Про подчинение

Женя Агафонова
О, новенького ведут! На вид эдак лет тридцать. А он, интересно, чем провинился? Любопытно. Хотя, нет. Всё равно.
Вы только не думайте, что я какая-то там злая, бездушная, жесткая и бессердечная. Я, конечно, бездушная, жесткая и бессердечная, но злой раньше я не была. Это сейчас я стала такая. В молодости я была добрей. Гораздо добрей. Раз в миллион, наверное. Многое тогда в жизни сплеталось по-другому. Всё было так запутанно, узловато-неопределенно, но был в этом какой-то шарм. А сейчас я просто делаю свою работу. Без лишних мыслей.
Я никогда об этом никому не рассказывала, но вы вызываете у меня доверие. Я хочу с вами поговорить.
Первого человека я задушила, когда была еще совсем юной и неопытной. Мама говорила, что это – мое призвание и мой личный выбор значения не имеет. Я родилась для того, чтобы совершать, как она говорила, «правосудие людское». Так я и не поняла до сих пор, что это такое, но люди считают, что «правосудие» – это что-то вроде справедливого наказания за совершение какой-то несправедливости. Им так нравится считать. За долгие годы работы мне показалось, что правосудие – это, скорей, несправедливое наказание за попытку совершения справедливости. Хотя…люди, наверное, умней меня. Что я могу знать о правосудии? Я всего лишь делаю свою работу.
Так вот, первый человек. Это была женщина лет сорока. Я абсолютно точно помню: ее приговорили к смертной казни за кражу трех яблок с рынка. Остальные приговоры я не помню, а этот – самый первый – навсегда. Она – беднячка, украла у богатого дяди для голодных детей – история стара как мир. Сколько их было этих женщин, идущих на преступления ради спасения детей! И эта туда же: украла яблоки. Ее привели прямо ко мне. Я смотрела на ее шею, в которой будто украденным яблоком стоял ком в горле. Жутковато. Я приблизилась и чувствовала, как капли пота стекают на меня. Я не хотела убивать. Думала – не смогу. Сорвусь, оборвусь или еще что-нибудь придумаю, но мать не дала мне ошибиться. Она была рядом и следила за каждым моим сомнением. Я не могла ее подвести.
Когда я убивала второй раз, я не хотела знать за что, но я не верила, что пятнадцатилетний мальчик может провиниться настолько, что его стоит приговорить к смерти. Тут не помог даже чуткий мамин контроль. Я сорвалась. Я не понимала, почему я должна убивать, если я не хочу. Почему кто-то берется правосудить, а мне – убивать. А может, я не согласна. Мама объяснила мне, что так сложилось: одни судят, другие эти решения не обсуждают. Я была в бешенстве. Мне хотелось уползти куда-нибудь туда, где я сама решаю все. Но я не уползла. Мама удержала. Сказала, я слишком нежная, чтобы таскать коробки или выполнять какую-нибудь ежедневно-тяжелую работу. Я привыкла слушаться маму и решила, что я буду продолжать работать, но убивать не буду.
Не убить получилось раза два, а потом от меня захотели избавиться – плохо работала. Если бы мама не пользовалась таким почетом и уважением у людей, меня бы давно срезали, но она пообещала – как это у человеков называется – «уладить все вопросы» со мной. Она объяснила, что не мы выбираем судьбу, а она выбирает нас. Мне суждено было родиться веревкой и работать на виселице, и нечего спорить с этим. Надо смириться и душить людей, коли этого требуют вершители правосудия. Молчать и душить – так надо.
– Потерпи пару разиков, а там и привыкнешь – говорила мама.
Я потерпела. Сначала мне было противно впиваться собой в человеческие шеи, потому что они такие мягкие и беспомощные. Но после двадцатого или тридцатотого раза и правда что-то как будто щелкнуло. Я почувствовала, что в моих силах убить безболезненно и почти неощутимо, или можно дать человеку перед смертью поглотать воздух и ощутить свою смерть. Прошло время и то, что раньше для меня было ужасно и омерзительно, стало приносить мне удовольствие. А что поделаешь: работа сама выбрала меня, и я обязана ее делать хорошо. Ведь те, кто отдает мне приказы душить, знают, что делают. Хоть мне и кажется, что правосудие – это, скорей, несправедливое наказание за попытку совершения справедливости. Но…люди, наверное, умней меня. Что я могу знать о правосудии? Я всего лишь делаю свою работу.

2013