Эмигрант

Виктор Еськов 2
               
                Лучший юмор - смех сквозь слезы.

                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Сей городишко, с чредой обветшалых крестьянских изб, навечно приютился у отрогов Уральских гор. Название таежному селению дали кочевники - башкиры. "Кышт" изначально означало - тихое зимовье. Спрятавшись за грядой пусть не высоких, но надежных гор, он стал прибежищем вольных татар, покинувших завоеванную в 16 веке Иваном Грозным Казань. С той поры невнятно-сумбурную татарскую речь тактично разбавил суровый русский мат, часто звучавший от не менее сурового сибирского мужика. Возможно татарские матери чаще били ребятишек по губам за сквернословие, а может русские матерные слова стали единственно понятны разношерстному татаро-башкирскому населению, но в конечном итоге общение оказалось намного доступнее и душевнее. Торгуясь за куницын хвост русский, татарин и башкир, отчаянно матерясь, быстрее приходили к обоюдовыгодному конценцису. Пряча за пазуху вожделенный товар, довольный татарин, не скрывая масляной гримасы с луноподобной физиономии, щурил раскосый глаз, усмехался удаляющему русскому и говорил:
- Однако, хрен тебе.
Раздосадованный Иван вместо куньего меха покупал на оторочку лисий и пропивал "сэкономленный" грош в вонючем кабаке. Пропуская шестую по счету чарку терпкой медовухи, он искренне удивлялся почему у грязного Ильгиза хватает денег на куницу, а у него нет. Так и не разрешив вечную философскую загадку, пьяный Ванька возвращался в закопченную избу и забывался  тревожно-праведном сном.
 Так может быть и жили побратимы мусульмане и крестьяне если бы в одночасье не обнаружились в горах богатые руды. Отправил царь Петр с тульских заводов мастерового Демидова на Урал руду копать, да пушки на войну лить. Чтобы рабочих не искать указ прислал о закабалении вольных кочевников. Так татарин, башкир и русский одели общее крепостное ярмо. Ну не все, конечно, одели. Башкир с татарином в глубь тайга ушли. Их никто искать не вознамерился. А вот Ваньке за побег  рвали ноздри, да лоб железом клеймили и в кандалах в рудники сгоняли. Бросив дом и нажитый скарб, хитрый татарин и башкир, шагая по бескрайней сибирской тайге, плевались в сторону милого зимовья, смахивали слезу и щурясь раскосым глазом, говорили:
- Однако, хрен тебе.
 Революция 1917 года провозгласила свободу и демократию. Рабочий и бывший урядник, а ныне участковый милиционер, могли смело пить в кабаке за одним столом. Демократия! Голод и разруха гражданской войны вскоре сменилась лучом обещанного светлого бедующего. Но не успела молодая демократия обрасти контурами гулаговских лагерей, как на Русь вторглась ненавистная  "немчура". Предупреждал же дед фрицев:
- Не буди спящего русского мужика (медведя).
Разбудили. За что и раздолбали деды их Рейхстаг. А может не за это? Уж очень жестко тогда коммунисты горло народу сдавили. Надо было ведь на ком-то зло выместить? Вот немчура под руку и попалась. Сначала, правда японцы с финнами, но мелочевка у нас не в части. Вообщем вернулись в Кыштым деды в 1945 с победой. Разделили Европу по своему образу и подобию. Чтоб наших не забывали -  войска в Германии, Польше, да Чехословакии оставили и снова в кабак, где их заждался побратим-татарин.
- Салям алейкум, Иван! Место у печи (металлургической) свободно.
А Иван и рад отчасти! Рукава закатал - мирную жизнь строить начал. Крепить Советское государство. Нет жандармов! Нет богатых! Свобода! Ничего, что штат в милиции всякий год увеличивали, да по морде били. Ничего, что по карточкам хлеб и сахар. Ничего, что у селян председатель паспорта отобрал, по сути превратив свободных тружеников в крепостных крестьян. Построим светлое будущее! Не горюет рабочий проливая соленный пот у печи - скоро механика да кибернетика работать будут. Благо Курчатов в 25 километрах от Кыштыма атомный завод заложил. Правда, почему-то из лесов олени ушли и волки. Зато грибы выросли в ведро не входят. Рыба в озерах такая крупная ловится и петухи с индюка ростом вымахали. Не нарадуется честный труженик такому плодородию. В городе, где атом "куют" изобилие поболее чем в природе: и мороженное, и пироженное. Какие-то торты и заморские мандарины. Одно огорчает - в город сей чудный не зайти, не заехать. Зоной обозвали. Им к нам можно, а нам к ним не моги. Ну прямь как в Союз! С Анголы пожалуйста, а нам к африканцам;
- Куды ты прешь, рожа татарская?
