Озерный ветер не уставал исследовать ее длинные волосы. Разве что на секунду. Вокруг ее головы порхали субтильные полупрозрачные насекомые, похожие на златоглазок. Над дымом от разбитых волн и в ее прищуренных глазах оранжевели рассветы: три штуки, не считая озер и бликов на волосах.
— Что-то ты невеселая. Почти как тогда… помнишь, когда мои тэпходоны разнесли твои эти… белые башни предрассветного королевства. Да ладно, я ж это… любя. Всего-то две килотонны. Или… двадцать две? Но ты ж сама за 200 лет до этого казнила моего диверсанта вместе с его возлюбленной. Потом еще поэму сочинили, не помню только, твой или мой подданный. А вот еще, помнишь, 500 лет назад твой ассасин отравил моего мурзу, и все, писец ренессансу. Эх, наивные, детские знаки внимания. Только не говори, что я так и не повзрослел. О, а помнишь пятую войну между нашими империями?
Она почти улыбнулась. Ей очень шли эти холмы субтропических лесов и огромные озера, окутанные туманным одиночеством. Ей шли южные пейзажи, а она шла рассветам и моей прохладе. Ей нравились горы у меня за спиной, одиночество хищное как горный орел и угрюмо-досужее как козел, не менее горный. Типичные чувства для современного человека, которому принадлежат целые земли на Земле и неведомое разнообразие миров в воображении.
— Послушай, я так не могу. Не могу без тебя. У нас с тобой никого нет, кроме нас. А время идет. Кто нам свяжет кокон, если…
— «Если»! Как же ты надоел, — воскликнула она. — Мы еще молоды!
— Да, молоды. И твой бывший супруг был тоже молод. Ты ведь знаешь: нет норматива. Старость, случайность, тяжкие травмы, потрясения…
Достань самого себя, и ты станешь непобедимым занудой. Я стал. Но она все равно понимала. Зажмурилась. Тот, кто сплел ей кокон, покинул ее, когда она переродилась и повзрослела не такой, какой он ее помнил и любил. Она не знала, где он растекся и почему вовремя никого не нашел. Я тоже мало что знал о себе. Ощерился ракетами, пытался не думать, но выходило наоборот. Наверно, зря. Говорят, все не так больно, как оно звучит. Жжение. Атаксия. Онемение. Апоптоз. Аутолиз. Старое тело забывает себя. Стволовые клетки обживают списанные органы и полости, и снова делятся, унипотентные, пока не сочинят заново нервы, мышцы, сердце и прочие селезенки. А потом ты вылезаешь из кокона, скользкий, омоложенный и пустой, под облегченные вздохи того, кто не позволил тебе умереть (так это называли в древности?) еще и физически. Растечься.
— Наши бывшие… — продолжил я, — Ты все еще боишься этого? Что мы не сможем удержаться от их ошибок? Но почему, ведь столько семей тысячелетиями плетут коконы друг для друга и даже не задумываются, за что они там полюбили друг друга в первый раз! В общем так, я тебя не брошу. И ты, я знаю, тоже меня не бросишь. Это раньше можно было истерить в лицо природе, но не теперь, когда людей на земле осталось меньше двух тысяч. Ну, так что? Ты согласна?
— Нет. Прости. Все изменилось.
— Ты отказываешь мне сейчас, когда мои тэпходоны готовы атаковать любого, кто приблизится к тебе на часовой пояс? Почему?
— Неважно. Уходи. Пожалуйста, — она опустила голову, и у меня похолодело в глубине шеи под ушами.
— Ты опять была с Ним? Все эти дни… и ночи? Мне следовало догадаться. Черт, не могу, не понимаю, что ты в нем нашла? Жалкая конфедерация разумных ежиков, болотное кладбище… моих танков. Нет, подожди, я не собираюсь с Ним мериться рудиментами, но ты сама клялась, что Он — ошибка. Что изменилось?
— Уходи! — надорвалась она криком, незаконченным. Упала на колени и согнулась. Златоглазки исчезли. Ее тошнило. Предрассветное королевство задыхалось в едком тумане. Когда она обернулась, ее глаза не моргали, в уголках застыли дельты слез. Кивок головой, и затылок словно рассекло ударной волной мурашек.
— Это невозможно! — просипел я против истины. Как еще реагировать, если этого просто не может быть? Ну… как не может? Говорят, такое случается раз в 1000 лет, то есть почти никогда с точностью до квантовой теории чуда. Однако, рудимент — не совсем рудимент, а человек не всегда омолаживается в коконе, когда-то он должен рождаться с нуля.
— Уходи, прошу, и забудь нас, — прошептала она, не вставая с колен. Я опустился рядом и обнял ее где-то в одном из миров, который мы так и не придумали. А ноги не умели придумывать и скрывать потрясений, они просто работали, пока могли, несли нас двоих назад и немного вверх: меня и амплитуду вибрации. Озера скрылись из виду. Солнце выжигало из затылка последние мурашки. Тэпходоны взрывались прямо в шахтах. Руки немели. Под кожей разливалась серость. Стволовые клетки, утописты, сочиняли прекрасный новый мир.
03.2013