князь Дмитрий Донской (Андрей Рябоконь) / Проза.ру

      Поговорим о Славянской идее – о братстве, единстве славян…
            …о мире Славянском, великом и ныне, и в веках

   (по роману Ю.Л. "Дмитрий Донской" + мой стих "Битва за Русь")

песня Жанны Владимировны Бичевской "Куликово поле": http://www.youtube.com/watch?v=yq9kXh-EaGA
+ иная песня, тоже хороший видеоряд: http://www.youtube.com/watch?v=yq9kXh-EaGA

…так слеплена Русская земля: посредине её простирается таинственный Оковский лес – никто ещё не измерил его рубежей, ни конный, ни пеший…

Под пологом глухих туманов, в нерушимой тени Оковского леса таятся начала Волги и Днепра, текущей на заход солнца Двины и реки Великой, что уходит в полуночный край.
Как многоветвистые кроны, сблизились, почти переплелись истоки малых и великих рек.
Тут же и десятки потайных, укромных ходов из одного русла в другое…

…Река сама подобна русской мысли: то сверкнёт острой догадкой, прорежет землю победоносным откровением, то отступит в тень, в глушь, в кромешность, будто потеряется насовсем...
…Но вот снова обнажилась, в ещё более ясном сиянии ума, обогатясь опытом терпеливого труда, накоплениями других родственных рек-мыслей; дума эта, сильная и гибкая, не стесняется повернуть, пройти в обход при встрече с неодолимым кряжем, и в другой, и в третий раз податливо отхлынет, но на своём всё же настоит, от своего не отступится.

Мысль, река и дерево – они подобны друг другу, и есть что-то мучительно-невыразимое и одновременно радующее очевидностью в этом их сходстве. И недаром, должно быть, именно по-русски сказано о «мысленном древе».
Не только в могучих стволах, но и в каждом зыбком стебле текут непрерывно реки, и любой лист, сорванный с ветви, напоминает карту человеческой мысли, и всякий корень охватывает землю, как Днепр или Дон.

…Недаром и другой поэт, говоря о книгах, этих сгустках мысленных, сказал:
«Се бо суть реки, напояющие вселенную…»

Одна-единственная мысль, если она истинно высока, может собрать и связать собою (воедино) целый народ, пусть и отчаявшийся, и заблудившийся в ненастье.
Единая идея может пронзить своим током целые века, какие бы силы ни препятствовали ей…

…означить рубежи некой срединной земли. Той самой земли, которая в старину звалась Залесской, а у географов зовётся теперь Волго-Окским междуречьем.

В этом Русском Междуречье совершатся почти все события жизни Дмитрия Донского. Всего несколько раз покинет он ненадолго отеческие пределы Междуречья, понуждаемый заботами политики или войны, и один из таких выходов принесёт ему и его сподвижникам славу в веках.

         Битва за Русь

   Кроткий ветер
            тихо дышит,
   Верба головой колышет,
   Золотится клин стернёй,
   Полк в поход идёт со мной.

   Воздух чистый предосенний,
   Свежий, терпкий, не весенний –
   Словно горьковатый мёд –
   Воин полной грудью пьёт

   Перед битвой роковою,
   Где плечом к плечу с братвою
   Против супостата в сече –
   С братом в деле всё же легче!

   Пусть ордынец налетит –
   Русский всё ж на смерть стоит!
   За спиной – семья, страна,
   Русь Великая, Москва!..

   Други сложат в чистом поле
   Головы – такая доля.
   Для родни – беда и горе,
   Но страна воспрянет вскоре!

   Инок, воин, князь, боярин,
   Иль ремесленник, крестьянин,
   Жаль, у сотен в ратный труд
   Нынче головы падут…

   Вот и схватка... Стоны, крики,
   И в крови уже вериги,
   И пробитые кольчуги,
   Неизведанные муки…

   Превосходит враг числом –
   Там и тот, кто слыл послом,
   Притворялся, льстил, хитрил,
   Клятве, ясно, изменил.

   Враг теснит... Но слышно вскоре
   Словно ропот волн на море –
   И летит запасный полк –
   И промок на хане шёлк!

   Потеснили ханских слуг,
   Взяли круто на испуг,
   Да и, что там, на копьё –
   И пополз враг на жнивьё,
   Заспешил враг наутёк,
   Под собой не чуя ног.
   Конников святая рать
   Заставляет их бежать.
   Под конец столкнули в реку –
   Вот и роздых человеку!

