На обратном пути Шумков попался двум старослужащим, они попросили у него спички.
- У меня нет – испуганно ответил Виктор и тотчас получил удар в пах, но блокировал его, сумел подставить руки.
- Рожай быстрей дрищара! – презрительно крикнул один из дембелей.
Виктор покорно направился к своим землякам. Пришлось будить Одинакова. Он дал ему коробок.
- Чего уже рожаешь?
- Ага, попался, когда в гальюн ходил.
- Верни только, понял!
- Верну…
Виктор вышел к тому месту, где его остановили, но никого не было. Он постоял немного, но идти искать дедов не решился. Через мгновение он вернулся, отдал коробок Одинокову.
- Всё нормально, Витёк? – спросил он.
- Да, они пропали куда – то, бухие похоже.
- Ладно, давай спать, а то на пи…ей нарвёшься опять.
- Спасибо.
- Спи уже сказочник.
- Сплю.
Виктор натянул на себя одеяло, отвратительно пахнущее сыростью, и закрыл глаза. Изрядно потрепав себе нервы, он засыпал с одной мыслью «что на следующий день они уже не вспомнят его лица в этой чёрной массе тел».
Шумков, наконец, понял, что это не сон. Он открыл глаза и увидел, что его будит сосед по шконке, долговязый паренёк.
- Вставай, построение, кадеты нагрянули!
Виктор Шумков вскочил как ошпаренный. Всех построили в коридоре. Никто не понимал, что всё же случилось.
Капитан третьего ранга в сопровождении наряда охраны подходил к каждому и протягивал железную эмалированную кружку, заставлял дышать в неё, потом нюхал и передавал следующему. Теперь многие стали догадываться, что произошло ЧП, очевидно по пьянке. Протестировав каждого, и не выявив ни у кого запаха алкоголя, он дал всем отбой и удалился вместе с ночным нарядом. Так никто и не узнал из молодых, что же всё - таки случилось этой ночью.
Утром, ровно в семь дали команду подъём. После завтрака стали распределять по частям, представители которых уже явились. Вот и пришло время землякам проститься. Курили и обменивались друг с другом адресами. Казалось, путь сюда был таким далёким, таким долгим, а, только попав, нужно было расставаться друг с другом. Как не хотелось делать этого. Дорога и пережитые приключения тесно сплотили их, сблизили и даже как – то сроднили. После рукопожатий и объятий, осталось чувство потери…
Добирались до учебки водным транспортом. Во время пути кто-то пошутил, вспомнив недавнюю историю об острове Русский, который находился неподалёку от Владика, где от голода и неуставных отношений скончались матросы. И если куда – то плывёшь, то неисключена вероятность, что на него. Неизвестность нагоняла страх. Немного погодя тот, же шутник, замечая волнение пассажиров катера, выдал стишок из флотского фольклора.
С опухшей с голодухи рожей,
С коленками разбитыми об асфальт.
Дрищам, прошедшим остров Русский
Не страшен даже Бухенвальд.
Посмеялся. Все посмотрели на него как на идиота. Наконец нервозность прошла, когда причалили к другому берегу бухты. Это точно не был остров «Русский». Во Владивостоке курсировал городской водный транспорт. Но страх перед словом «русский» дал нерастворимый осадок внутри.
Пришлось вновь подниматься на сопку как днём раньше. Шумков и Одинаков, шли рядом
Ветер резвился во всех направления, то препятствуя отряду подниматься, то, наоборот, ускорял его шаг, подгоняя матросов в спину. Одинаков что – то бурчал себе под нос, он выражал недовольство. Шумков едва улавливал его слова о гнилом и мерзком климате здешних мест. Он же сам думал иначе и находил Дальний Восток красивым местом своей родины.
Учебная часть, в которую попали Одинаков и Шумков, была самой крупной в городе. Здесь принимали присягу и отсюда направляли на настоящую службу. Высокий забор с колючей проволокой отделял её от мира людей. Здесь уже много лет обучали, ходить строем до камбуза, гальюна, на плац маршировать на нём и обратно, знать морское дело, каким оно было на самом деле, матросам было не обязательно. А вот первые уроки неуставной субординации здесь можно было познать достаточно убедительно. Отряд разместили на третьем этаже кирпичного здания казарменного типа. Оно было предназначено на роту количеством не более ста двадцати человек. Здесь, уже, находились дрищи, призванные служить на «Алтае». Офицер – совсем молодой лейтенант не обмолвился ни словом, как только пришли на место, он сразу исчез. Размещением командовал старшина второй статьи Жигарёв. У него был добрый взгляд и не покидающая лица улыбка. Едва удалился лейтенант, Жигарёв с большим игривым удовольствием принялся принимать новеньких. Командование ему глубоко доверяло, тем более, что он безупречно и с охотой выполнял прямые офицерские обязанности. Сергей Жигарёв был человеком очень полезным и более того, его природе было чуждо такое явление как дедовщина. Пройдя через неё, он сохранил самого себя в изначальном виде и не уподобился своим одногодкам. С молодыми матросами он жестоко не обращался и никогда не бил и не унижал их. А вот шутить любил, порой эти шутки у него доходили до того, что молодежь сначала расслаблялась и забывалась, а потом оказывалась под мощным психологически прессом Жигарёва. Шутки были злыми, но в будущем оказывались полезными для службы и жизни на флоте. На Жигарёва сердились но, не ненависти к нему никто не проявлял, потому что он не был злым по природе. Его уважали все, и за то, что помимо своего весёлого нрава, играл на гитаре и сочинял песни о флотской жизни - простые и близкие по содержанию каждому.
Жигарёв провёл с вверенными ему бойцами инструктаж. Объяснил режим и распорядок. Самое главное правило - не спать днём и даже не садиться на шконки, только на деревянных лавочках или на флотском языке - банках, которых не хватало на всех, не ходить в гальюн по большому, так как там был только писюар, не курить в помещении роты и не выходить за её пределы. И, вообще не светиться, не шарахаться где бы – то ни было без причины. В остальном разрешалось всё: слоняться между шконками, разговаривать, играть в шахматы и шашки. А ещё предстояло выучить текст присяги, которую через две с половиной недели призывники должны были принять. Листков на всех не хватало, поэтому заучивали по очереди. Ровно в час Жигарёв повёл всех обедать, после по тому же распорядку, дал время сходить в гальюн и покурить. Потом завёл в роту. После обеда полагался отбой на так называемый «Адмиральский час». Но спать запрещалось, вернее можно было делать это только стоя, сидя или даже лёжа, только чтоб никто из дембелей случайно не увидел. Если матросик случайно засыпал от усталости, а такая была у каждого, никто не мог одолеть её даже самый здоровый. Спать хотелось безумно. Разница во времени, влажный климат, не калорийная еда и стресс валили с ног молодые, не окрепшие организмы. И тот, кто случайно засыпал, тотчас просыпался от нехватки воздуха, и, открыв глаза, видел перед собой красное улыбающееся лицо старшины Василия Кабанова. А потом следовало наказание – отжимания до изнеможения, если старослужащий был в хорошем расположении духа, а если нет, тогда приходилось терпеть побои. Особенно это касалось грудной клетки. Бить туда Вася, почему то любил.