ДВЕ ЛУНЫ И РЕПЕРТКОМ
Театральные люди, живущие среди репертуарных комитетов, цензуры и прочих охранительных инстанций, не питают к ним нежных чувств. Нет, не питают. Время от времени даже пробуют с ними бороться. Борьба грозит неприятностями, но иногда кое-что получается. Иногда получается, да
То ли в сороковые годы слышал я эту историю, то ли в начале пятидесятых. О том, как на родной моей Украине готовили премьеру, и спектакль выходил сложный, совсем не такой, как тогда рекомендовалось. А в те поры, надо заметить, если уж что-нибудь рекомендовалось, то всё остальное запрещалось. И всё, что запрещалось -- каралось. Каралось по всей стро... в общем, чего тут говорить! И говорено уже, и писано много. Так вот, начальственного просмотра, без которого ничего и никогда зрителям не показывали! – просмотра ждали напряжённо. На репетициях нервничали боясь, что спектакль не пропустят. А «не пропустят» в те, сталинские ещё, времена, могло значить не только отмену спектакля, но и каторгу для участников. «Каторгу» - не образно, а всамделишно в лагере, по приговору суда. Суда или «тройки», хрен редьки не слаще. Примеров тому сколько угодно, даже в этом самом театре. Где работал и погиб перед тем гениальный режиссёр. Не удивительно, что даже мелкие решения принимались с трудом. На пробу для декораций даже сделали две луны: бледную и яркую. Какую разрешат? Повесили обе, замотались и вспомнили аж на генеральной репетиции. Молодой режиссер постановщик, спросил у седовласого художественного руководителя:
–.Марьян Михайлович, как вы думаете, какую луну оставить?
Тот секунду подумал, хитро улыбнулся и сказал:
– Оставьте обе!
– Ка-ак?! Ведь репертуарный комитет...
– Вот они и снимут, — продолжал улыбаться Марьян Михайлович. Мудрец он был. Мудрец из мудрецов!
После просмотра каждый член комиссии долго ругал театр за недопустимые пережитки формализма, а именно, за декорацию с двумя лунами. Требовали, во что бы то ни стало, одну снять и строго предупредить молодого режиссёра. А также и художественного руководителя, ответственного за неуклонное проведение линии социалистического реализма в театре. Потом выступил художественный руководитель, правоту комиссии признал, от своего имени и от имени театра обещал подобного больше не допускать, а также попросил совета: какую луну снять, и какую оставить. Руководство долго совещалось, обсуждая и сравнивая луны. Наконец выбрали одну. К сожалению, её порвал нетрезвый осветитель и на спектакле повесили забракованную. О происходящем на сцене никто и не заикался.
Много раз я рассказывал эту историю, зная только одно имя: Марьян Михайлович Крушельницкий, знаменитый украинский артист и режиссёр. Сначала рассказывал часто, потом реже,
Ответ, однако, был удивителен. Марьян Михайлович как всегда бывает со старыми историями, потом и вовсе перестал. И сам почти забыл.
Прошло лет двадцать. Уже в другие, «вегетарианские» времена я и сам участвовал в обсуждении работы молодого режиссёра.
Очередной выступающий: Ефим Яковлевич Лишанский режиссёр, профессор режиссуры. Небольшого роста человек пожилой, округлый и, другого слова не подберёшь, уютный. Он тепло отозвался о спектакле, но указал просчёт: предпоследняя сцена была сделана с такой силой, что начисто стирала финал.
–. Здесь и в самом деле конец пьесы, – говорил он – финал это так... для реперткома... – я же говорил, что времена изменились! Кто раньше так бы высказался на обсуждении?! - Вот и сыграйте, - посоветовал он, - сыграйте это подчёркнуто иначе, оторвите от основного действия. С реперткомом каждый борется, как может! – сказал Ефим Яковлевич и вдруг оживился. Голос его весело запрыгал, и глаза прищурились. – Знаете, - продолжал он, – был у меня в молодости такой случай: ставил я в харьковском театре имени Шевченко, бывшем «Березиле». И знаменитый курбасовский художник Меллер сделал нам декорацию лунной ночи...
Видит Бог – я стараюсь, по возможности, быть солидным. Но тут подумать не успел и прямо с места – а место, напоминаю, было в комиссии – заорал:
- Так это вы заставили репертком вместо спектакля на луну смотреть?
–. Ну, скорее всё-таки Марьян Михайлович, – сказал Ефим Яковлевич.— Но и я тоже в этом участвовал. И научился главному: предоставлять начальству право решения. Пусть решает. Оно это жутко любит – решать.