Райка

 РАЙКА.
Рассказ.
/ Из цикла «Бабушкины рассказы/.
Посвящаю своей дорогой, любимой бабушке,
Анне Ивановне.
1957 год.
В основе реальные факты.

Голубые глаза, обрамленные черными густыми ресницами, оглядев свое отражение в зеркальной дверце старенького шкафа, кокетливо прищурились.  Девушка, семнадцати лет повернулась к зеркалу боком.  Склонила голову на плечо. Приподняла подол белого, в крупный черный горох, крепдешинового платья, открыв круглые колени. Маленькие пухлые ручки с розовыми ногтями коснулись шеи, перебрали белые, под жемчуг, бусины. Ладошки  погладили пышную грудь, крутые бедра,  переплели пряди толстой русой косы. Полная ножка в тонком фильдеперсовом чулке капризно топнула высоким каблучком белой лодочки.
— Хороша! — звонкий девичий голосок, колокольчиком прозвучал в пустой комнате.     Раиса открыла в улыбке крепкие, белые зубы.   Девчонки с завистью глядят вслед.  Парни вздыхают. Ванька кудри из-под кепки выпускает, наверное, спит на бумажках. Петька новую косоворотку купил.  Услышав шум в прихожей, она  спряталась за шкаф.
 
Женщина,  сорока лет,  в белом платке, повязанном вокруг головы, вошла в комнату. Стукнула о пол ведром с молоком. Белая густая жидкость,  потекла по боку ведра, образовав на полу, лужу.
— Райка? — женщина оглядела комнату. —  Опять, вчера,  целовалась под яблоней в саду с Тимкой комбайнером. Сучка ты грязная. У него жена и двое детей. На прошлой неделе обнималась в поле с Ванькой. Замучила ты меня. Принесешь в подоле, убью! — она села на табуретку у стола, застеленного старенькой, облезлой клеенкой, сняла с головы платок, обтерла вспотевшее лицо.  По ее щекам покатились слезы. — Что ж, ты с матерью делаешь? Все девчонки, как девчонки, а ты, шалава. Кабы, отец не погиб на этой чертовой войне, он бы тебя научил порядку.

Райка вышла из своего укрытия.
— Мам, не было ничего, честное слово. 
— Мое новое платье надела? Сними сейчас же!
— Я с девчонками в клуб,  один раз, можно, пожалуйста?
Тяжелая рука ударила девушку по щеке. Тонкая струйка крови потекла из разбитой губы.
— Я тебе покажу вечер. И туфли, дрянь, нашла. Гадина, непослушница! Только гулянки на уме. Никуда не пойдешь! — женщина хлопнула дверью, деревянная рамка, упала со стены. Жалобно звякнуло разбитое стекло. Дважды, со скрипом, повернулся  ключ в заржавевшем замке.

Рая наклонилась над разбитым портретом, стала на колени, осторожно отодвинула осколки. Вынула фотографию, протерла ладошкой, ощутив жесткие колючие крошки, поднесла пораненный палец к губам, слизала капли красной горячей жидкости.
— Папочка! — прошептали губы. На фото молодая, светловолосая женщина,  доверчиво  склонила голову на плечо молодого лейтенанта. Крупные  прозрачные капли побежали, догоняя одна другую, по щекам девушки. — Прости, папочка! Если бы ты был живой? Ты бы не позволил мамке меня бить. —  она прижала фотографию к груди. Ну, поцеловалась с Тимохой, обнималась с Ванькой. Или наоборот?  — она потерла ладошкой лоб. Ничего ведь не случилось. Раиса вспомнила, как сладко замирало сердце, ощущая прикосновения мужских пальцев на своей груди. Не было сил оттолкнуть. Жаждала ласки.  Девушка выпрямилась. Хочу быть свободной, что в этом дурного? Взгляд остановился на тюлевой занавеске, колышущейся под легкими набегами ветра.  Мозг судорожно, до боли заработал. Решение, как набежавшая волна, пришло сразу, оглушило своей неожиданностью и решимостью. Другого раза может не быть. Сейчас, сию минуту, убежать. Подбежала к шкафу, встала на цыпочки, уцепилась за ручку черного чемодана, потянула на себя. Из-под  крышки, в нос ударил запах пыли.  Райка громко чихнула.   Распахнув дверцу шкафа,   кинула в чемодан первые, попавшие веши: трусы, кофту, платья. Вот тебе! Вот тебе!  Шепчут девичьи губы. Стянула с себя материно платье, сбросила туфли. Натянула свое, темно-коричневое, с кружевным воротничком, в котором ходила в школу, спортивные тапочки. Тяжело вздохнула. Присела на краешек стула. Прошай мама! Хочу жить так, как сердце просит. Оно просит свободы. Провела ладонями по волосам, встала, щелкнула замком чемодана. Завистливый взгляд последний раз скользнул на небрежно перекинутое через спинку кровати, платье, с примятыми воланами,  туфли с  торчащими вверх каблуками.  Сама заработаю и куплю еще лучше. Подошла к окну, оглянулась. А впрочем, зачем ей? Пальцы с трудом отодвинули чемоданный замок, кинула, еще недавно доставившее ей удовольствие, вещи, торопливо притянула крышку. Подбежала к окну, влезла на подоконник и спрыгнула в густые кусты крыжовника. Вот тебе! И платье убежало, и крыжовник, которым  гордилась мать, смяла. Тихо рассмеялась Райка, довольная своим отчаянным поступком.    Успею засветло, добежать через лес до станции,  сяду на поезд. Прощай,  деревня!  Здравствуй свободная жизнь!
               
Тепловоз, поскрипывая тяжелыми колесами, остановился. Райка подбежала к вагону.
— В Ташкент едет? — пришло в голову, где-то услышанное странное название города.
— Идет, до самого довезем.  — поправил фуражку высокий седой проводник,  протянул   руку. — Влезай, красавица!
Райка вцепилась в протянутую ладонь, ощутив крепкие мозоли, легко вскочила в тамбур.
— К родственникам? — заглянул  ей в лицо, мужчина.
Девушка покачала головой.
— Почему в Ташкент?
— По радио слышала, там тепло.  — Райка шмыгнула носом. — Чем любопытничать, лучше покажите, куда сесть.
— Путь долгий, через Москву. Может, еще передумаешь? И, прихрамывая на правую ногу, он пошел впереди девушки. На глаза Райки набежали слезы.  Видно фронтовик, как папка. Вот, остался живым, а мой, лежит где-то в земле,  и могилки  не знаю.
Раиса  засеменила вслед за проводником по узкому коридору вагона, сгибаясь на правый бок, под тяжестью, громоздкого старого чемодана.
— Проходи сюда! — мужчина  прижался к стене,  пропуская девушку вперед.
Две пустые полки,  и никого. Райка поставила на лавку чемодан, придвинулась к окошку. Вагон вздрогнул, стукнули буфера, заливистый свисток возвестил о начале путешествия.  — Поехали! — вздохнула Райка,  и крепко прижала нос к стеклу.  Застучали колеса на стыках, набирая скорость. Замелькали за окном березки, стройные осинки, сосны и елки. А там, какая природа? Деревья растут, или кругом песок? В школе учили, Средняя Азия богатый оазис. Ничего, люди живут, и я привыкну.
               
