Часть 3. Субдоминанта
Напряжённый график моей жизни иногда заставляет меня искать уединения и отдыха. И тогда я приезжаю в Испанию. Там, в Астурии, где отроги Кантабрийских гор выходят к бурному Бискайскому заливу неподалёку от Льянеса, у моих друзей, супругов Хуана и Эсперансы Родригес есть небольшой сложенный из светлого камня домик, окнами выходящий прямо на море.
Эсперанса не любит называть этот домик виллой, а с любовью зовёт его nuestra casilla de campo – наша маленькая дача. Неподалёку от домика приютилась маленькая часовня 17 века, словно врезанная прямо в доломиты отвесной прибрежной скалы. Пласты антиклинальной складки огибают крышу часовни так, что создаётся впечатление, будто здание было построено до начала мелового периода.
Мы часто сидим на открытой веранде домика, любуемся морем, пьём из тонких стеклянных бокалов сладковатое красное вино «El Comite» и беседуем обо всём на свете. И в один из моих визитов мы разговорились о музыке.
От классической музыки мы плавно перешли к обсуждению джаза во всех его проявлениях и ответвлениях, которые случались за его историю. Хуан, профессор физики университета в Овьедо, со знанием дела рассуждал об истоках джаза, о знаменитых исполнителях, и как-то незаметно беседа перетекла в русло обсуждения роли блюза дельты Миссисипи в становлении джаза как явления.
Глория, дочь Хуана и Эсперансы, студентка Сорбонны, сидела рядом на мягком диване, забравшись на него с ногами, и слушала нас. Тонкие, одухотворённые черты её лица выражали безраздельное внимание.
Горячо жестикулируя и приводя бесчисленные примеры, Хуан доказывал, что дельта-блюз был только региональным проявлением, а на джаз оказал влияние скорее чикагский блюз, позднее давший толчок бибопу.
Эсперанса мягко возражала ему, говоря, что сам Мадди Уотерс, один из отцов чикагского блюза, был ярым поклонником Роберта Джонсона, которого называли человек-блюз.
Конечно, они вспомнили и о так и не разгаданной загадке Джонсона, исчезнувшего на два года из родного города и вернувшегося музыкальным гением. И, конечно, вспомнили историю о перекрёстке дьявола.
Я только иногда вставлял короткие реплики. Не потому, что я не знал всего этого, нет. А потому, что именно ради джаза я когда-то стал брать уроки гитары, изучал историю блюза и стал профессиональным музыкантом. Именно поэтому мне не хотелось спорить.
Вечером, оставшись один в маленькой комнате на втором этаже домика, я взял свою гитару, с которой никогда не расстаюсь, и стал играть. Какое произведение можно исполнять тёплым июньским вечером в Астурии? Конечно, «Астурию» Альбениса, её ещё называют «Легенда». Незаметно для себя из тональности ми-минор я перешёл в мажорную, а там оказалось рукой подать до блюза.
Некоторое время я перебирал струны и, наконец, решился на немыслимый поступок. Немыслимый для человека нашего времени.
Я решил использовать свои способности для того, чтобы познакомиться с Робертом Джонсоном лично. Нет проблем. Хоть он и умер больше тысячи лет назад, такую встречу легко устроить. Мне – легко.
Мы, люди четвертого тысячелетия, знаете ли, имеем гораздо больше знаний, чем люди века двадцатого. Глубины и возможности человеческого мозга для нас вовсе не являются секретом. Телепатия, то есть чтение на расстоянии мыслей и чувств, для нас повседневная вещь. Поэтому ложь невозможна, а наши этические нормы незыблемы. И войны тоже невозможны.
Я добираюсь от Флориды до дома четы Родригес пять дней на морском судне, но это лишь дань архаичной традиции и вид отдыха. Я вполне мог бы просто ОЧУТИТЬСЯ там, у них дома, за одну секунду. Так я и делаю, когда отрабатываю плотный концертный график своих выступлений, мгновенно перемещаясь с континента на континент, да и ещё кое-куда.
По сравнению с людьми 20 века нас можно было бы назвать новой эволюционной ступенью, но и для нас остаётся множество загадок. Например – будущее, да и время вообще. Поэтому я предпочитаю об этом много не размышлять. Я люблю музыку и отдаюсь ей всем сердцем.