   На душе не так светло –
   Много наших полегло
   Бородатых братьев, русых,
   И юнцов совсем безусых,
   Полегло богатырей...
   Верных честных сыновей.

   Ратоборцев подвиг свят!
   Все в Руси благодарят
   Тех, кто Зверя порубил,
   Злых пришельцев победил!

   Мученический венец –
   Лучше смерти, не конец.
   Гибель воина в бою
   За страну
            и за семью
   Обессмертит – всё не зря! –
   Русского богатыря.

   Упокоен под горою…
   Память вечная Герою!
   И пример для молодых!..

   Завершаю этот стих.

   14-15 марта 2013г.

            ***

в стихотворении обобщены сражения славян в 14-м веке
      (да и в иных веках тоже)
но в 1-ю очередь, разумеется, речь идёт о Куликовом поле

            ***

…Стержневой в ХIV веке для судеб страны оказалась и государственная преемственность между Владимирской Русью и юной Русью Московской…

…На то он и князь, на то и Мономахович, на то и Рюрикович, чтобы не плутать в ответвлениях родословного своего древа.
Острое чувство семьи… родовое чутьё было одним из первых его жизненных ощущений, азбукой предстоящей житейской науки.

Княгиня Александра родила своего первенца 12 октября 1350 года.
Весною муж её, князь Иван, вместе с обоими братьями уехал в Орду, на поклон к хану Джанибеку…
(русские по привычке слегка коверкали ханские имена, и этого звали то Чанибеком, то Санибеком, то Жанибеком, а то и Жданибеком)

…назвать новорожденного Дмитрием (ровно через 2 недели предстояло праздновать память великомученика Дмитрия Солунского – воина и покровителя воинов)

…Дмитрию шёл третий год, когда на Москве обнаружилось моровое поветрие. Прихотлив и длинен оказался путь, которым страшная беда проникла в Междуречье. Очаг поветрия вспыхнул несколько лет назад на самом краю земли, в Китае. Постепенно с караванами торговцев зараза расползлась по азиатским городам, занесло её в Месопотамию, затем в Синюю и Золотую Орду. Ожидали было в страхе, что с волжского Низа перекинется язва на булгар и мордву, а от них и на Русь. Но тогда беда миновала: поветрие избрало иную дорогу – через половецкие степи… в крымские города и в кораблях генуэзских и венецианских купцов вместе с живым товаром достигло италийских берегов.
Вскоре всё Средиземноморье оказалось жертвой торговой алчности...

В 1352 году болезнь достигла напоследок и русских пределов. Но не с юга она пришла сюда, а с севера, кружным путём.
«От Пекина до берегов Ефрата и Ладоги, – красноречиво пишет об этих событиях Н. Карамзин, – недра земные наполнились миллионами трупов, и государства опустели»...

…Возле церквей рыли общие ямы – скудельницы и укладывали в них по 20, 30, а в иные дни и по 50 человек.
   Многие из знатных псковичей завещали свои имения храмам и монастырям, чтобы поминали их тут постоянно. Многие бродили по улицам, раздавая деньги и ценные вещи нищим, но те боялись брать, отбегали. Вот тогда, кажется, с особой явностью означилось, что богатство – зло, и что спастись богатому, по Христовой притче, трудней, чем верблюду пролезть в игольное ушко…

Из Пскова поветрие переметнулось на Новгород. Весь до последнего человека вымер Белозёрск. Болезнь проникла в Смоленск, оттуда речным путём – в Чернигов, Киев...

…Голосили в подслеповатых посадских избах, угрюмо загудела колокольная медь наверху, в городских стенах. Началом марта помер митрополит Феогност, родом грек...

Но ещё митрополита не схоронили, как смерть без стука вошла во двор великого князя. Скоротечно умерли Семёновы младенцы… надежда его несбывшаяся… Беда эта надломила невезучего родителя: 36-летний, он в считанные дни одряхлел душой и телом. И тут болезнь легко уязвила его, едва-едва успел в окружении духовника, братьев и старших своих бояр сказать, чтО кому завещает…
…сказал напоследок, обращаясь к братьям, будто что-то озарило его изнутри, выжгло там всё сумеречное и бредовое.

