Как-то вечером у меня в квартире раздался телефонный звонок.
- Мамуль, привет! Как дела? Чем занимаешься? – услышала я голос Дарьи.
- Да, дочур, добрый вечер. Все, как всегда. Немного постирала. Заштопала дачные носки Ивану. Тоскливо, что-то.
- Что это ты там надумала хандрить? Давай собирай Патрика (так зовут моего кота породы «дворняга» - помесь «экзота» с «ангорой») и завтра к обеду Ванька за вами заедет. Поживешь у нас с недельку - развлечешься немного, развеешься.
- Ну, если может на пару деньков... - изо всех сил я старалась скрыть невиданную радость.
- Мамуль, разберемся на месте.
Утром, переделав дела, которые считала неотложными, я увидела въезжающую во двор машину зятя.
- Доброе утро, Валентина Ивановна!
- Доброе, Ванюш, коль не шутишь!
Иван закрыл авто, и мы поднялись в квартиру.
- Мам Валь! (так называл меня зять, когда был в хорошем расположении духа) Ты только Дашке не говори, что я тебя посвятил в наши планы.
- Да, что ты, сынок. Конечно, не скажу. Так, что вы там задумали?
- Ну, мы, вроде как, собрались к морю съездить. А Маньку хотели оставить с тобой. Ты как?
Я думала совсем недолго, вернее совсем не думала. Конечно, я согласна. С тех пор, как Машенька пошла в детсад, я виделась с ней очень редко, во всяком случае, мне так казалось.
- Ну, давай, собирайся! Даня нас к завтраку ждет.
Я быстро, достала «переноску» для кота, положила в пакет его корм, поддон для туалета, наполнитель для горшка. Затем нарядившись в выходное платье, я надела на кота шлейку, и мы выдвинулись к «месту дислокации».
Иван нес наш нехитрый скарб, а мы с Патриком гордо вышагивали вслед за зятем.
Через полчаса езды по городу, вернее его дорогам, заполненными автомобилями, мы добрались до дома детей.
- Бабасенька! - воскликнула внучка и бросилась мне на шею.
- Солнышко мое! Как же я по тебе скучала! – прослезилась я, прижимая к себе Машеньку, будто не видела ее вечность.
- Мамуль, привет! Давай оставим телячьи нежности на потом - мы еще не завтракали. Быстро мыть руки и за стол, – тоном, не терпящим возражения, быстренько чмокнув меня в щеку, произнесла дочь.
Тщательно вымыв руки, я проследовала в столовую. На столе стояли тарелка с гренками, вазочки со сметаной и малиновым вареньем, и чашки с дымящимся ароматным чаем.
- Всем приятного аппетита! - пожелал дочка.
- И бабасеньке? – выделила меня среди прочих Маня, на что получила утвердительный кивок от матери.
- Спасибо! И вам тоже, мои хорошие!- пожелала я приятной трапезы.
За едой и разговором, Даша, сначала, как бы невзначай спросила: «Мамуль, а какие у тебя виды на неделю?»
Я, посвященная Иваном, в их планы, тоже как бы между делом, ответила: «Да, собственно, пока никаких. Вот у вас погощу пару-тройку дней, а там и видно будет».
- Мамочка! Только не отказывай нам! Мы с Ваней собираемся в отпуск. Хотели поехать втроем, но врач не рекомендует Маньке резкую смену климата, пока она не окрепла после болезни. Так вот, мы хотели попросить тебя понянчиться с внучкой.
- Дочур, и не переживайте. Конечно, мы побудем вдвоем, а вернее — втроем, с котом.
На том и порешили. Через два дня дети улетели к морю.
Машенька немного всплакнула после отъезда родителей, но когда мы пошли в парк на аттракционы, она мигом успокоилась.
День прошел радостно и безоблачно. После парка мы зашли в кафе, где поели мороженого. Вечером Манька покаталась на роликах (не могу понять, как ребенок, которому совсем недавно сравнялось три года, может так споро это делать).