Второй день Раиса не отрывает взгляда от окна. Громыхая, несется поезд под железными пролетами моста. Широкая голубая гладь раскинулась перед взором. Вот она Волга! К горлу подкатил комок. Мать всех русских рек. Только на картинках видела. Родные места. Когда еще увижу? Горячая слеза, покатилась по щеке, упала за ворот платья. Может быть там, в далеком Узбекистане найду свое счастье, подумала девушка. Отодвинулась от окна, прислонилась спиной к деревянной спинке лавочки, закрыла глаза. Завтра Москва, а после быстро доеду.

Сойдя на перрон, оглохла от шума. Столица! Может быть,  остаться, сдать документы в театральный? С моей внешностью, вряд ли откажут?  Раиса присела на лавочку у вокзала. Представила, как она, трясясь от страха, стоит перед экзаменаторами. Что прочту? Сколько лет учиться? Не вынесу. А потом? Артистка! Скачи по сцене, веселя зрителей, зубри роль. Это не для меня, улыбнулась Раиса. Я хочу свободы. Свободы и любви. Она не могла признаться себе, как сильно влекли ее ласки противоположного пола. Шалава! Вспомнились ей слова матери.  Раиса решительно встала. В Ташкент. Подальше от родственников.               
Жаркий ветер овевает щеки. За окошком поезда желтый песок. Два часа, и все песчаная желтизна. Ни одного зеленого деревца. А что если, город встретит таким же пейзажем? Наконец замелькали стройные высокие тополя, шелестя серебристыми листочками.
— Стоянка пятнадцать минут! Ташкент! — разнесся по вагону, с непонятным, для Райки, акцентом,  голос.
Райка вскочила, потянула чемодан, отряхнула платье. Прошла коридор. Остановилась в тамбуре.
Звякнули колеса. Проводник, сдвинув черную тюбетейку на затылок, открыл дверь, откинул ступеньки, хитро подмигнул черным глазом.
—  Добро пожаловать! Хуш келибсиз!
Райка  спрыгнула со ступеньки. Вдохнула теплый, пахнущий неизвестными, ей ароматами, воздух. Вышла на площадь, и пошла направо, вдоль небольшой речки. Светлое здание, с колоннами у входа привлекло  ее взор. Министерство, или правительственное строение?
— Что это? — обратилась,  к проходившему мимо мужчине.
— Дворец Железнодорожников. — не глядя на девушку, ответил тот.
Она прошла по аллее парка вокруг здания.  Широкая клумба, густо усеяна цветами. Вдоль решетчатой ограды,  в тени высоких деревьев, окрашенные в голубой цвет, лавочки.   Жара разморила девушку. В голове закружилось. Добредя до скамейки, поставила чемодан, села, сняла тапочки, пошевелила сопревшими от влаги, пальцами. Достала из кармана платья большой платок, вытерла вспотевший лоб, покрасневшие от жары, щеки. Как в бане.  Она  представила себя со стороны. Одинокая девушка,  в стареньком, школьном платьице. Усталые босые ноги на смятых резиновых тапочках. Кому я здесь нужна?  Слезы покатились из глаз, оставляя мокрые следы, на успевших озолотиться легким загаром, щеках.
                * * *               
В раскаленной кабине пышет жаром, как в парилке. Горячее сиденье, обитое черным дерматином, прилипло к промокшему платью.
— Миша, останови машину! — невысокая, полная женщина, с гладко зачесанными на затылке, и сколотыми, гребенкой, темно русыми волосами, отерла лоб, щеки, большим белым носовым платком. — Поверни, к парку. Сбегаю,  гляну, новый фильм скоро запустят, дети просили узнать.
Машина повернула налево, резко затормозила. Доски в кузове жалобно стукнулись друг о друга.
— Осторожней, свалится, собирай потом.
Шофер рассмеялся.
— Не переживайте, Анна Ивановна. Все в норме.
Женщина надавила на ручку, толкнула дверцу, неуклюже, спустилась по узкой ступеньке, стукнула каблучками об асфальт, пригладила ладонями смятую юбку, блеснула крепкими зубами  в простодушной улыбке.
— Ростом не вышла. Каждый раз мучаюсь, влезть, слезть. Есть средство, чтобы подрасти?
Михаил хлопнул себя рукой по коленке.
— Ну и шутница. Где ж такое?
Анна Ивановна махнула рукой.
— Не скучай, я быстро.

Маленькие ножки тридцать четвертого размера в черных туфельках на невысоком каблучке уверенно зашагали по асфальтированной дорожке парка.
Тихие всхлипывания долетели до ее ушей.  Взгляд женщины остановился на девушке в коричневом платье. Закрыв лицо ладошками, та тихонько плакала. Худенькие плечики вздрагивали.
Женщина подошла к лавочке.
— Кто обидел, детка?
— Никто. — не отнимая рук, от лица, ответила Райка.
— Почему плачешь? — теплая ладонь легла на Райкину голову, пригладила разлохмаченные пряди.
Райка вздрогнула. Ей показалось, что это рука матери коснулась ее,  и она  громко зарыдала.
— Да, что ж, такое случилось? — Анна Ивановна присела рядом, обняла девушку за плечи, притянула  ее голову к своей  груди, поцеловала в макушку.

Раиса подняла голову, и встретила внимательный взгляд серых глаз. Круглое лицо, с слегка выступающими скулами, прямой острый носик. Что-то татарское в ее лице, подумала она, или  лицо, средней российской глубинки. Тонкие розовые губы следка подкрашены помадой. Похожа на маму, и улыбается также, прищурив глаза, будто все про меня знает. Ее Бог послал, или ангел- хранитель?
— Я от тетки сбежала. Утром приехала. Куда идти не знаю.  — Райка опустила голову, от стыда, что соврала, назвав родную мать теткой.
— Деревенская? — женщина положила руку на плечо девушки. — Лет сколько?
— Семнадцать, школу закончила.
— Почему в Ташкент приехала?
— По радио слышала. Город в Средней Азии, тепло и далеко, тетка не найдет. Отец на фронте погиб, еще в 41-вом,  мать померла. Сестра матери, тетка Валька, злющая, руки распускает. Платье ее примерила. Она мне рот разбила в кровь. На ключ закрыла, на улицу,  на вечер не пустила. Вылезла в окно, и на станцию. — она вытерла кулачками мокрые глаза, улыбнулась. — А платье, теткино, стащила и туфли тоже. Так ей и надо, злюке!
— Все твои пожитки? — мыском туфли, женщина коснулась чемодана.
Райка кивнула. — Да, он пустой наполовину, тяжелый потому, что старый.
Женщина встала, отряхнула юбку, поправила цветастую, навыпуск, кофту. Райка внимательно оглядела незнакомку. Наверное, лет сорок. Но очень приятная, и добрая.
— Пойдем! На работу устрою, в общежитие. Пока поживешь у меня.
— Я вас не стесню? — робко поднялась Раиса,  потянула прилипшее к лавочке платье, расправила складки.

