккуратными   рядами лежала новенькая резина. Настолько новенькая, что запах от нее разносился по территории всей роты, перебивая все остальные запахи. Старую резину, после того как она была снята с машины так же аккуратно укладывали рядами, но уже с противоположной стороны.  Но особенно удивил Гирова четвертый  ряд .  Солдаты работавшие там  разносили к каждой машине свеженькие доски.

Причем количество этих досок должно было быть строго под расчет, как понял Гиров. Потому как один из военнослужащих то и дело одергивал солдат, направляя их от общего штабеля с досками то к одной, то к другой машине. Иногда он незло выругавшись, кричал, что б доски меняли у машины на новую партию. Оказывается они должны были быть подогнаны еще и по ширине.

– А там что? – не выдержал Гиров, обратясь к прапорщику, который уже спешил к себе на кухню.
– А эти… борта будут наращивать.
– Зачем? –  не понял Гиров.
– Ну, как зачем? – засмеялся прапорщик. – Чтобы план выполнить и перевыполнить. Ну,  и потери, конечно, чтобы меньше по зерну были. С высокими бортами-то больше ведь за ходку привезешь.

– А, ну-да, ну-да, – согласился Гиров, несколько сконфузившись, из-за того, что сам не смог догадаться до такой простой новаторской мысли.
Перед каждой машиной, как заметил Саня, был выставлен план проведения работ на день, да еще и расписанный по часам.
– Так, а мне-то куда, – спохватился Гиров, видя, что прапорщик уже двинул в сторону большого зеленого шатра, перед входом в который красовалась надпись: Солдатская столовая.

– До первого грибка идите, там дневальный Вам покажет офицерские палатки. Переночуете, я так понял, здесь, а завтра уже в полк. Сегодня никто не едет, все,  солнце к закату, –  прапорщик попытался показать Гирову на солнце, но не найдя его в облаках, махнул на прощание рукой и заспешил по своим делам.
Гиров,  прихватив свой чемодан,  двинулся в сторону видневшейся вдалеке передней линейки с расположенными  на ней с одинаковыми интервалами друг от друга грибками.

Сразу за передней линейкой находился палаточный городок. Все палатки были закреплены на деревянные выкрашенные в темно-зеленый цвет каркасы.
Центральные колья же наоборот были выкрашены в светло зеленый цвет  и на некоторых из них виднелись красные флажки. Перед каждой палаткой в землю была вбита табличка с указанием номера подразделения и старшего.
Пространство вокруг палаток, примерно сантиметров на сорок-пятьдесят, было тщательно проборонено, как в прочем и вся передняя линейка, отчего она   напомнила Гирову  контрольно-следовую полосу.  Было такое ощущение, что она вовсе не предназначена  для построений личного состава, а как раз наоборот: не дай бог кто-то оставит на ней хоть какой-то след.

Саня подошел к передней линейке и встал в нерешительности.
– Может по ней тут вообще не ходят?  – подумал он. Но не успел он еще как следует осмыслить пришедшую к нему мысль, как  голос  дневального, которого из-за информационного щита возле грибка не было видно,   заставил его вздрогнуть.
– Дежурный по роте на выход! – рявкнул худенький дневальный так, что у Гирова зазвенело в ушах.

В это же мгновение из третьей от краю палатки выскочил младший сержант, застегнутый на все пуговки, как будто только и ждал этого сигнала дневального и опрометью, не обращая внимание на девичью невинность передней линейки, бросился в сторону Гирова. За  пять-шесть шагов до лейтенанта сержант перешел на строевой шаг,   и остановившись от него в двух шагах четко отрапортовал: –  Товарищ  лейтенант, дежурный по первой роте младший сержант  Николаев.

Гиров опустил чемодан и резко приложил руку к головному убору, несколько при этом подавшись вперед. Ему было неудобно перед сержантом за свой чемодан, настолько тот стремительно и красиво выполнил весь ритуал приветствия  старшего по званию.
Гиров же напротив вначале хотел отдать честь, не выпуская чемодан из левой руки, потом передумал и из-за этого в первый момент доклада ему сержантом оказался в полусогнутом положении.

