К выходу в свет новой книги Екатерины Домбровской «Весна души. Страницы жизни рабы Божией Анны». Altaspera. 2013.
Ты повернул глаза зрачками в душу,
А там повсюду черные следы…
Уильям Шекспир
«Гамлет, принц датский»
(Пер.Б.Пастернака)
Это завидное умение – смотреть зрачками духовного зрения внутрь, в свою собственную душу – и видеть черные следы. Во всяком случае, для любого православного христианина такое качество очень желательно и даже необходимо. Но, увы… То мы смотрим рассеяно и лениво по сторонам, то вдруг концентрируемся на каком-то вовсе нестоящем пустяке, а то и не можем отвести глаз от какого-нибудь непотребства… Но хуже всего, когда мы пристально и оценивающе рассматриваем своего ближнего, подмечая, регистрируя, записывая в памяти мельчайшие недочеты, оплошности, заблуждения, проступки… И чем яснее и проницательнее (так нам кажется) становится в результате тренировок наш испытующий взгляд, тем отчего-то больше и больше черных следов остается в нашей собственной душе.
Но кто покажет нам это, кто повернет наши зрачки внутрь, чтобы мы ужаснулись нашей внутренней нечистоте и черноте? Ты хочешь знать, как это может быть, читатель? Тогда прочти книгу Екатерины Домбровской «Весна души. Страницы жизни рабы Божьей Анна». Только нужно учесть: будет больно. Лечение бывает болезненно, но эта книга– она о лечении, хотя лечение это – особого рода. В ходе него, чтобы хоть чуточку становиться здоровее нужно все время в чем-нибудь умирать. Сначала в одном, потом в другом, потом в третьем... Философы, древние и не очень, утверждали, что философствовать - это значит учиться умирать. В сущности, если мы станем говорить о философии в прямом смысле слова – как о любви к мудрости, то это сгодится и в нашем случае. Это особая мудрость – и коснуться ее, попробовать на вкус можно, принявшись за книгу. Возможно, она покажется горькой – как мертвая вода. Да, я опять – о смерти, но без нее никуда. Живая вода – это уж потом, а вот сначала… Опытные люди через всё это прошедшие, утверждают, что довольно приличных результатов можно достичь, умерев практически полностью. Правда, и там, на том уровне окончательное излечение и спасение остается за Главврачом, но человек должен пройти свою часть пути. Говорят, те, кто прошел – ни за какие коврижки не откажутся ни от пережитой боли, ни от преодоленного отчаяния, ни от побежденного уныния, ни от пережитого чувства оставленности и ощущения собственной ничтожности и бессилия. Мы все слышали о них… Это монахи. А еще есть те, кто желает стать монахом больше всего на свете.
Сейчас вижу, как читатель пожал плечами: «А причем тут я?». Дескать, это там, в монастырях: такие бледные люди в длинном и черном – мужчины с бородой, женщины светятся, но какое отношение это имеет к нам, к тем, кто живет, просто живет – так ли, сяк ли, добывает хлеб насущный, борется с семейными неурядицами, ЖКХ и недомоганиями - и даже пекут блины на Масленицу, красят яйца на Пасху. И вообще к Церкви – со всем почтением, но… как бы это…
Что тут сказать?... Прочтите книгу. Она о том, что христианство – не совсем то, чем мы зачастую привыкли его представлять. И потом, в жизни может случиться всякое. С любым из нас… Иногда человек переживает страшную беду. Не просто беду, а катастрофу. Переворачивающую вверх дном весь строй жизни, внушающую отвращение к еще недавно любимым тобою вещам и явлениям жизни и смахивающую как пыль с крышки рояля твои предпочтения и предвзятые мнения! И представим себе, что наш Бог – Бог мирянина и обывателя – некий почтенный, не очень понятный, но очень далекий, почти на грани абстракции, Бог из сферы традиции и культуры, вдруг дал человеку ощутить вьяве…Самого Себя! Так, что от окончательного помутнения рассудка спас его Он же – вовремя отступив. Но и так, что этого чувства он уже не забудет никогда и стремление к Нему сделает не просто целью своей жизни, а самой своей жизнью! И человек этот – самый обыкновенный: просто в меру почтительная к Церкви мирянка, современная образованная женщина – муж, дети, работа… Куда ей идти, как, где утолять этот голод? Она идет в храм. Да не просто в храм, а в храм монастырский. И она не восторженная девочка – она понимает, в этом новом мире ей нужен проводник. Ей, как у Кафки, нужен кто-то, кто вхож в Замок – иначе она, как Землемер, будет вечно бродить вокруг… И такой человек находится – или, если угодно, такого человека посылает ей Сам Бог. Ведь Бог – Он, действительно исполняет, что попросишь – если тебе это на пользу. Бог дал этой женщине Духовника, Духовного Отца. И вот тут начинается драма! Тут-то и начинается это самое умирание!