Анна Ивановна подхватила чемодан, легкой походкой пошла по аллее.
— Давай быстрей, машина ждет. Доски на склад надо завезти.
Она подошла к грузовику, припаркованному у тротуара, потянула дверцу.
— Миша, принимай гостью! —  подтолкнула девушку. — Залезай, смелей, тесновато будет, потерпим. Здесь недалеко.
Рая влезла в кабину, прищурив глаза, оглядела парня. Вспотевший, грязный, или загоревший? Потянула на колени подол, брезгливо дернула плечиком.
Взгляд Мишки застыл на девушке. Откуда такая явилась? Будто с небес сошла. Светится вся.
— Ты что, онемел? Заводи машину. — рассмеялась Анна Ивановна. — Опоздаем, останемся с досками на дворе.

Подпрыгивает трехтонка на дорожных ухабах. Постукивают доски, свешиваясь через край кузова. Михаил поворачивает голову, поглядывая на девушку. Где Анна Ивановна ее выискала? Молоденькая, только школу окончила. Блондинка, косища до пояса. Брови черные, ресницы махровые, словно бахрома, а глазищи, утонуть в синеве. Хохлушка, хохотушка! Эх, Мишка, пропала твоя голова!
Анна Ивановна оглядела пунцовые щеки парня. Ну, конечно, девчонка запала в душу. Ишь, поглядывает, словно съесть хочет.
— Мишь, на дорогу поглядывай, не крути головой. А то доски растеряем. По следам найдут.
Михаил обиженно шмыгнул носом, исподлобья глянул на экспедитора. Анна Ивановна подмигнула парню. С тобой, мол, все ясно.  Не обижайся. Понимаю, дело молодое. Мишка скривил губы в глупой улыбке.
— Как зовут, тебя? —  женщина толкнула плечом незнакомку.
— Рая! — девушка повела плечами. — Жарко, тут у вас.
— Вот, Михаил, — будто угадала мысли паренька, Анна Ивановна, — Рая из России приехала. На работу устрою, в общежитие. Девушки на мороженке у нас веселые. Общительные, не обидят. Как думаешь?
— Это можно. — кивнул парень.
— Замуж отдадим за хорошего парня.
Машина подпрыгнула, нырнув колесом в ямку. Мишка крепко вцепился в баранку. — Тоже можно.
Раиса смущенно прикрыла глаза. Из-под густых ресниц, глянула на Мишку. Покраснел, а он ничего, если отмыть дочиста.
— Приехали!  —  нарушила Анна Ивановна девичьи мысли.

Створки ворот, покрашенные голубой краской, покачиваются, скрепленные металлической цепочкой. Над воротами,  узорная  из тонкой проволоки, надпись, «Ташкентский Хладокомбинат». 
Мишка затормозил, просигналил.
— Тише, лихач! — Анна Ивановна поправила на голове, съехавшую гребенку.
— Открывай, ворота, заснули что ли?
Мишка нажал на клаксон.  Раиса зажала уши ладошками.
Дядя Коля, прихрамывая на левую ногу, не спеша вышел из сторожки, распахнул ворота.
— Оглушил! Тоже мне, куда торопишься?
—  А ты не спи. — машина въехала во двор.
— К складу, Анна Ивановна?
— Разгрузимся и отдыхай! — Анна Ивановна потянула ворот кофточки. Подула за вырез. — Скорее бы вечер, отдышаться от жары.
У склада двое грузчиков подошли к машине,  занялись привычным делом.
— А мы уж, хотели домой уходить. Думали, не поспеете сегодня.
 
Анна Ивановна, как обычно сползла со ступенек. Раиса легко спрыгнула на дорожку, отошла в тень раскидистого клена. Мишка вылез из кабины, прислонился к колесу, достал из кармана пачку Казбека. Не спеша раскурил папироску. Глубоко затянулся.  Прищурив глаза, окинул фигурку девушки. Ножки кругленькие, полная грудь, поднимается и опускается в такт дыханию.
Ощущая взгляд лихого водителя, Раиса переступила с ноги на ногу. Тонкие пальцы переплетают косу на груди. Разглядываешь? Что ж,  не хуже других.
Мишка бросил окурок, растоптал, раскачивающейся походкой бывшего моряка, приблизился к  Раисе.
— Надолго к нам? — снял с головы кепку, хлопнул о бедро, выбив пыль, смял в ладонях.
— Не знаю. — Раиса остановила на парне голубые глаза.
Ух, ты! Вздохнул Мишка. Словно выстрелила в сердце.
                * * *
Рая быстро сдружилась с девочками на фабрике. Ей нравилось стоять у транспортерной ленты, упаковывая сладкие брикеты  в хрустящие пергаментные бумажки. А после смены, скинув в предбаннике, одежду,  войти в баню, выстроенную для морожениц.               
Густой пар лезет в глаза. От жара кружится в голове. Голые девичьи тела лоснятся от влаги. Вода мелкими каплями стекает по груди, спине, бедрам.
— Раиса,  пойди сюда, спинку потру. — подмигнула подруге, стройная, как тополь, черноглазая Гульнора. — А то в своей России, совсем замерзла. Отогревайся. Мы, узбеки, добрый народ. Солнца на всех хватит.
Рая, держа в руках блестящий алюминиевый тазик, подошла к группе девушек.
— Пей! — протянула ей Таня литровую банку, наполненную светло-желтой, густой массой, похожей на сметану.
— Что это? — девушка нерешительно протянула руку к банке.
— Жидкое мороженое, попробуй.
Райка  вдохнула  запах ванили,  сделала глоток, облизнула сладкие губы.
— Ой, вкуснятина!
— А я что говорю. — рассмеялась, Татьяна. — Только много не пей, а то тошнить будет. Здесь больше десяти брикетов.
— Правда? — Рая протянула, наполовину опорожненную посуду Татьяне.
— Ой, девчонки! —  пухленькая Любаша положила руку на плечо Раисы. — Глядите, ну, прямо медвежонок. Губы вытри, вся в мороженом.