«Братья, – сказал он, – отец приказал нам жить заодин, так и я вам приказываю заодин жити. А лихих людей не слушайте, которые начнут вас натравливать друг на друга, но слушайте отца вашего владыку Алексея… А записывается вам слово сие для того, чтобы не перестала память родителей наших и свеча бы не угасла».

И так была для них волнующа эта его притча о свече – не о чём-то громадном, а о тоненькой зыбкой свече, которую ничего не стоит задуть, измять в руке, растоптать...
Много ли значит робкий свет её перед беспредельностью внешнего мрака, но от свечи зажигают свечу, а от той ещё одну, и ещё, и сколько раз они видели это, да смотрели, значит, бездумно, а брат их умирающий в простом и привычном прозрел то, что нужно им с растроганной благодарностью принять как завет: чтобы свеча наша не угасла.

…Смоленского князя Фёдора современники прозвали Чермным, то есть «красным», «прекрасным». С годами это обстоятельство стало забываться, кто-то из книжных переписчиков при поновлении ветхих книг пропустил нечаянно всего одну букву, и получилось: Черный.
Потомки стали подыскивать причину для столь мрачного прозвища. Вспомнилось, что князь долго жил в Орде. А уж до подробностей – по своей ли воле, НЕ по своей? – не добирались. Жил долго – значит, якшался с ордынцами. Значит, Чёрный.

Но Фёдора оттого и не выпускали годами домой, что был… чересчур «красен». И ханша влюбилась в красавца русича, да безответно… И на ханской дочери долго и настойчиво пытались женить, пока не настоял овдовевший Фёдор, чтобы её СНАЧАЛА ОКРЕСТИЛИ.

«Красным» прозывался и отец Дмитрия, Иван Иванович. Карамзин приписывает ему ещё и прозвище Кроткий, у летописцев не встречающееся.

…И что за народ окаянный эти новгородцы – брало раздражение Ивана Ивановича – никакой властью им не угодишь – ни худой, ни доброй!
А всё оттого, что ни разу за сто лет не поплясала по ним как следует плеть татарская. Тогда бы реже толклись на… вечах на своих, не надрывали бы там глоток с утра до ночи. Свобо-да! Свобо-да!.. Чем им доселе была не свобода? Дань с них берут немалую? Так и со всех берут… Разве то дань, что с новгородцев взимается? Они с каждой гривны огрызок за щеку прячут, сундуками все хоромы заставили, так что гостю и ступить негде. И всё недовольны Москвой. Да куда они денутся без Москвы-то в своём скудоумии? Сколько раз им Москва по первой же просьбе помощь посылала – от немца, от шведа, от той же Литвы, с которой нынче шушукаются... Нет, что ни говори, а легкомысленный народ… заелись волей-то, упились ею как балованным мёдом, совесть свою с волховского моста на дно спустили…

   Ну так что ж! Не хотят по-доброму, можно и по-сильному.
«Кроткий» Иван Иванович велит срочно собирать дружины на Новгород… Всех подручных удельных князей со всеми их полками поведёт он к Волхову.
…Наконец-то дошло до новгородцев, что зарвались крепко. И уж наперёд было ясно, как они себя поведут: начнут виниться в блуднях своих, начнут и серебром греметь. На сей раз, почуяв нешуточную угрозу, снарядили к великому князю степенного посадника и тысяцкого с «дары многими».
Иван извинения и дары принял, наместника с тысяцким строго отчитал – за попустительство смутьянам и подстрекателям (как будто и они сами, бестии бородатые, не мутили волховскую воду!).    И – отправил домой с миром. Не враги ведь, ОДИН ЯЗЫК, ОДНА ВЕРА, вместе в одном ярме ходят, хотя шея новгородская от того ярма не очень натёрта, не до крови, как у других. Но лишь бы не галдели там у себя, как дети малые…

Ивану Ивановичу …нелегко было бы теперь в хлопотном положении русского первокнязя, не будь у него на Москве митрополита Алексея, что сменил покойного Феогноста.
Мирское имя митрополита было Алферий, и происходил он из семьи знатного черниговского боярина Фёдора Бяконта, который ещё при князе Данииле навсегда покинул родину и вместе со своей большой дружиной напросился на службу в московский дом.
Алферию по его рано проявившемуся уму и по происхождению (крёстным его был сам Иван Калита), казалось, уготована широкая стезя воеводы...
Но он предпочёл тесный путь монашеского послушания и 15-и лет от роду ушёл в московский Богоявленский монастырь.