И конечно, я решился нарушить неписаные этические правила. Да, я отправился туда в тот же вечер, в 1930-й год, в пригород Гринвуда, штат Миссисипи. Я нашёл Джонсона на перекрёстке дорог неподалёку от города, он сидел под большим ореховым деревом в полной прострации. Увидев меня, он вскочил и закричал от ужаса, и я решил не испытывать судьбу и вернуться домой. Но я не учёл одного – взаимной индукции.
Как переменный электрический ток в одном контуре наводит ток в другом контуре, неподвижном относительно первого, так же и моя попытка вернуться в своё время инициировала тот же процесс у Джонсона. И мы оказались в 4-м тысячелетии.
Он был вне себя, совершенно невменяемый, ничего не понимал, ничего не хотел слушать. Как мог, я успокаивал его, рассказывая о нашем времени, об обычаях и традициях, о социальной структуре. Это был совершенно неграмотный девятнадцатилетний деревенский парень – в Штатах 20 века не очень-то приветствовалось, чтобы негры получали образование. Я взял его под свою опеку, а как иначе? Я стал учить его музыке, делая упор на блюзе, раннем рок-н-ролле и мэйнстриме джаза.
Я рассказал ему, что искусство импровизации является одним из основных музыкальных направлений нашего времени. Импровизации, основанной и на классической музыке, и на джазовой. Это вполне объяснимо – если все слушатели телепаты, то им интереснее НЕ ЗНАТЬ, что сыграет музыкант в следующую секунду.
Джонсон знал, что рано или поздно полученный им от меня заряд иссякнет, и ему придётся вернуться в своё время. Он впитывал всё как губка и учился, учился как одержимый… Я даже научил его использовать кое-какие скрытые резервы организма.
Хуан, Эсперанса и Глория тоже не оттолкнули Боба, дав ему кров в своей уютной casilla de campo. И я был немного горд, что у меня такой ученик. Подходило время возвращаться, Джонсон знал об этом и готовился, стараясь узнать как можно больше.
Но всё изменилось в один момент. В тот день Боб пришёл ко мне взволнованный, уселся на низкий стул в гостиной и проговорил, запинаясь:
– Энди, я умру!
– Боб, что с тобой?
– Энди, я умру 16 августа 1938 года! Мне будет только 27 лет! Я прочитал об этом в энциклопедии. Я умру в Гринвуде при загадочных обстоятельствах, и даже могила моя не будет найдена!
– Успокойся, Боб, это не обязательно. Не бойся, всё может быть совсем не так.
Я солгал. Я знал, что это так и будет, дата определена окончательно.
– Я не боюсь, Энди. Ты меня не понял.
Он помолчал и продолжил:
– После того, что я увидел здесь, я не смогу там жить… Не потому, что я трус и боюсь возвращаться, а потому что у меня всё равно там ничего нет… А здесь – здесь бесконечные возможности!
– Боб, ты всё равно вернёшься назад, как только кончится индуцированный мной заряд.
Он покачал головой:
– Нет, Энди, извини… Он не кончится… Глория помогла мне…
– Что-о-о? Глория?!
– Да, сэр. Я думал, вы знаете…
Тут-то конечно, я всё и увидел. Любовь. А что ещё может одолеть время? Что ещё может победить смерть?
– А как же блюз, Боб? – сделал я последнюю попытку как-нибудь повлиять на него.
Он опять покачал головой:
– Я услышал настоящую музыку, Энди, музыку любви. После неё любая музыка только бледная тень.
Когда он успел научиться так говорить?
А Джонсон продолжал:
– Ещё Глория мне сказала, что вы умеете летать к звёздам. Это правда?
Я только молча кивнул. Глория, Глория …
– И сказала мне, что это легко, и она научит меня тоже. Это возможно?
У меня перехватило в горле, и я только и смог, что кивнуть ещё раз.
– Ты мне никогда этого не говорил, Энди.
В его голосе не было горечи, только констатация факта. Я и вправду был виноват перед ним. Скрыть такое…
– Спасибо тебе, Энди, за всё. Я остаюсь здесь, но из этого дома я ухожу. Прощай.
– Прощай, Боб.
Он пожал мне руку, повернулся на каблуках одним движением и исчез…
И что мне оставалось делать? Без Роберта Джонсона и его феноменального исполнительского мастерства, раздвинувшего рамки блюзовых традиций, тот джаз, который я так люблю, перестал бы существовать.
Окончание тут http://www.proza.ru/2013/03/12/803