Продолжение, начало см. http://www.proza.ru/2012/10/26/852
Еще жизнь не началась, а сплошь несообразности!..
Но с чего-то ведь надо начинать…
Итак, родилась девочка – ничем не примечательная. Вес – три пятьсот, рост – пятьдесят два сантиметра, глазки болотного цвета, волосы русые, не блондинка, но и не брюнетка…
Лиха беда начало!..
I
Пора определиться с родителями и страной проживания.
Рука забегала по пергаменту:
…Город Денвер, штат Индиана. Закрытый район – здесь нет места черным, желтым, краснокожим и славянам, исключая прислуги. Сюда не попадет простой смертный. Здесь живут избранные – миллиардеры и мультимиллионеры. Все подчинено неписанным правилам, существующим испокон веков, в соответствии со статусом и богатством.
Мать и новорожденную привезли на белом огромном лимузине, поселили в специально достроенном крыле дома, где все служит знаменательному событию – рождению первенца.
Сразу же наняли кормилицу, няньку, и дополнительную прислугу для жизнеобеспечения родившейся девочки и матери. Новорожденная пользуется особым статусом – выше, чем мать, чем президент, чем Создатель…
– НЕ ВЕРЮ!!!
Еще один исписанной лист пергамента оказывается в корзине для мусора.
Ну, погоди!
Но вновь ее рукой кто-то ведет:
…Надо же такому случиться, рожать в лихую годину… Центрально африканскую страну Бурунди охватила небывалая засуха и, как следствие – голод. Рожать пришлось в хижине с повитухой – мало того, что роженица голодная, нечем даже обмыть новорожденную, обтерли влажной парусиной, смоченной мочой. Молоко, слава аллаху, прибыло, да грудь иссохшая, удается сцедить лишь несколько капелек. На повестке дня – единственный вопрос. Кто первый оставит этот мир – мать или дитя? Лучше дитя – меньше мучений…
Прислушивается. Тишина, словно так и должно быть!
Исписанный лист скомканным шариком отправляется в мусорную корзину…
Фантазия исчерпана. Листы редеют, а она еще не определилась с началом жизни.
II
Дабы не тратить листы пергамента, не следует излишне детализировать – а просто обозначить вехи судьбы.
Детство обычно помнится лет этак с четырех. Какой смысл описывать то, что все равно забудется.
Посему вправе пропустить.
О себе она помнила лишь то, что в четыре года ее отправили в интернат, где с перерывами провела и детство, и отрочество, и юность.
Взяла перо.
Первое впечатление детства – поездка в Крым на Черное море. Бескрайняя лазурь, теплая, ласковая. Лежишь, волны плещутся, играя ногами.
На пляже – ни души. От двухэтажной с ажурными колоннами дачи до кромки воды рукой подать. Мама зовет ужинать. На высокой террасе, укрытой тенью платана, за столом сидят родители в легких одеждах – молодые, красивые. На покрытом белоснежной скатертью столе – фрукты, вино, соки, зелень, только что испеченный лаваш, ваза с цветами. Прислуга приносит фарфоровую кастрюлю с окрошкой. Апельсиновый сок, охлажденная окрошка, теплый ломоть лаваша. На десерт – мороженное со взбитыми сливками и кусочками ананаса. С высоты террасы хорошо виден проплывающий трехмачтовый парусник – то ли барк, то ли шхуна. Паруса в лучах солнца кажутся алыми.
– НЕ ВЕРЮ!!! – возвращает на землю рык с небес – в корзину для мусора добавляется еще один скомканный лист.
Рука же продолжает злобно скрипеть пером, кем-то управляемая:
Вечер, босоногая в рваном платьице гонимая голодом девочка прибегает с пыльного двора в надежде на ужин – живот впал до позвоночника. В огромной общей кухне, одной на весь барак, лениво переругиваются женщины. Вкусно пахнет борщом и котлетами, но это у соседей. А у них в большой комнате за длинным столом сидит большая семья в ожидании застрявшей на кухне матери.
Комната с высокими потолками, и светлыми когда-то стенами, теперь они кажутся коричневыми от бесчисленных следов раздавленных клопов. Перекрыта перегородками, за одной живут мама с отчимом, за другой – старшая сестра с мужем и дочкой, остальные дети на ночь размещаются на полу на соломенных матрасах вповалку без простыней и подушек. Наконец, дверь отворяется, появляется огромный живот матери, распираемый очередным отпрыском, за ним сама женщина, несущая безразмерную кастрюлю с дурно пахнущим варевом. Каждому положен кусок хлеба, на нее с братом – одна тарелка, выдирают друг у друга ложку, сербают похлебку с редкими следами картошки и капусты. Грохот! Это отчим брякает по столу кулаком – где положенный стопарь? Тарелка подскакивает, переворачивается. ”Не заработал!”. Ужина теперь не видать – на дерзкие слова матери отчим хватает ее за волосы, наматывает на кулак, возит лицом по столу. Дети набрасываются на него – куча мала, отбивают мать, повел плечом – сыплются, как тараканы с плиты на кухне при включенной духовке. Мать хватается за живот – похоже, началось. Рановато, да она никогда не донашивает – не дают, кто сапогом, кто кулаком, этот вдавил живот в угол стола.
Родильный дом – спасение для нее, увы, недолгое…
Рука устала мерзопакостить, а ожидаемого рыка – не слыхать, заснул, видать, судьбу вершащий…
(продолжение следует)
http://www.proza.ru/2013/01/28/1506