Раиса подошла к крану, налила в таз воды, поставила на обложенную кафелем, лавочку. Набрала полные горсти воды, плеснула в лицо. Блаженство разогретого тела, сладость мороженого во рту, наполнили чувством радости.
Гуля села на лавочку, покачала стройными ногами.
— Знаете, что читает наша Раиса?
Лена закрыла глаза, томно прошептала.
— Про любовь.
Гульнора прикрыла левый глаз, наблюдая, как  девчонки, с любопытством собрались вокруг нее.
— Персидские сказки. Только на Шахеразаду ты не похожа. — она набрала в ладонь воды, плеснула на Раису.
— Может быть, она в какого-то Шахрияра влюбилась?
Рая покраснела.
— Ни в кого не влюбилась. Просто люблю читать про восточное. Ковры на стенах, на полу. Тахта, покрытая парчой. Я в бархатном халате. В ушах длинные серьги, на руках кольца.
— Ух, ты! — рассмеялась Гульнора. — Быть тебе замужем за узбеком, вспомнишь меня. Будешь рожать детей, он тебя в золото и парчу оденет.
— Хватит мечтать. — хлопнула в ладоши Татьяна. — По праву бригадира, банный день заканчиваю. Всем одеваться. — она подошла к Рае. — Мишка шофер на тебя давно глаз положил. Только веди себя скромнее.
Раиса опустила голову. Шеки покрылись густым румянцем. Она хотела надерзить, что мол, не ваше дело, но промолчала.
— И не только Мишка. Она всех парней скоро поотбивает. Держись, девка, а то поколотим. — подмигнула Люба.

Райка не обращала внимания на предупреждения и угрозы. Предоставленная сама себе,   без контроля,  ощутив вкус долгожданной свободы,  она кинулась в любовный омут с головой. Гуляла, как говорят, направо и налево. И никакие упреки, и нравоучения не могли сдержать ее любовный пыл. Едва, часы отсчитывали   обеденный перерыв, Раису, словно,  сметало с места. Очередной поклонник ее красоты, уже ждал за дверью. А мест для любовных утех, выбирать долго не приходилось. Райка не отличалась привередливостью.  Вот и сегодня, с последним ударом стареньких настенных часов в упаковочном цехе, Райка сняла косынку с головы, перекинула косу на грудь, и выскользнула за дверь.

  Толстый, указательный палец, с распухшим суставом,  нажимает на красную кнопку лифта. Но двери  не открываются.
— Да, что ж, это такое? — тетя Маша стянула с головы платок. — Мне коробки для пельменей в цех подавать, люди на упаковке ждут.
— Подожди, пока люди милуются. — рассмеялась в ладошку,  Зина.
— Очумела, Зинка, кто там милуется?
— Раиса, приезжая с Рустамом.
— Да, я ее только что в цехе видела? — удивилась Мария.
— Ты ее воспитываешь, а она плевать хотела на всех нас с высокой колокольни. От родных из России сбежала, а здесь сама себе хозяйка. Кто попросит, она и готова.
Мария сложила рупором ладони, приложила к щели.
— Райка, шалава, сейчас же выходи. Стерва такая. Люди глаза колят за тебя. Бесстыжая, места другого не нашла? — она забарабанила кулаками по железной обивке. — Выходи, рапорт на тебя напишу. В рабочее время, чем занимаешься?

На ругательства женщины, лифт ответил гордым молчанием.  Тетя Маша отошла от двери, поднялась по лестнице на площадку второго этажа, прислонилась к подоконнику открытого окна. Потянула ветку цветущей сирени, вдохнула нежный аромат. Эх, хорошо весной. Сама бы прижалась к кому-нибудь.  А она молодая.  От матери сбежала. Вкус свободы голову вскружил, вот и подняла хвост.
— Разбарабанились. Обеденный перерыв. — пропел за спиной женщины  высокий голос с грудными нотками.
— Райка? Я вот тебе! — Мария, держась за перила, стараясь, как может, быстро, спустилась по лестнице.
— Да, что вы сердитесь, тетя Маша? — улыбнулась девушка, смяв в руке белую косынку. — Лифт застрял.
— С кем ты там заперлась? — прищурила глаза женщина на сбегающую по лестнице, фигуру высокого парня в рабочей спецовке. — Рустам? Вот погоди, начальнику гаража все расскажу.
Парень ускорил шаги и скрылся за углом здания.
— В рабочее время, сама лодырничаешь, еще и людей с толку сбиваешь?   Вот я тебе! — тетя Маша сжала кулак.
— Не имеете права. — отпрыгнула Райка от женщины. —  Еще пятнадцать минут до конца обеда.
— Эх, была бы я твоя мать, задала бы трепку.
— Я совершеннолетняя. Уже восемнадцать стукнуло.
— Я бы тебя стукнула. — тетя Маша тяжело дышит, как после быстрого бега. — Дура, ты Раиса. Бесстыжие твои глаза. Никто замуж не возьмет, блудницу.
— Что вы ко мне привязались? — одернула Райка юбку. — Что я сделала?
— В лифте, с Рустамом.
— Не была я в лифте. Он между этажами застрял.
— Как тебе не стыдно? — тетя Маша приблизилась к девушке, обняла за плечи, притянула к себе  — Вон, сколько хороших парней. Выйди замуж и живи на радость. Что ж ты живешь людям на осуждение, хвостом вертишь. Сегодня один, завтра другой. Кто позовет, ты и  готова. У Рустама семья, сынишка маленький.
Пухлые Раисины пальчики перебросили косу на грудь, замелькали, быстро переплетая.
— Он попросил, жена болеет после родов, мне его жалко стало.
— Дура ты, дура, Райка, жалостливая какая. Мишка по тебе сохнет, ласки твоей ждет.  Холостой, красивый. Все простит.
— Он робкий. Я таких не люблю.
— Ну, девка, наплачешься, всех будешь жалеть. Правильно в народе говорят: «У жалостливой бабы, всегда хвост мокрый».  Я вот Анне Ивановне скажу.
— Ой, не надо. — всполошилась Райка. Она для меня столько хорошего сделала. Как стану в глаза ей глядеть? На вокзале подобрала, на работу устроила, в общежитие с пропиской помогла, поручилась за меня.
— Ладно, беги в цех. Пломбир идет. — покачала головой тетя Маша, поглядев вслед,  удаляющейся девушке. — Скажи, пусть у лифта встретят, коробки везу.
— Сами скажите, мне некогда. — Райка вильнула подолом желтого в черный горох, сарафана, и пошла по двору. Скамейка на цепях под раскидистым кленом, любимое место  послеобеденного отдыха, как всегда пустует, дожидаясь подружку.
               