– Надо тут порасторопнее с первого дня, похоже, быть, – поймал Саня себя на мысли. – Здравствуйте, товарищ младший сержант, – он протянул дежурному руку.
– Здравия желаю, товарищ лейтенант, – сержант поздоровавшись с ним за руку, сделал полшага в сторону и,  встав к нему в пол оборота,  вновь приложил руку к пилотке.

– Вольно, – улыбнулся Саня. – Проводите меня к командиру роты.
– Все офицеры,  товарищ лейтенант,  сейчас на совещании. Могу провести пока в ленкомнату или, если Вы устали, в  палатку командира роты.
– Да как-то неудобно в офицерскую палатку, если там никого нет, – подумал Гиров. – Давайте лучше пока в ленинскую, посмотрю, что нового в газетах пишут.
– Можете там и телевизор посмотреть, – улыбнулся дежурный, – вчера провели, даже Союз  ловит.

Ленкомнату осмотреть не удалось так как  через пять  минут офицеры вернулись  с совещания.  Гиров вошел в указанную ему дежурным палатку.
– Разрешите, товарищи офицеры, – широко улыбнулся он, проникая внутрь палатки.
– Товарищ капитан, лейтенант Гиров,  прибывший  для дальнейшего прохождения службы в пятый мотострелковый полк на должность командира минометной батареи, назначен к вам для временного размещения сроком до утра,  приложив руку к головному убору,  отрапортовал он среднего роста крепкого телосложения  капитану.

– Кончай прикалываться, – устало бросил капитан и, протянув руку,  изучающе посмотрел на Гирова: – Леонид.
– Александр, – опять широко улыбнувшись, крепко пожал протянутую руку Гиров.
Он,  продолжая приветливо улыбаться, поздоровался со вторым офицером.
– Гриша, – просто представился тот, стягивая сапоги. – Погоди, недельку в полку поживешь, забудешь, что такое улыбка и хорошее настроение, криво ухмыльнулся Григорий.

– Что совсем вот так вот все плохо?
– Плохо? – Григорий глянул на лейтенанта. – Плохо будет не то слово.   Тем более тебе,  как комбату,  да еще второй минометной, – он чуть хохотнул. – Света белого видеть не будешь.
– Ленчик,  а у него там хоть кто-то из водителей остался? Или все тут,  у нас?
– А,  зачем? – зевнул Леонид,  переобуваясь в кеды. – Трофим уже полгода дембелем ходит, новый комбат, – он  незаметно  глянул на Гирова, –  только добрался до нас, наконец-то,  какой смысл их  оставлять? Да и у кого будет болеть голова,  из-за того, что какая-то минометная батарея без водителей осталась.  Главное сейчас – это приказ партии выполнить: достойно завершить битву за урожай… как меня уже затрахали  все эти битвы.

– Так что, дорогой мой, – похлопал он по плечу Саню, –  уборка урожая – это дело государственной важности, а боевая подготовка какой-то одной,  отдельно взятой  батареи – это дело  личное. Личное дело нового командира второй минбатареи,  лейтенанта…, – он вопросительно посмотрел  на Александра.
– Гирова, – помог ему Гриша.
– Вот. Личное дело лейтенанта Гирова, и никому до этого нет никакого дела, поверь мне, – подытожил  он.

– То есть как это личное дело? – вскинул брови  Саня. – Батарея – это что моя частная лавочка,   или боевое  подразделение,  призванное защищать страну  от ворога?
– Ой, только давай без пафоса,  лже  патриотизма и громких слов, не на партсобрании, – скривился  Леня, будто у него заболели  сразу все зубы.
– Не,  я не понял? Как это  все водители батареи у вас здесь? Это что розыгрыш такой? А кто же по тревоге,   технику выводить будет?  Новый учебный год через месяц.