Почему татарская? Может, не зря Ильгиз Ивана в кабаке дожидался? Видно, есть что-то родственное? Ну да Бог ему судья. Мы ведь тоже с его Земфирой тепло встретились. Вот и шастали к нам "шоколадники" с мандаринами и пивом, как ангольцы с жвачкой и джином. По утрам машины-водолейки посылали. Мы думали для большей свежести, а озерчане пыль радиоактивную прибивали. Поливали дороги, скверы, площади и гуляющих по ним людей. Но не уберег Бог. В 1957 году выброс произошел. Радиоактивный. До Кыштыма он как-то не дотянул. В сторону Трехгорного тоже не пошел - слишком густонаселенный район. Почему-то задел "крылом" лишь малонаселенное Муслюмово. Обхитрили таки атомщики своенравную розу ветров. Куда хотели туда и направили неликвиды трехвалентного стронция. С той поры три кюри на квадратный километр для местных жителей - норма. Ничего, что при 0,3 кюри в организме человека мутационные процессы начинаются. Главное, чтобы гриб больше ведра не вырос - нести не удобно. Случился выброс - поливать дороги стали значительно тщательнее. Дотаций, правда, кыштымцам не начисли, но кусок с барского стола в виде марокканских мандаринов и болгарских яблок начали подкидывать в кыштымский общепит.
 Когда радиационная опасность "миновала" родился я . Ерунда, что время распада стронция 2000 лет, рос я подвижным и здоровым малышом. Рано начал читать и первым из детсада понял, что советские ясли (как и весь "совок") чем-то напоминает мне еще не известную пенициарную систему. Поэтому удачный побег к любимой бабушке совершил уже в четыре года. Баба Анна не ругалась. Закрывала прячущегося под столом малыша подолом широкой плиссировой юбки и, скрывая добрую улыбку, говорила красной в приступе гнева воспитательнице, обращаясь почему-то ко мне:
- Нехорошо внучек, когда за тобой взрослые тети бегают.
После третьего побега меня пристегнули булавкой к платью и так водили гулять. Я не обижался. Скромно сидел в тени весьма внушительных форм дородных воспитательниц и, уткнувшись в книгу, с интересом слушал их жизненные истории. Многие из них я конечно же забыл, но вот эту помню до мельчайших подробностей. Воспитательниц звали тетя Марина и тетя Тамара. Общая фотография средней группы детского сада №5 доселе хранится в личном альбоме.(Не верите - приезжайте посмотреть).
 Солнечный осенний день клонился к закату. Группа оголтелых ребятишек, как стайка неугомонных воробьев, выбежав из серого двухэтажного здания, шустро разлетелась по огороженной деревянным решетчатым забором территории. Так же как купаются в пыли птахи, так дети копались в песочнице, часто ссорились и пыжились. Я же чинно восседал на крашенной лавочке. Моя видавшая виды коричневая курточка была надежно пристегнута к клетчатой юбке тети Марины. Равнодушно поглядывая на копошащихся сверстников, я важно раскрыл недавно подаренную книгу сказок. Захватывающий сюжет о Красной шапочке, следовавшей к бабушке, как-то незаметно пересекся со словами тети Марины:
- Вот иду я в больницу и думаю - убьет мужик. В кои веки изъявил желание люстру починить, а тут я со своим психом. Держу стул и сама себя "накручиваю: " Я с работы по магазинам бегаю, сумки неподъемные тащу, а он опять "квасит".Ну, не выдержала. Со злости как дам кулаком ему по заднице. Вовка со стула кувырк и лежит, как мертвый. Скорую, конечно, вызвала. На следующий день в больницу пошла. Иду и думаю - убьет мужик. Заскочила в магазин:сигарет купила, бутылку портвейна. Фиг с ним, с больничным режимом. Лишь бы не пришиб. Захожу сама не своя. Достаю передачку, а Вовка как запричитает:
- Ну, мать, двадцать лет электриком работаю. От воды било, от железа било, но чтобы так шибануло еще не было. Похоже, работу менять треба, пока ласты совсем не откинул. А за портвешок спасибочки. Вот ребята обрадуются.
Тетя Тамара долго и громко смеялась, а мне было жаль незнакомого дядю Вову и совсем не ясна причина столь безудержного смеха.
Как все продвинутые дети рано познал притягательную силу женского тела. Рассматривая соблазнительные формы пятилетней девочки на соседней кроватке во время сон часа, я лихорадочно обдумывал, как бы эти формы потрогать. Правда мы уже играли с одной толстушкой в "папу-маму" в туалете. Но Марина - другое дело! Красавица и модница. Так что есть над чем поразмыслить. К выпуску из детсада я за конфеты читал сверстникам сказки и целовал Марину не в засос за беседкой. Еще офигенно играл в "Чапая", по праву нося чемпионский титул в неутвержденном первенстве детских садов.