Алексей много читал, изучил греческий, причём в такой степени, что позднее, уже будучи митрополитом, сделал с греческих книг СОБСТВЕННЫЙ перевод ЕВАНГЕЛИЯ…

   Труды его не остались без внимания. Феогност приблизил к себе Алексея, поставил его «судити церковные суды».
На этой хлопотной должности пробыл он 12 лет, много прошло через его руки всевозможных тяжб: наказывал нерадивых, отлучал людей, явно неугодных, зато узнал, и не только в лицо, великое множество честных, крепких духом пастырей и монахов, которые в ежеденных трудах и скорбях несли тот же крест, что и вся Русь повсеместно несла…

Узнал он в числе других и отшельника по имени Сергий, того самого, что несколько лет подряд прожил один в урочище Маковец. Теперь там целый монастырёк сплотился вокруг Сергиевой лачуги. Бедствуют, хлеб не каждый день едят , книги у них служебные из листов бересты сшиты, сам игумен Сергий ходит в латаной-перелатаной рясе, но народ тянется к ним, повсюду слух идёт о строгом и праведном жительстве, люди ищут слово утешения в своих горестях, в болях и болезнях подневольной земли.

Когда Алексея поставили епископом во Владимир, стало ясно, что престарелый Феогност именно его прочит себе в преемники.
Но непрост оказался путь Алексея в митрополиты.
Ещё при живом Феогносте, хотя тот и отписал подробно в Константинополь о своём русском преемнике, распространился слух, что в болгарской столице Тырново объявился некто Феодорит, самочинием тамошнего патриарха поставленный на Русь митрополитом.
Хотя Алексею теперь шёл уже 7й десяток, но всё же пришлось ему собираться в дальнюю дорогу – искать правду у византийских властей.
В Царьграде его приняли с почестями – и недавно поставленный патриарх Филофей, и император Иоанн Кантакузин. Но всё-таки почти год продержали при патриаршем дворе на «тщательном испытании». Наконец Алексей был рукоположен в митрополиты.
А чтобы наперёд пресечь постороннее своеволие в деле управления русской поместной церковью, было решено перенести кафедру из Киева во Владимир. Сделано это было задним числом, поскольку такой перенос на месте состоялся ещё полвека назад, и теперь оставалось лишь закрепить на письме свершившееся.

Алексей вёз домой грамоту с дорогой патриаршей печатью и ещё одну грамоту – для передачи игумену Сергию, о монастыре которого и о праведной жизни тамошних обитателей много говорил с Филофеем.
А ещё вёз он домой… смятение великое, томящее душу. Оказывается, почти одновременно с ним поставлен на Русь ещё один митрополит, по имени Роман.
Но ведь он, Алексей, на старости лет собрался в Царьград не ради… почётных приёмов, не ради стяжания славы. Он ехал туда в уверенности, что всё-таки за свои 60 лет неплохо узнал отечественную паству и, кажется, мог бы… управиться не хуже, а много лучше, чем какой-нибудь новоук, молодой, горячий, властливый. Он знал, что за этого Романа …стояла Литва, потому что Ольгерд никак не желал, чтобы подвластное Литве православное духовенство управлялось из Москвы.

Сколько, однако, насмотрелся Алексей всевозможных раздоров и свар внутри своей земли! Кажется, мог бы уже и притерпеться, смириться с тем, что всё это неизбывно. Но он не научился смиряться при виде торжествующего разброда...
...Чем хитрей плутал вокруг да около лукавый, тем твёрже напрягалась морщина над переносьем старца: НЕЛЬЗЯ ПОПУСКАТЬ ЗЛУ НИ В ЧЁМ, ни в малой малости.

И вот снова, не успев по возвращении домой отдохнуть толком от дорожных тягот, он перепоясался и взял в руку посох путешественника. Не бывать двум головам у одного тела, не стоять на Руси двум правдам!

Снова спускались реками до Чёрного моря и в белгородском заливе пересаживались на корабль, пригодный для плавания в большой воде.
В Константинополе Алексей выдержал жестокую распрю с прибывшим туда же Романом и был отпущен с патриаршим благословением на всю российскую митрополию...