– Да,  какой розыгрыш, – засмеялся Ленчик. Он откинул брезент входной двери и зычно крикнул: – Дневальный, Иванцова ко мне пулей.
– Есть, – тут же отозвалось как эхом с конца передней линейки. – Дежурный по роте на выход, – завопил дневальный.
Уже через пару минут в палатку, тяжело дыша, ввалился  Иванцов.

– Разрешите, товарищ, капитан, – застегивая крючок подворотничка и немножко боком, чтобы полностью не отодвигать накинутый над входом брезент, протиснулся он в палатку.
– Товарищ капитан, сержант  Иванцов по Вашему приказанию прибыл.
– Вот знакомься, комбат, твой командир отделения тяги. Он тебе все отделение и представит.
– А мы уже знакомы, я же с ним до вас сюда и приехал.

– Так точно, – ухмыльнулся Иванцов.
– Ну, что раздали уже по палаткам  керосин? – поинтересовался Гиров.
– Э-э-э-э-э, никак нет еще,  – замялся на мгновение Иванцов. – Так Вы к нам комбатом, товарищ лейтенант?! А наши все водители как раз здесь в целинной роте.  Щас,  я тогда построю отделение и Вам всех представлю, – козырнув, он попытался выскочить из палатки, но властный голос  остановил его.
– Стоять Казбек! – зычно прорычал Леня. – Какой это керосин вы там опять привезли и откуда, мать вашу?

– Так это … прапорщик Мисоян из штаба прихватил,  – замямлил Иванцов.
– С какого это перепугу штаб стал керосин раздавать частям? А ну-ка, этого Пушкина ко мне пулей, –  капитан хотел было залепить пенделя Иванцову, но в последний момент удержался и, глянув на Гирова, развел руками: – Чужих солдат не воспитываю, тем более в присутствии командира. А был бы мой щас жопа уже красная  была бы. Керосин они привезли. Останавливались у какого-нибудь хутора, когда ехали? – глянул он  Гирову в глаза.

– Ага, – кивнул тот, тоже пытаясь снять сапоги, так как ноги  от нахождения в них целый день уже начинали гудеть. – У хуторянина они керосин и взяли на всю  роту. Сказали теперь вам до конца целины его хватит.

– Вызывали,   товарищ капитан? – в палатку протискивался теперь уже знакомый Гирову прапорщик.
– Как же быстро ты Мисоян забыл устав, – нахмурил брови Леня. – А ну-ка вышел и зашел еще раз как положено.
– Есть, – покраснев прапорщик выскочил из палатки. Выждав  несколько секунд и откашлявшись, он осторожно постучал в  каркас палатки.
– Разрешите, товарищ капитан?

– Войдите, товарищ прапорщик, – строго проронил капитан.
– Товарищ капитан, прапорщик Мисоян по Вашему приказанию прибыл.
Не успел он закончить доклад, как увесистая оплеуха прилетела ему ровно в левое ухо.

Гиров опешил.
– Понял за что? – схватив его за грудки, прохрипел Ленчик.
– Так точно, товарищ капитан, – с трудом роняя звуки и весь покраснев от напряжения еле слышно выдавил из себя прапорщик.
– А теперь пулей в свою каптерку и чтоб этот  «керосин» был у меня здесь не позднее чем через пять минут. При этих словах он так двинул под зад прапора, что тот кубарем, не убирая входной брезент,  вылетел наружу.

– Блин-н-н,  Пушкин – твердый знак! Больно же! – завопил он плаксиво уже с той стороны палатки и  затрусил  в сторону  каптёрок.
– Не слишком жестко? – глянул на Леню Саня. – Он ведь все-таки  прапор.

– Да, какой он прапор! – сразу взвился Леня. Было видно, что эта тема для него особенно больна. – Еще полгода назад он у меня в роте был. Ну, как  в роте, полтора  года  хлеборезом просидел. Начальник столовой – его земляк. Ведь говорил я замполиту, нельзя его в школу прапорщиков отправлять, так нет у них, видишь ли,  план  горит.