Поскрипывают качели. Русоволосая девушка, упираясь ногой в землю, оттолкнулась и взвилась вверх. Алый ротик слился с брикетом мороженого в руке. Голубые глаза бессмысленно  разглядывают двор.
— Райка иди в цех, перерыв давно закончился — полная женщина из распахнутого окна на третьем этаже,  погрозила девушке кулаком.
Раиса,  не поворачивая головы, махнула рукой.
— Ты у меня помашешь, вот я тебе махну. Только заявишься. Наряд не закрою, тогда помашешь. Кому сказала?

Заливисто пропел клаксон.  Прихрамывая на деревянный протез, сторож, дядя Коля  снял цепочку, распахнул   железные створки ворот.
Новенькая трехтонка  лихо въехала на проходную, вырулила к заднему крыльцу пельменного цеха. Из кабины, хлопнув дверцей, соскочил широкоплечий парень, снял с головы старенькую, серую кепку, обтер вспотевшее лицо, широко улыбнулся, и подошел к качелям.
— Отдыхаешь?  Теть Маша надрывается, тебя зовет.
Райка прищурила голубые глаза, откусила большой кусок мороженого, сладко зачмокала губами, переваливая за щекой холодное лакомство.
— Ну и стерва, ты! — Михаил вытер рукавом рот. —  Я тебе цветы, духи, а ты говорят, вчера с Серегой в лифте кувыркалась. А утром в коридоре, возле конторки, с Сашкой обжималась.
— Ну и что? Тебе, какое дело? Ты мне не муж, не отец, ни дядька родной. — поставила Райка на него взгляд голубых глаз. — С кем хочу,  с тем и сплю.
— Молодая, а уже не сосчитать, с кем кобелилась.
— Дуй отсюда! — прошамкала Райка с полным ртом. Упершись ногой, обутой в красный босоножек, с модными ремешками, соскочила с качелей, отчего цепи жалобно зазвенели,  отряхнула подол,   на миг, открыв полные белые ноги и, виляя бедрами, пошла к четырехэтажке  мороженого цеха.
— Стерва и сволочь.  А хороша. Бес ее возьми! — прошептал парень.

Широкая ладонь легла на Мишкино плечо.
— Да, ты, никак скучаешь? Плюнь на нее, подстилка!
Михаил сбросил ладонь.
— Люблю я ее.  Сам ведь, тоже с нею спал, а дома, Любка, дети.  А еще советы даешь.
Николай  пятерней взъерошил копну черных волос.
— Было дело, вовремя одумался. Раиса порченая баба. Не перевоспитаешь. Кто попросит, с тем идет. Грузчики, Рустам и Саид по очереди к ней в общагу бегали, когда ее соседка по комнате в ночь уходила. После носы друг другу расквасили. Она, как сумасшедшая хохотала, когда бабы ей про их драку рассказали. Выбрось ее из головы. Сколько девчонок на мороженке порядочных.
— Ничего ты не понимаешь. — Мишка смял в широких ладонях фуражку. — Сердцем к ней присох. День и ночь только о ней думаю. Утонул в ее глазах, как в морской пучине. Жениться хочу.
— Да ты, очумел? Какая из нее жена? — хлопнул Колька себя по коленке.
— Другой мне не надо. — Михаил, широко расставляя ноги, морской походкой отошел от друга.
— Эх, пропал парень! — Николай сплюнул, растер плевок ногой, обутой в серый от пыли, смятый на заднике, ботинок. Почесал затылок. — После смены пивка попьем? — крикнул вслед удаляющемуся Мишке.
Тот не оглядываясь, махнул рукой.

Уж, какие усилия приложил парень, никто не знает, но только уговорил Раису пойти с ним в загс. Все его существо наполнялось  гордостью, когда, спускаясь по ступенькам  здания районного загса, он ощущал на своей руке,  маленькую ладошку в белой перчатке.  Он поворачивал голову, и смотрел на девушку, не в силах стереть с лица глупую счастливую улыбку.
Полные ножки в белых лодочках на высоких каблучках, старались  попасть в такт Мишкиным шагам. Райка сама не знала,  как  согласилась на Мишкино предложение. В ее душе все еще борются два чувства. Гордость, что Мишка выбрал ее. Она не поднимая глаз, видит подружек, в пестрых,  выходных платьях. Каждая бы из них, побежала за Мишкой на край света.  И страх. Теперь, она навеки связана с этим человеком. И как сложится ее судьба? Ведь, она даже себе не может ответить, любит она его, или нет. От волнения, она тихонько переводит  дыхание. В ее светлых волосах алеет роза. Тяжелая коса примяла рюши на груди.
               
           — Уговорил все-таки! — прошептал Николай, наводя объектив фотоаппарата на молодых.               
— Улыбочка, молодожены!
Раиса прижала плечо к мужу.
Громко выстрелила пробка на бутылке шампанского.
— Горько! — крикнул кто-то из толпы.
— Горько! — подхватили остальные.
Мишка наклонился над Райкиным лицом. Запах крепкого табака и терпкого одеколона Шипр ударили в ноздри девушки. Горячие обветренные губы прижались к ее губам.
— Все в парк! — Мишка взмахнул руками. —  Столы в кафе, уже накрыты.

Сидя за свадебным столом, Раиса не поднимает глаз. Он хороший твердит она себе. И симпатичный. Только зря я за него вышла. Теперь на всю жизнь, только он один, и никто другой. Вздыхает девушка. А что мне оставалось делать? Анна Ивановна тоже говорит, выходи, парень хороший. Будешь за ним, как за каменной стеной. Только не такого счастья для себя она представляла. Жена шофера. Стоило ехать через всю Россию. Эх, прощай, свободная жизнь!
— Все сделаю для твоего счастья! — шепчет Мишка, обнимая жену.

            Прошел год. Снова торопится весна, согревая землю щедрым теплом.  Снова цветет сирень, одурманивая своим  ароматом.               
— Мишка, как жизнь с молодой женой? — свесилась из распахнутого окна, тетя Маша. — Привет передай. Скучаем без нее. Запер жену в четырех стенах. Не гуляет?
— Все нормально. — Мишка запрокинул голову,  широко улыбнулся, открыв крепкие белые зубы. — Родит скоро.
Женщина поправила на голове белую косынку.
  — Остепенилась, обеды готовит, встречает после работы?
Михаил стянул с головы кепку. Смял в руках, начертил носком рыжего от пыли, ботинка, фигуру на асфальте.
— Я и сам могу готовить. Врач сказал, лежать больше. На сносях она. — будто извиняясь, произнес парень.  — Клубнику привез, зови грузчиков. — он повернулся и медленно пошел к машине.
— Не кисни. Родит, заботливей станет. — крикнула ему вслед, тетя Маша.

