Махровело типичное прошпоренное градом лицо господина Соловецкого.
Иней выходил солями и с паром из под пор, и натужные стропы сморщенных закладок лба возмущали до полного запрела.
Господин Соловецкий исправно и плотно начинал пьянеть.
Каждый раз, обычно, выходило по-разному.
И в этот раз вышло отнюдь не одинаково.
Во рту неправильной формы у Соловецкого застрял опустевший в басоту штоф.
Выпитый изначально, он вклинился между языком и верхним нёбом, и в состоянии аффекта, дружно присосался.
Соловецкий вмазал попавшуюся из далека пачку совершенного сливочного масла, раскрошив её втираниями через высунутые зубы.
И бесцеремонно щурясь стеганул себя по дну затылка, ожидая пены шампанских салютов и звоны бенгальского стекла.
Но представленного не произошло.
Штоф не отсосался ни на йоту.
Чрезмерным доводом в голову Соловецкого забрался бесхозный вывод.
Что…
Соловецкий представил штоф чопом, а свое вышколенное с писком лицо, некоей иллюстрацией на задний манер.
Получилось нехило.
И картина тревожила…
Сам в себя задыхаясь, Соловецкий с хохотом плюнул штофом в пару моментов, и запутавшись в тумане кислородной конвульсии «бесследно ожил».
Всё.