За дверью опять раздалось какое-то царапанье и в палатке появилась в начале знакомая уже Гирову канистра, а потом и сам прапорщик.
– Вот, товарищ капитан, – отдуваясь,  поставил он  канистру на земляной пол палатки. – Практически,  полная булечка, еще не успели разлить.

– Твое счастье, Мисоян, что, практически, полная и еще не успели разлить, а то ты у меня, теоретически, уже был четвертован, – уже примирительно просопел Леня и, достав с полочки кружку, налил ее до краев.
– Отведаешь? –  протянул он емкость Сане.
– Керосин,  не употребляю,  – ухмыльнулся Гиров.

– Эх-хе-хе-хе, товарищ лейтенант, такого керосина ты в Союзе даже за большие деньги не попробуешь.
– Где брал? У Ежки, небось? – скосил Леонид взгляд на Мисояна.
– У него, – уныло просопел Мисоян. – Вы же знаете,  я не проверенный не беру.
Леня приложился к кружке и начал медленно пить, явно получая от этого удовольствие.

Выпив содержимое кружки до дна, он махнул рукой Мисояну: – Свободен, товарищ прапорщик. За бензин вычту с получки. И имей ввиду проверю твои машины и если там будет хоть какая-то недостача топлива все повешу на тебя. Всю целину будешь у меня бесплатно работать.

– Есть, – обрадованно вскинул руку к фуражке прапорщик, понимая, что отделался легким  испугом. Он тут же, пока ротный не передумал, выскочил из палатки  и поспешил в сторону столовой.

– Арам Петросовичу побежал жаловаться, – проводив прапорщика взглядом через маленькое окошечко, расположенное над изголовьем своей кровати, резонно заметил Гриша.
– А мне хоть Леониду Ильичу, – сквозь зубы процедил  Ленчик.
– Я что-то ничего не понял? – недоуменно поднял брови Гиров.
– А что тут непонятного? Хорошее венгерское вино и, заметь,  очень дешевое. У нас вода газированная дороже стоит, – опять наполняя  кружку и протягивая ее Гирову, сказал Леня.

– Вот так вот, целая двадцатилитровая канистра вина?
– Ага,  целая двадцатилитровая булечка, – засмеялся Леня.  – В полевых условиях самое то против дизентерии и уныния.   На прошлых сборах в Хаймашкере все обосрались, кроме тех кто  на этой кислой среде держался. Так что пей не отлынивай,  тогда и ты подобно бравому солдату Швейку  потом сможешь сказать всем:  – мне  ваши тюрьмы и болезни по хер, я Хаймашкер прошел. А иначе кирдык…  кишечная палочка   скосит, – он, взбив поудобнее подушку и  накрывшись с головой одеялом,  отвернулся к стене, – все,  Ленчик, спать, спать.

Через пару минут офицеры уже слышали его могучий храп.
– Да, вот у кого  железобетонная нервная система, – засмеялся Гриша, глядя на мирно похрапывающего товарища. – Как говорится: сделал дело, прикрой веточкой.
Он по-отечески прикрыл вылезшую из-под одеяла ногу Лени и, предложив Сане присоединяться к своему другу,  пошел проводить в роте вечернюю прогулку и поверку.

Заняв  предложенную ему  кровать,  Гиров, порядком вымотавшийся за день, тоже  стал быстро засыпать. Последнее, что отложилось в его подсознании, перед тем как он погрузился в какой-то по истине мистический сон,    был куплет   песни целинной роты, доносившийся, казалось, откуда-то с края Вселенной:

До сви-да-нья города и хаты,
Нас до-ро-га дальняя зовет.
Мо-ло-ды, эх молодые мы ребята,
На заре уходим мы в поход!
Мо-ло-ды, эх молодые мы ребята,
На заре уходим мы в поход!

#http://www.proza.ru/2017/04/30/124