Мишка присел на лавочку, когда-то любимое место Раисы.  Поставил локти на колени, уперся подбородком в сжатые кулаки. Вспомнил, как утром уходил на работу. Поцеловал жену в щеку, а она отвернулась. Я к ней со всей душой, а она? Не любит. Как не взгляну, глаза красные от слез. Тоскует по прежней, сучьей жизни. Рассказать кому, не поверят. Скажут, обижаешь, вот и плачет. Или засмеют. Колька говорил, не женись, она порченая. Он  тупо уставился, на грузчиков, снимающих с кузова машины, ящики с ароматной клубникой. Улыбнулся. Не зря приехал сюда в Узбекистан после армии. Работа у меня интересная, нужная людям. А Райка? Может, права тетя Маша. Родит, и пройдет ее скука. Ребенок сближает.  Сейчас разгружусь, поставлю машину в гараж, куплю клубники в ларьке, килограмма три. И домой, к молодой жене. Он подошел к машине, уже опорожненной грузчиками, залез в раскаленную кабину, нажал на газ. Как обычно, сделав почетный круг по территории,  лихо подрулил к гаражу.
— Вот я тебе! — погрозил кулаком лихачу, завгар, Степан Иванович. — Сколько раз предупреждал, не гоняй по территории.
— Ладно, не серчай. — спрыгнул Мишка с подножки, громко захлопнул дверь машины. — Гляди, погода, какая. От души  греет солнышко.
— Благодать! — Степан Иванович прищурил серые глаза. — Анну Ивановну, где оставил?
— Возле ларька. Внукам целый лоток клубники купила.
— Не родила твоя? — приблизился завгар к парню.
— Скоро. — радостно рассмеялся Мишка.
— Ну, будь! — хлопнул он по плечу парня. — Если нелады, С Анной Ивановной посоветуйся. Она баба умная. Научит, что делать, чтобы заслужить любовь у жены.

Михаил, своей раскачивающейся, морской походкой подошел к небольшому ларьку у проходной.
— Клубники отвесьте, Клавдия Ивановна. — положил на прилавок новенькую купюру.
— Не лопнет, твоя Райка? — усмехнулась Клава, наполняя большой бумажный пакет спелой ягодой.
— Будет, тебе, теть Клав. — улыбнулся Мишка белозубой улыбкой.

Широко шагая, по пыльной дороге, Михаил насвистывает полюбившуюся мелодию из кинофильма «Солдат Иван Бровкин». Сейчас открою дверь, а Райка в красном платье, прыгнет на шею, обнимет, проведет пухлой ручкой по его густым черным волосам. Или, надув губки, сидит у окна, наблюдая, как во дворе, тети Шуры бегают куры, разгребая песок, клюют пшеничные зерна. Ее настроение не угадать. То смеется, то плачет. Вздохнул мужчина. Хохлушка, хохотушка! Что ей не хватает? Не ругаю, не упрекаю. Сготовила обед, не сготовила, сам приготовлю. Все равно недовольная. Ничего, женщины после родов меняются. Подожду, у меня терпения и любви на двоих хватит. Не может она не оценить моего понимания. Он прошел по деревянным скрипящим половицам барачного коридора, толкнул, выкрашенную в голубой цвет, дверь.
— Раечка, я клубнику принес.
— Почему так долго? — встала от окна Раиса. Мишка услышал, как она глубоко вздохнула. Не рада. Нарушил ее одиночество, или мечты о счастье?
Мишка поставил пакет на стол.
— Тебе плохо? — окинул  взглядом фигуру жены. Она, держась обеими руками за живот, подошла к кровати, села. Ситцевый халатик сполз с ее плеча, оголив белое тело. Тяжело задышала.
— Что с тобой?
— Врача зови, кажется, началось.
— Раечка, потерпи! — он нагнулся над лицом жены, прижался губами к ее лбу. — Горишь вся.
  — Иди скорей, вызывай скорую. — отстранилась Рая от мужа. — Ой, рожу сейчас.
Он метнулся к двери.
— У соседей телефон. Я мигом.
 
Она прислушалась, как хлопнула дверь. Сдерживая крик, поглядела на окно. Занавеска колышется, ветер дует. Попыталась отвлечь себя, думая о чем-то бессмысленном, чтобы не чувствовать сильной боли внизу живота. Облизнула пересохшие губы. Зачем я замуж вышла? Пронеслось у нее в голове. Какие муки терплю. Зачем мне ребенок. Пеленки описанные, какашки. Еще жизни не видела. Мишка надоел. Запах бензина, грязные носки, потные ноги. Барак надоел. Везде соседи. Разве такой жизни я достойна? Мне бы генерала в мужья. Что ж, так и буду теперь в этом бараке существовать? Дома своего нет. В нашей деревне, и то хаты лучше. Сбежать бы куда-нибудь. Хуже, наверное, не будет. Теперь еще и ребенок. Убирай за ним говно. Не хочу такого счастья.  Резкая боль пронзила все ее тело, прервав невеселые мысли.
— Ой, мамочки, где ж он, проклятый? — крикнула Райка. Она закрыла глаза, от боли помутилось сознание, откинулась на подушку.
— Раечка, сейчас врач приедет. — услышала она голос,  прозвучавший над ее лицом. Ощутила на щеке горячее дыхание мужа. Как он мне надоел, со своей заботой. Уперлась ладонью в грудь, склонившегося над ней мужчины.
— Отойди, дышать тяжко. —  слабо шевельнулись ее побелевшие, губы. — Ой! А… — закричала она. — Мамочка! — колено Райки толкнулось Мишке в грудь, он отшатнулся. Тихий плач донесся до его ушей.
— Вылез, наконец, паршивец. — Райка откинула голову на смятую подушку.

Мишка  наклонился,  и увидел  между  ногами жены,  розовое тельце новорожденного, с прилипшими сгустками крови, шевелящее маленькими ручками и ножками, словно щупальцами. Неужели, это крохотное существо, мой ребенок?    
Райка протянула ногу, коснулась ступней тельца ребенка. — Ненавижу! —  прошептали ее губы. И толкнула ребенка ногой. Он стукнулся о пол, издал слабый писк и умолк.
— Ты с ума сошла? Что ты сделала? — Михаил   взял ребенка на руки. — Мальчик! — улыбнулся, разглядев малыша, и  положил его на край постели.

Распахнулась дверь. Двое мужчин в белых халатах перешагнули порог комнаты.
— Где роженица?  —  врач прошел к кровати, коснулся ладонью  младенца. — Мертвый!
По спине Мишки пробежали холодные мурашки.
  — Я с работы пришел, у нее схватки начались. — будто, извиняясь, пролепетал Мишка.
— Кровотечение было?  —  повернулся к нему врач, отвернув взгляд от бесстыдно, раскинувшегося Райкиного тела.
Раиса отвернула лицо к стене.
— Носилки! — скомандовал врач  санитарам.
 