Перед сном, ополоснув Машу под душем, я стала укладывать ее спать. Вот здесь и начались мои злоключения.
Стоило мне потушить свет, как моя любимая внучка затянула: «Молись и кайся! Молись и кайся!»
Я остановилась. Будто остолбенела. Что это еще такое?
- Машенька, не поняла, что ты хочешь?
- Молись и кайся! - неоднократно повторила она.
Так и не придя в себя, я наскоро перекрестилась, пробормотала себе под нос «Господи, спаси и сохрани!» и вышла из комнаты. Маша продолжала мне во след: «Молись и кайся! Молись и кайся!»
Ночью ничего неординарного не произошло. Все было тихо и спокойно. Но я с некоторым страхом ждала пробуждения внучки.
Маша проснулась в прекрасном расположении духа. Пытаться выяснять у нее, что это такое вчера было, я не стала. День мы провели ярко и насыщенно. Я была, как «бабушка выходного дня» - все удовольствия сразу, никаких отказов и запретов.
Приближался вечер. Приняв душ и выпив стакан теплого молока, Маша отправилась в постель. Я чмокнула ее в щечку, расправила одеяло, и как только двинулась к двери, тут же услышала уже знакомое «молись и кайся! молись и кайся!»
Что же это за напасть? Я прикрыла дверь, но все равно слышала, как Манька приговаривала, и, по-моему, всхлипывала. Постояв у двери, и удостоверившись, что за ней все стихло, я вернулась в комнату внучки. Машенька посапывала, иногда вздрагивая от всхлипов.
Недоумение по этому поводу не проходило, объяснений происходящего я не знала.
Спала я беспокойно, терзаясь дурными мыслями и сомнениями насчет того, нужно ли говорить дочери об этом во время ее очередного звонка. Решила, что рассказывать детям ничего не буду, пусть спокойно отдыхают. И, вообще, буду решать вопросы по мере их поступления.
Настало утро.
Прошел день.
Наступал вечер.
Больше всего меня пугало, что это будет «вечер сурка».
На всякий случай, я достала из кошелька маленькую иконку Богородицы (она всегда со мной, лежит в потайном кармашке, спрятанная от чужих глаз) и поставила ее в Машиной комнате на подоконник, в угол, который посчитала «красным».
Приготовления ко сну прошли в привычном порядке.
Уложила Маню в постель, погладила ее по шелковистым волосам, поцеловала, укрыла одеялом и слышу (не могу сказать, что вдруг — так как отчасти я этого ожидала) «молись и кайся! молись и кайся!»
- Машенька, милая! Ну зачем же ты это? Что же не так? - в надежде, что услышу что-то вразумительное, спросила я внучку.
- Молись и кайся! Молись и кайся! - было ее ответом.
Я подошла к окну, открыла жалюзи, и глядя на лик, изображенный на иконе, стала читать «Отче наш», не забывая осенять себя крестом.
Затихая, в спину мне продолжало звучать «молись и кайся».
Настало утро. Маша никак не показывала, что вечером ее явно что-то не устраивало, а может пугало. Я же, после нескольких бесплодных попыток, перестала даже пробовать узнавать, что происходит по вечерам. То что творилось в этой детской головке было для меня загадкой.
Прошел день, богатый на приятные события. Наступал вечер...
В этот раз на внучкин посыл «молись и кайся», я уже чуть не плакала от собственного бессилия. Маша заснула раньше, чем я закончила свой ритуал.
«Все спать!» - скомандовала я себе. За этот час вечером я была измотана больше, чем за целый день.
«Ну, ничего! Осталось продержаться два дня, вернее вечера. Дети скоро будут дома, и все устроится. А Машеньку, возможно, нужно показать врачу», - с этими мыслями я погрузилась в тяжелый сон.
Еще какие-то мысли посещали меня ночью, но наутро я помнила только одну. Я решила, что мы с Маней утром сходим в ближайшую церковь, возможно попадем на службу, поставлю свечи «за здравие». Ну, как положено. Может внучка и успокоится.