Автор пишет: «Это были дни нашего второго – и подлинного – рождения, которое, как и всякое рождение, совершалось не без мук. Так что, надеюсь, благочестивый читатель не слишком будет удивлен высоким градусом душевного напряжения, в котором почти постоянно пребывала Анна, хотя часто оно ни с какими внешними потрясениями не было связано. Все невероятные события совершались внутри наших сердец по мере того, как мало-помалу нам открывалось их подлинное состояние».
С одной стороны, радостное ощущение новой возвышенной от нечистоты мира жизни, а с другой - Духовник оказывается не гидом по эмоциональным райским кущам, не поставщиком «духовного кайфа» (выражение из книги), а, в сущности, Вергилием, который водит героиню по адовым кругам ее души. Мы отнюдь не представляем нашу героиню каким-то жутким существом, исчадьем преисподней, скопищем всевозможных пороков… Напротив, это очень славная, очень добрая, умная, скромная и отзывчивая женщина! А вот поди ж ты… Духовник – он видит. Наши глаза зрачками в душу не глядят, ну, так он видит за нас. Он видит, что в нашей душе ноет как простой нарыв, а что тихо тлеет как смертельная опухоль. Он знает, что нужно удалить, прижечь, умертвить. И он принимается за дело. А как же сам человек, как же ему быть, коли этот нарыв и эта опухоль – часть его самого?! Удалят – и ты отчасти умрешь. Да. Таков путь. Ты протестуешь, ты не понимаешь, ты кричишь самой себе «Он ошибся!», ты жалуешься «Живут же с этим другие и ничего!», ты вырываешься из рук и заливаешься слезами… А иногда, успокоившись, ты вдруг начинаешь, как в анекдоте, заниматься самолечением: ага, ну, тут все ясно – сюда вот залезу, тут подожму, тут вот чикну и… И страшно тогда смотреть в глаза Духовнику!
А гибельные ловушки фарисейства – этой, увы, жуткой болезни церковной среды? Автор тут честен и беспощаден – и, в первую очередь, к собственной героине: «…Этой болезнью заражались почти неминуемо все и чуть ли ни с самого прихода в церковь. Да и она сама не прошла мимо. Не проходило года-двух, как тот, кто вчера еще неуверенно вступал на церковную паперть, едва отстав от прежней своей греховной и даже нередко дикой во многих отношениях жизни, прочитав с десяток духовных книг и пробившись, благодаря своей мирской активности в близкий к церковной иерархии круг, уже считал себя настолько умудренным, что начинал поучать, поправлять и осуждать напропалую всё и всех вокруг себя. И осуждать немилосердно тех, кто был такой же, как он, еще совсем недавно».
А вдруг обрушивающиеся на тебя в самые тяжелые моменты твоей духовной брани житейские неурядицы, неприятности в семье, недомогания и даже тяжелая болезнь – все то, что мы зовем скорбями, или страданием? И мы видим, как под ударами молота страданий выковывается в героине истинно христианское отношение к ним: «…Если человек пытается терпеть страдания во имя Христово, со-распинаясь Ему, ощущая свою греховность и ее инфернальную, адскую сущность, свой собственный мрак, свою жажду света, – то приходит небесная помощь, приходит благодать, и страдания облегчаются, и человек почти всегда осязает, что теперь уже Сам Господь помогает ему нести кресты жизни».
А страшный тяжкий опыт богооставленности: «…Если вдруг Он, дающий тебе свет и жизнь, от тебя отойдет, оскорбленный твоим негожеством, или оставит тебя промыслительно, испытания твоей веры ради, и ты вдруг почувствуешь себя покинутым, оставленным вновь в той кладбищенской, земной, безнадежной пустоте, из которой ты, весь израненный, с такими трудами и слезами выбирался столько лет, – что делать тогда?»
Мало, мало утешений – много, очень много горестей и скорбей. Но все же, иногда… О, Боже, иногда!.. Вот оно, да, вот то самое, однажды пережитое неописуемое чувство, да еще и с новыми нотами и красками! Как награда, как поощрение, как утешение, пусть на время – но все же!...
