Ах, гостиница моя...

Александр Селисский
ГОСТИНИЦА
Эту историю рассказал мне старый школьный приятель, в ту пору уже доктор наук, профессор, заведующий кафедрой и член редколлегии научного журнала. Кроме того, председатель учёной лиги, а может и чего-нибудь ещё. Его фамилии я не поставил: в те времена попади тогда это на глаза «кому надо»  у рассказчика  могли быть неприятности. Например, за преклонение перед загнивающим капитализмом. Много лет назад и тоже по моей вине его уже обвинили  в «украинском национализме с сионистским уклоном». А теперь не ставлю фамилии, во-первых, сохраняя естественность рассказа «с раныпего времени». Во-вторых, мы давно живём в разных странах, разрешения испрашивать хлопотно да и не такой важный повод.
«В первую заграничную командировку, – рассказывал он, тщательно помешивая  спичкой в пепельнице, – в первую командировку поехал я в ГДР. И надо же! – что-то случилось с телеграммой. Случай редчайший, но от этого не легче: два часа ночи, выхожу на перрон – пусто. На привокзальной площади тоже. Но вокруг  аж три отеля. .Набрался храбрости, иду в самый большой.»
Так же, спичкой, он спичкой тщательно собрал пепел в центре пепельницы, потом горку разровнял  и стал что-то чертить, не прерывая рассказа.
« В немецком я здорово слаб,-- он закурил новую сигарету, – в немецком я здорово слаб и заговорил с портье по-английски. Не может портье в европейской гостинице не знать английского языка, хотя бы кое-как. «Я профессор, – объясняю медленно, чтоб лучше понял, – из Киева. Приехал в ваш университет».  Портье смотрел на меня, слушал и... не понимал. Я по глазам видел, что не понимает. И, не добравшись до конца фразы, начал снова, уже по-немецки. На моём ужасном немецком! «Я профессор, – бубнил  снова, – приехал из Киева…»
Он опять не понимал. Я же говорю простые вещи! Вряд ли он знает русский. Воевать не мог, молод. Я  продолжал, кое-как добираясь до конца фразы, до той простейшей мысли, что меня почему-то не встретили, теперь мне негде ночевать...
И тут лицо его прояснилось.
  –. Dо you want а гооm? –. спросил он и заулыбался. – Р1еаsе! –. А рядом уже стоял бой, с моим чемоданом в руке.
Портье прекрасно понимал по-английски, а уж немецкий-то его родной язык! Не понял он только, что за мудак  длинно объясняет   своё появление. На хрена ему  знать, что я профессор? «Номер!» По-английски или по-немецки. По-русски он бы тоже понял. Ему нет дела до моего высокого положения, научных заслуг и чихать на университет, в который я приехал. Не нужны звонки и согласования.    Направления из управления. Ему нужно знать, чего я хочу -- я, клиент, Я, Тот, Который Платит. Знать и выполнить. Но какому советскому человеку такое придёт в голову? Тебе пришло бы?»
- Нет! - сказал я честно. Граждане, которым приходилось  в советские времена «устраиваться» (а не просто селиться!) в гостиницы, меня поймут. Нет, не пришло бы мне такое в голову. И никому из нас.
«И тут я не понял  – почувствовал  – какими жлобами сделало нас великое государство» – грустно закончил рассказ мой школьный приятель ныне доктор, профессор, заведующий и член. Он тяжело вздохнул, вылез из кресла и пошёл на кухню мыть пепельницу.
            - И ты до конца командировки спокойно жил в этом номере? – спросил я.
– Нет. Только переночевал. Гостиницы там очень дорогие. Университет снял мне комнату у хозяйки, в ней я и жил.
Прошли годы, жизнь наша изменилась. В Киеве можно свободно снять номер в гостинице. Но теперь он и здесь не по карману университетскому профессору.