Утро прошло по схеме, которую разработал мой воспаленный мозг. Из церкви мы вернулись не то, чтобы счастливые, но, какие-то, одухотворенные что ли.
Вечером долго гуляли. Маша каталась на роликах. Потом, переобувшись в кроссовки (я их предусмотрительно положила в пакет) играла с ребятишками на детской площадке. Затем мы с ней побегали в догонялки. Я была уверена, что сегодня спать дитя будет «без задних ног».
Но нет. В сценарии никто ничего не изменил. Не помогло и посещение Храма.
Я, в очередной раз, стала молиться перед образком на подоконнике и просить у Всевышнего, чтобы Он пожалел малышку, да и про меня, чтобы не забыл.
Следующий вечер, так же, не стал исключением из уже сложившейся традиции. Одно отличие — я читала «Вечернюю молитву» из купленного сегодня в церковной лавке «Молитвослова».
«Завтра приезжают Даша с Иваном. Бедные-бедные мои дети. Надо, как-то, их подготовить прежде, чем я вывалю на них весь этот ужас», - перебирала я в голове возможные варианты разговора с родителями. И сама, не заметив того, уснула.
Телефонный звонок.
- Мамуль, привет! Мы приземлились! Скоро будем дома! - прокричала в трубку радостно возбужденная дочь.
- Доченька, как же я рада тебя слышать! Приезжайте скорей! - быстро проговорила я и положила трубку, переживая, что по голосу Даша сможет определить, что я чем-то встревожена.
Я присела к Мане на краешек кровати. Погладила по головке. Она в ответ потянулась, как котенок, и перевернулась на животик. Я почесала, а затем пощекотала ей спинку, чем окончательно прогнала ее сон.
Мы стали готовить завтрак в ожидании приезда курортников. Я быстренько замесила тесто для блинчиков. Маша была на подхвате, с удовольствием выполняя все мои просьбы. Когда первый блин не захотел сниматься со сковороды, я запела песенку про «первый блин комом», а Маня стала мне подпевать на своем "иностранном" наречии. Глядя на этого милейшего ребенка, я никак не могла взять в толк, что за бес вселяется в нее по вечерам. Вид внучки был абсолютно здоровым и опасения не вызывал. Но что-то же не так!
Пискнул домофон, возвещающий, что открылась дверь в подъезд. Мы с Машенькой бросились к входной двери.
-Мамусик! Папулик! - завизжала внучка и стала хватать за ноги то мать, то отца, исполняя ритуальный танец, изображающий бесконечное счастье и радость.
Наконец-то, Иван изловчился и подхватил дочь, вертящуюся веретеном, на руки. Даша же, смахивая слезы нежности, целовала Маньку с головы до ног.
«Радуетесь... Что же сейчас будет? А может рассказать, когда Маша будет спать после обеда?» - решала я волнующий меня вопрос, желая отодвинуть этот неприятный момент.
Внучка же уже стояла на ногах, каждой рукой держа по родителю. Очередь командовать была моя.
- Детки, давайте-ка переодевайтесь, мойте руки и кушать. Блины остывают.
- Мамуль, а подарки. Сейчас мы раздадим вам гостинцы, а потом за стол.
Делать было нечего, и мне пришлось согласиться.
- Кому это красивый сарафанчик? Наверное, бабушке?
- Мне! Мне! - заверещала Маша.
- А кукла кому? А вкусняшки кому? - продолжала «презентацию» Даша. Тем временем, довольная Маня только успевала перетаскивать полученные подарки на свой столик.
- А что же мы подарим нашей любимой бабе Вале? - подал голос Иван.
Маша, как-то сникла и несколько странно посмотрела на отца.
- Что такое, дочур? Что бабушка плохо себя вела? И ты считаешь, что подарок она не заслужила? - произнес зять с улыбкой на лице и потрепал по голове дочку. Она же, высвободившись из-под руки отца, с серьезным видом отошла и присела на стульчик. Выглядела она очень забавно. Для всех. Но не для меня.