И тут надо сказать, что героиня наше - еще вовсе не монахиня. Она послушница при монастыре. И семья и мир вообще – все остается при ней. Ведь в чем можно усмотреть новаторство этой книги? Мне думается, автор тут выступил как первопроходец на путях совсем неисследованной проблемы. Рядовой читатель не наблюдает и не очень знает прикровенный путь монашеского делания, скрытый для нас за монастырскими стенами. А в этом повествовании раскрывается духовная драма пути послушника – раздираемого надвое между миром как средой обитании и иночеством как устремлением души. До конца книги нас не оставляет это ощущение – невыносимости раздвоенности между тотальностью духовного делания и мирской реальностью: что оставить совсем, что взять с собой, что нужно сохранить, а что должно быть преображено и чем для этого нужно пожертвовать.
Как пишет об этом автор: «Разве мир кого-то легко отпускал, и даже не только в монашество, а вообще в новую жизнь – в жизнь христианскую, ведь христианство – не новое учение, а новая жизнь, в которой даже книг Нового Завета, как утверждали отцы недостаточно, а нужно приложиться к Церкви, предаться действию Духа Святаго, которым, как поет Церковь, «Всяка душа живится, и чистотою возвышается, светлеется Троическим Единством священнотайне».
Глубоко и далеко ведет нас автор по коридорам и тоннелям духовного лабиринта, осторожно освещая факелом своего слова то, что нам стоит видеть. По собственным хоженым тропкам идет автор, мы видим оставленные им значки и зарубки на стенах. И речь идет вовсе не о каких-то фантастических вещах, о немыслимых сказочных ситуациях, о калейдоскопе готических и романтических событий. Нет – вся драма именно в том, что духовная битва, свидетелем которой мы становимся, разворачивается в самых обыденных фактах нашего бытия, на московских улицах и на лоне подмосковной природы, в отношениях с такими же обычными людьми…
Книга Е.Домбровской, помимо несомненной пользы для нашей души, еще и замечательно написана. Язык ее - от легкой, тонкой лиричности в описании богозданной природы, родных мест, родных людей - пианиссимо, будто лаская клавиши русского языка – через когда тревожные, а когда утешительные созвучия видений и откровений - до почти эпических аккордов о Вечности: в гармоничнейшем контрапунктическом сплетении разных мелодий – Божьего творения, Божьей правды, житий Отцов и судьбы маленького человека – нашего современника… Структура книги – будто только слегка намеченный путь. Его даже и нет изначально: путь образуется для нас, читателей – по меткам, по тем вехам, которые отмечают места духовных браней, по бороздам в земле, оставленным волочащимся на спине крестом, по траве, влажной от слез… И слово, слово Писания и Отцов – оно с начальных строк глав и обозначает для нас направление пути и высвечивает особым спектром важнейшее и зачастую невидимое неискушенному глазу. Это мастерство – вот что это такое!
Хочется пожелать ее будущим читателям такого состояния души, такой ее открытости, которые помогут и в эстетическом восприятии во многих отношениях просто гениального авторского текста и пониманию тех смыслов, иногда простых, а в чем-то потаенных, которые несет нам даже такое косвенное соприкосновение с духовной сферой – и жуткой, и захватывающей, и горькой, и сладостной, чреватой жестокими открытиями собственной поврежденности и все же обещающей радости и утешения истинного богообщения – словом, со всем тем, что и есть бремя и иго, которые, по слову Спасителя, благи и легки, и о чем с таким талантом, мастерством, с такой откровенностью, но и с таким тактом и целомудренностью рассказала нам Екатерина Домбровская. Чистое, светлое и спокойное чувство остается после этой книги… Нам подарил его автор, проведя по местам духовных сражений, усеянных мертвыми костями страстей и разбитыми доспехами самости. Мы не причастны к этим победам и поражениям – мы лишь свидетели… Но отчего же, откуда это чувство покоя? Наверное, оно не надолго. Но пока – вот оно, дышит и плавно колышется внутри. И оно оставит, несомненно и навсегда, воспоминание о себе. Иногда в виде лампады, мерцающей тихо и тепло где-то далеко – там, куда тебе никогда не добраться, а иногда – в виде шрама или ожога. На совести.
Закончить хочется еще одной цитатой из книги. В ней одной – сразу весь христианский импульс: и наша немощь, но и в этой немощи - предчувствие инобытия, и щемящее ощущение пути к нему: когда страшно идти, но не идти – нельзя: «Впереди, несомненно, новая, другая жизнь. Вечность. Ни глаз, ни рассудок в этом оконце разглядеть ничего не умели, только сердце замирало не раз, слыша дыхание иных, неземных пространств: далеких и неизведанных, и одновременно пронзительно родных и влекущих, как дом Отца».