ЮНОСТЬ.
ДРОЖЬ.
…Она стояла по щиколотку в воде шумной горной речки на мелководье, скользя на камнях, и старалась дотянуться до приглянувшейся веточки на верхушке куста.
Вдруг над головой появилась смуглая рука и пригнула ветку прямо к её груди.
Растерявшись, инстинктивно сжала в руке ягоды и… тут же вскрикнула – шипы больно вонзились в кожу! Только тогда увидела, кто помог достать лакомство: над ней стоял Нурлан, удерживая большую ветку с той самой верхушки, куда было не допрыгнуть Дюймовочке полутора метра ростом.
Услышав вскрик, молча разжал девичью кисть, высвободил веточку из ладони, отряхнул от лопнувших ягод, поднёс залитую соком руку к своим губам.
От смущения даже не попыталась вырвать.
Выпил кровавые капельки с тоненьких пальчиков капля за каплей, словно пробуя на вкус. Видимо, понравился. Стоя вплотную к обнажённой в глубоком вырезе купальника спинке, согревал горячей кожей, а его сердце стучало так громко, что биение ощущала телом. Всё громче стуча, порождало волны восторга и дрожи, расползающейся по её коже. Выпив кровь, смешанную с горько-кислым соком облепихи, опьянел от гремучего коктейля, что взбудоражил какие-то давние, древние дикарские чувства, и стал целовать ладонь, закрывая горящие глаза.
Задрожала то ли от такой ласки, то ли от ледяной воды речки, в которой стояла, скользя на склизких камнях, то ли от летящих брызг водопада и облаков водяной пыли, порывами орошающей всю долину, то ли от страха, что кто-нибудь увидит из одноклассников, то ли от частого горячего дыхания парня…
Почувствовав её дрожь, притянул к себе левой рукой, обняв под вздымающейся грудью, прижался сильно, дрожа не меньше Мари.
Ей было неловко, хотя сознавала, что сама забралась в самую гущу облепиховой рощи – не хотела, чтобы помешали. Удивилась запоздало: «Как заметил меня? Ведь в момент моего побега в заросли был занят с ребятами!» Но сейчас Нура стоял за ней и, скорее всего, не замечал ничего и никого вокруг.
Целовал с низким утробным стоном, в котором услышала: «Ты моя!» Горящие юношеские губы ласкали затылок и шею, плечи и обнажённую спину, порождая крупную сыпь чувственных «мурашек». Отпустив исколотую девичью ладонь и схватив освободившейся рукой внизу её животика, где бился сильный, мощный пульс чего-то неведомого, передёрнулся, громко застонал и уткнулся в белокурую голову, исступлённо целуя пахнущие солнцем и ромашками, полынью и тысячелистником кудрявые пряди. В исступлении наклонился, заставив её «мячики» вжаться в своё напрягшееся, пульсирующее, запретное.
Чувствуя, что темнеет в глазах, а ноги начинают подгибаться, что в беспамятстве положила руки поверх его, прижимая всё сильнее к телу, вынуждена была встряхнуться хорошенько, мысленно отругав за слабость: «Что за тряпка такая? Уже ль нет сладу с собственным телом? А ну, собралась быстро! Очнись, Мариш! Ну? И…»
Пришлось всё-таки найти силы выпрямиться и вывернуться из цепких, сильных, смуглых рук Нурлана, судорожно сжимающих за талию и бёдра, не желая прерывать этот грешный плен тел.
– Мне уже не больно, спасибо. Пошли, Нурка, ребята зовут, – выдавила совершенно хриплым чужим голосом, едва владея языком.
Ринулась на полянку прочь от сладкого дурмана и чего-то потаённого, что трепетало внизу живота. От чего-то постыдного и такого пьяно-сладкого, что почти свело Нуру с ума.
Оба едва не потеряли сумасшедших голов! Благо, их не кинулись на поляне – прошло все-то пара-тройка минут.
Май, 2006 г. Из повести «Последняя капля».
Фото из Интернета.
http://www.proza.ru/2013/03/11/936