…Смысл и своеобразие его власти будут открываться Дмитрию постепенно, по мере взросления: сила Алексея не только в его митрополичьем сане… в исключительной учёности и житейской опытности, у него ум человека государственного, характер деятеля общественного, он менее всего келейный затворник; при малолетстве Дмитрия он станет во главе московского правительства, но и в годы юности и молодости Дмитрия по-прежнему будеь его советником и наставником в делах...

…Может, от того же Алексея впервые услышал мальчик Дмитрий рассказ о том, что приключилось с отшельником Сергием в первые времена его жизни на Маковце.
Повадился тогда приходить к его малой изобке косолапый гость. Это в сказках медведи попадаются добрые, а наяву встретиться с лесным хозяином безоружному человеку – страх смертный.
Но монах не заробел, не кинул свою пустынь. Накрошит хлебца и положит на пенёк: приходи, мол, зверина, трапезуй. И стал так делать во всякий день.
Придёт медведь, приберёт свою долю, почавкает, поурчит.
Иногда – за молитвой ли, за рукоделием – забудет человек про зверя, так тот сам о себе напомнит в урочный час: шастает кругом кельи, орёт недовольно. Ну прям баскак ордынский – выкладывай ему дань, и всё тут!
Бывали дни, когда монах и сам бы рад, если бы какая добрая душа насыпала ему на порог горсть мучицы или гороху, а тут лесной проситель за стеной воет, того и жди, начнёт вовнутрь ломиться, развалит сруб-то.
Накормишь его – чуть ли не целоваться лезет, а не дашь – размашется лапами, глазёнки злые, кровью налиты.
В бесхлебицу человек что-то да придумает себе: грибков ли напарит, сушёной ягоды пожуёт, а нет и этого припасу – затянет пояс потуже, на одной воде переможется сутки-другие: уж как и она сытна бывает, когда под нужное СЛОВО пьётся.
А зверину молитвой попробуй приручи! Стоит, ухом поводит, будто понимает что, но надоест ему – и снова в рёв.
Не мешает знать и маленькому слушателю: быль эта про отшельника и медведя подобна притче. Ведь выходит, что зверь лесной – это вражья ненасытная сила, и надо сносить её из года в год как наказание господне, побеждая исподволь снисхождением своим и терпением, глядишь, и прорастёт когда-нибудь в мохнатое сердце семя уважения к человеку…
Но смекай и то, что чаемого можно и не дождаться.

А что, если взбесится зверь, бросится в ярости на своего же кормильца?
Так не надёжней ли загодя выйти на него с рогатиной, да не одному, а всем миром выйти?..

Как тут поступить, какой путь избрать? Думают о сем мудрые мужи, пусть задумаются и дети.
Может, один лишь маковецкий пустынник и знает и подскажет нам, какой ПУТЬ изберём…

…

         Цитаты из исторического романа-хроники «Дмитрий Донской»
            (автор – Юрий Михайлович Лощиц)

            ***

            Добавлю пару слов от себя:

Куликовская битва не являлась, как сейчас бы сказали, «межнациональным конфликтом». Это было столкновение культур и веры, столкновение суперэтносов (если применить некоторые положения теории Л. Гумилёва), становление Православной идеи, объединяющей государство славян – восточных славян (к которым примыкали и многие славяне южные, и западные – варяги – спасавшиеся от германского истребления)… И объединяющей, сплачивающей вокруг зарождающегося Русского государства иные народы.
Подтверждения, факты? – будьте любезны!
Во-первых, на стороне русских было два-три царевича из рода Чингиз-хана, которые приняли православие.
Во-вторых, на противной стороне, против русских выступили, фактически, предатели христианства – считавшие себя католиками генуэзцы. В 1380 их наёмная пехота (авантюристы самых разных национальностей, людишки без веры и совести) участвовала на стороне Мамая в Куликовской битве. Генуэзские колонии к тому времени появились в Крыму и генуэзцы «заигрывали» с татарскими ханами. Славяне интересовали их только в качестве рабов! Так что «сия добрая традиция» (от которой «пошли», к примеру, «самые миролюбивые» НАТОвские бомбардировки Сербии, как видим, имеет свою далёкую предысторию…)

            ***