«Сейчас начнется», - пронеслась в моей голове мысль, хотя и не сформировавшаяся до конца — а что же, собственно, начнется?
Маня сидела сдвинув бровки к переносице и молчала. Затем она засунула пальцы в рот, как будто пыталась грызть аккуратно подстриженные ноготки. Потом начала накручивать на палец прядку волос. По всему было видно, что ребенок нервничает.
- Доченька! Что такое произошло? Что ты вся скуксилась?
- Бабасенька... Бабасенька... - глотая набежавшие на глазки слезы, Маша пыталась что-то рассказать родителям.
Иван взялся ее успокаивать: «Маленькая моя! Ну что же ты плачешь? Смотри - слезки, как жемчужинки! Сейчас выплачешь все, а потом нам не из чего будет бусы мастерить».
Маша улыбнулась шутке отца и продолжила: «Бабасенька холошая. Но вечелом... Я ей говолю «молись и кайся», а она ни лазу, ни лазу ...».
Я смотрела на детей и не понимала, почему вот это «молись и кайся» не вызывает у них не то, чтобы шока, а даже маломальского удивления. У меня же затряслись не только руки, но и ноги, да и все внутренности тоже.
- Даш, Вань! Скажу вам прямо. Не знаю, как это у вас заведено, но нужно было меня предупредить, чем мне придется заниматься по вечерам. И хоть Маша и говорит, что я ни разу не молилась, она лукавит. Каждый вечер я читала молитвы, вон и иконка на окне.
Я увидела глаза ничего непонимающей внучки. Она смотрела сквозь меня.
Обернувшись, я увидела такую картину...Иван, согнувшись пополам, пытался погасить в себе приступ смеха. Дарья же, просто зажимала рот рукой. Но оба, не смотря на старания, издавали звуки, очень отдаленно напоминающие хохот.
- Мама! Мамулечка! - еле выдавила сквозь смех Дарья.
Я окончательно запуталась и отказывалась понимать происходящее. Похоже в семье обострение «вялотекущей шизофрении». Иван стоял и громко «ржал», смехом это назвать было очень трудно. Маша стала смеяться за компанию с родителями (Даша, кстати, тоже в детстве покатывалась со смеху, стоило мне улыбнуться). У меня же ноги подкосились и я в бессилии опустилась в кресло.
- Мам Валь! Ты только не обижайся! Ладно? Чесслово, мы не над тобой смеемся.
- Ну, давайте тогда, рассказывайте, что это вас так развеселило?
- Мамуль, ну вообщем Манька просила тебя ... Она просила, чтобы ты ей мультик включила «Малыш и Карлсон».
Теперь до меня дошло. Часть букв Маша еще не выговаривала, а некоторые просто заменяла на более удобные. Вот и получилось у нее, вместо «малыш» – «молись», а вместо «карлсон» – «кайся». Хотя оставался открытым вопрос, почему внучка не произнесла слово мультик или видик, или еще что-то? Да существует масса способов, чтобы заявить о своих желаниях. Но сейчас у меня не было сил пытаться понять детскую логику.
Настало и мое время смеяться. Я сгребла в охапку Маньку, хохотала сквозь слезы и все повторяла: «Молись и кайся! Молись и кайся!» Вот так да!
- Мамуль, а почему ты сразу не сказала по телефону , что Манька тебя так изводит? Мы бы тебе объяснили что к чему. Ну ладно выяснили все и то хорошо!
-Маняш, а бабушка тебя просто не поняла, - сказал Иван. - Ну что, подарим ей подарок?
Получив молчаливое согласие дочери, зять вручил мне пакетик, в котором оказался очень забавный шарфик, вроде как шифоновый, а вроде как с мохеровыми помпончиками. Вообщем, хорошенький. Угодили с подарком.
- Все в ванную - мыть руки, а я разогревать блины, а то уж совсем холодные, - бросила я через плечо и пошла на кухню.
Шла и улыбалась, а голове продолжало звучать «молись и кайся».
P. S. Анекдот. Немного авторского вымысла и вот))
май 2012 г.