Мишка, словно во сне наблюдает, как жену положили на носилки, рядом ребенка. Сказать врачу, что она скинула ребенка с кровати? В нем борются два чувства. Ударить Райку. И жалость к маленькому существу,  покинувшему мир, так и не осознав,  подаренную жизнь. А может, младенец сам упал?  Нет, он не погиб! Врачи вернут его к жизни.  Она жестока? Или не понимает, что делает? Он взял руку жены, сжал в ладонях.
— Все будет хорошо! Потерпи, родная. — тихо произнес Мишка, преодолевая ужас и, охватившую ненависть к этой, лежащей на носилках, женщине. Перед его глазами неотступно стоит маленькое существо, шевелящее крохотными ручками, и вдруг затихшее, не подающее признаков жизни.

Машина вырулила к чырехэтажному зданию. Выбежали двое санитаров.
— Первые роды, ребенок в критическом состоянии. — Не мешайте, молодой человек! — врач отстранил мужчину.
Каталка, подпрыгивает на ступеньках.
Михаил вбежал на крыльцо. Бледное лицо жены, запекшаяся кровь на губах. Глубокая морщинка на лбу. Жалость захлестнула. Он уже забыл о ее странном поступке. Возможно, все мне почудилось? Ей  очень больно.
— Только живи! — шепчут его губы, как молитву. Обогнув каталку, он склонился над ее лицом. — Раечка, не умирай!

Широкие двери распахнулись и проглотили носилки. Тяжелая рука легла на его плечо, грубо оттолкнув. Он застыл на месте. Беспокойно оглянулся. Не увидев никого возле себя, сжал ладонями виски.
— А, а, а! —  громким эхом отозвался его крик в пустом коридоре.
— Что кричите, молодой человек? — услышал он за спиной голос, и оглянулся. Серые глаза внимательно оглядели его из-под надвинутых очков.
— У меня жена, ребенок. Их увезли туда. — махнул рукой Михаил на дверь.
— Ну, и что? — низкий, бархатный голос, словно успокаивающие капли подействовал на мужчину. Он вздохнул.
— Они там, а я здесь.
— Значит, так надо. — похлопал его по плечу, пожилой доктор. — Все будет хорошо. Ничего с ними не случится.
Мишка почувствовал потребность выговориться.
— Понимаете?  — он облизнул пересохшие губы. — Она  совсем молодая. Схватки начались, я убежал вызывать скорую, прибежал, а она уже родила, и малыш свалился с кровати. — он уже не был уверен, столкнула его Раиса, или он сам упал на пол. Словно все ему приснилось в страшном сне.
— Это не повод для беспокойства. Ребенок упал, так бывает. Пойдите на улицу, посидите на скамейке, подышите свежим воздухом. Вас позовут. Врачи сделают все возможное.
Мишка почувствовал, как тепло разлилось в груди. Ему хотелось обнять мужчину, проявившего участие в его судьбе.
— Она выживет, доктор!?
— Конечно!
— А малыш?
— Такие случаи не редки. И в большинстве, заканчиваются благополучно. — доктор склонил голову на плечо, закрыл глаза. Потом резко поднял веки, посмотрел на Мишку и исчез за широкими дверями, будто по мановению волшебной палочки, так же, как и возник.

Мишка  не решался сойти с места. У меня галлюцинации? Или на самом деле я сейчас разговаривал с доктором?  Медленно, ставя непослушные ноги, он прошел по коридору, толкнул дверь и вышел на улицу. Разве здесь были ступеньки? Удивился, спускаясь с крыльца здания. Он пытался восстановить в памяти случившееся, но вспоминал только отдельные моменты.  Смятая белая простынь с пятнами крови. Маленькое скрюченное тельце корчится на прикроватном коврике. Чувствовал он боль от падения, или нет?  Тело жены, раскинутое на простыне в неестественной позе, с торчащими коленками. Приснилось все, или случилось на самом деле? Михаил коснулся ладонями своего лица, ощутил жар кожи. У меня, кажется, поднялась температура. Он огляделся. Уже стемнело. Тусклые фонари освещают асфальтовую дорожку.  У аккуратно постриженного кустарника «живой изгороди», бетонированный столб, с круглой раковиной и струйкой воды посередине. Губы жадно припали к живительной влаге. Холодная струя проникла в горло.  Набрав полные горсти воды, плеснул холодную влагу в лицо. Отошел от фонтана, сел на лавочку, вытянул гудящие от усталости, ноги. Его пыльные туфли, со спутанными шнурками, дико выглядят на чисто выметенной дорожке. А ведь я, как пришел с работы, даже не снимал обуви, вспомнил Михаил, и не ел ничего. Он всем телом ощутил усталость, и тяжесть ожидания.   Может быть, все обойдется? Сын у меня родился. Заживем лучше прежнего. Он прислушался к стрекоту в траве. Ишь, как кузнечики  заливаются?  Голосистые! Мишка поставил локти на колени, опустил голову на руки и забылся, то ли от усталости, то ли, от тяжелой дремы.

Звук тихих шагов вернул его из оцепенения.
  — Белов?
— Да! — поднял голову Мишка.
Молодая девушка в коротком белом халатике, смущенно поправила колпачок, съехавший с пышных, черных кудрей.
— Ваша жена в порядке. Ребенка спасти не удалось.
— Как это? — Михаил вскочил с лавочки, нервно переступил с ноги на ногу.
— К сожалению, малыш умер. Не расстраивайтесь, будут у вас еще дети.
На следующий день, Михаил по привычке крутит баранку, плохо соображая, куда и зачем едет.
— Подруливай  левее. Куда ты едешь!? — Анна Ивановна хлопнула  мужчину по плечу. — Ты, что сегодня, как в воду опущенный?
Михаил вздрогнул, словно проснулся от тяжелого сна, круто вывернул грузовик.
— Глуши мотор, сейчас загрузимся. Пока отдыхай. — Анна Ивановна, как всегда, неловко выкатилась из кабины, соскользнула со ступенек, оправила бежевое, в крупный фиолетовый горох,  штапельное платье.

Мишка  спрыгнул на землю, хлопнул дверцей.
— Ты бы не закрывал. Пусть проветрится, остынет немного, а то, как в печке.
Мишка послушно потянул на себя железную дверь кабины.
— Иди сюда! — позвала Анна Ивановна, удобно расположившись на деревянной, давно не крашеной лавочке под густой кроной старого клена.
— Жену вчера в роддом отвез? — подмигнула  женщина.
Мишка присел на край лавки, вытянул ноги. Достал из кармана пачку Казбека, покрутил в пальцах,  смял, сунул в карман.
— Не переживай, родит! — хлопнула его по колену Анна Ивановна.
— Да я, она.
— Терпи, ты ей помочь не можешь.
— Да, она родила, пока я к сторожу бегал, скорую вызывать. А потом приехали, отвезли в Ташми. Мальчик умер.
— Ох, Господи! Как умер!?
Мишка потянул с головы кепку, смял в ладонях, потом закрыл ею лицо и зарыдал, громко, навзрыд, как маленький.
— Ну, что ты? Еще будут у вас дети. — Анна Ивановна обняла парня за плечи, притянула к себе,  коснулась губами завалявшихся, мокрых, спутанных волос. — Будет, будет!
Теплые руки напомнили Мишке мать, когда она жалела его, после очередной полученной двойки. Мишка зарыдал еще горче.
— Да она! — Мишка поднял голову. — Она ногой столкнула его с кровати. Родила, он закричал, она толкнула.
— Вот дура, девка! — Анна Ивановна вздохнула. — Может нечаянно? Тебе показалось?
— Нет, не показалось.
— Не проснулись у нее еще материнские чувства. Ничего, не переживай, остепенится. Я с нею поговорю.
— Не любит она меня.
—  Время свое возьмет.  Наладится ваша семейная жизнь. Нарожаете  детишек.
Мишка поднялся.
— Пойду машину в гараж поставлю.
Анна Ивановна поглядела ему вслед.  Она верила  и не верила в его рассказ. А что с нее взять? Непутевая.
                * * *
Трехтонка, подпрыгивая, неслась по знакомой дороге. Николай рукавом стер пот со лба.
— Анна Ивановна, сколько   прошло, как Мишка уехал?
— Да, уж  второй год.
— Довела его Райка. Из роддома ушла, неизвестно куда. В глаза людям стыдно смотреть стало, вот и сбежал. Пустая баба! Со всеми перевалялась. Ни стыда, ни уважения к себе.
— Пес с ней! Скорее бы доехать. — женщина потянула тонкий щелк платья, прилипший к влажным коленям. — Сейчас бы за город, к речке.
— Да! — вздохнул Николай. — На «Комсомольском» озере, сейчас хорошо!

Анна Ивановна вытащила гребенку из волос, провела по гладко зачесанным волосам, воткнула  в пучок на затылке.
— Погляди? — толкнула она шофера в плечо.  —  На трамвайной остановке, возле магазина? Что за странная баба? Платья, одно из-под другого выглядывает. Заблудилась, что ли? Притормози.
Николай нажал на тормоз.
Женщина толкнула дверцу.
Водитель рассмеялся.
— Сколько с вами езжу, не могу сдержать улыбки, как вы слезаете с машины.
— Да, будет ржать! — женщина подошла к магазину. Белый платок, завязанный на манер паранджи, скрывает лицо. Голубые глаза мельком глянули на женщину.

— Райка, ты ли это? — пальцы сжали локоть девушки.
— Анна Ивановна!
— Откуда ты здесь взялась? Оделась, словно кукла на чайник. К матери, собралась?
— Мама умерла в прошлом году. Я от мужа сбежала.
— Присядем. — женщина потянула Раису за рукав. — Где живешь?
— В колхозе, с мужем.  Мальчику скоро год.
— Он обидел тебя?
— Нет. — Райка стянула с головы платок. Пригладила ладонями русые волосы. — Он меня очень любит. И  родители его тоже любят. Вон,  сколько мне всего накупил.
— Колец-то сколько? Как новогодняя елка, вся в побрякушках. Возвращайся к мужу, и живи. Там малыш. Плачет, маму зовет. Что тебе еще надо? Деньги на билет есть? Проводить до вокзала?
Райка закрыла лицо руками и зарыдала.
— Сама не знаю, что на меня нашло. Тошнит по утрам, мужа видеть не могу.
— Беременна, значит. Так бывает. Пройдет, потерпи. Поезжай домой, не дури.

Женщина, приложила ладонь ко лбу, защищая глаза от яркого солнца, всматриваясь в  фигурку, медленно удаляющуюся в сторону вокзала. Потом махнула рукой и пошла к машине.
— Легка на помине! — рассмеялась Анна Ивановна, усевшись, на сиденье. —  Райка! В колхозе живет, муж души не чает, сынок маленький, еще одного ждет, куда, дура бежит? Бить ее некому! Такая жизнь как раз для нее. Сиди дома, пей чай, детей рожай. 
                Прошло три года.               
После первомайской демонстрации, Анна Ивановна с семьей заняли столик в кафе парка Победы.
За соседним столом расположилась молодая чета. Женщина в вишневом бархатном платье, с закрученной светло-русой косой вокруг головы. Черноволосый мужчина, и  трое маленьких  детей. Два  мальчика и девочка, беленькая, как мать.
— Рая! — Анна Ивановна, приблизилась к столу.
Раиса  улыбнулась.
— Анна Ивановна,   мой муж Бахтиер.
Парень встал, положил ладонь на грудь.
— Присаживайтесь! Рая  много о вас рассказывала.   
— Мам мала меньше. — рассмеялась Анна Ивановна, присев на свободный стул.
— Погодки! — Рая  погладила старшего мальчика по голове. - Четыре года недавно исполнилось.  — И еще один  скоро будет.  — провела ладонью по округлившемуся животу.
Анна Ивановна улыбнулась женщине. — Муж красавец,  будто с обложки журнала.  Дети, как куклы. Ты довольна?
Щеки Бахтиера покраснели. Он сглотнул слюну.
— Я в Ташкент приезжал помидоры продавать, увидел ее на вокзале. В сердце она мне сразу запала. Забрал с собой. — мужчина достал из кармана большой белый платок, вытер взмокший лоб. —  У нас дом большой, сад, огород. От дедушки немного сбережений осталось.  Отец на фронте, как у Раечки, погиб. Мы все понимаем. Что ж мы не люди? Сестренки, мама моя, все по хозяйству помогают. Ничего от  нее не надо. Пусть за детишками приглядывает. Я  хорошо зарабатываю, на тракторе могу, на хлопкоуборочной машине. Все сделаю для ее счастья.  Красавица моя! — Бахтиер перегнулся через стол,  погладил пухлую руку жены.
— Рада за вас! — Анна Ивановна поднялась, оправила платье. — Что я могу сказать? Будьте счастливы!
Женщина вернулась к своему столу,  взяла стакан с налитым пивом, отпила несколько глотков. А что Райке, еще надо?  Муж души в ней не чает. Родственники балуют. В хозяйстве не забита. Сидит дома, холеная,  одета богато, руки в кольцах.  Красивая  кукла! Но, ведь, у нее ни к чему стремления не было.  Похоже, она получила то, что хотела. Значит, нашла свое счастье.