Смерть демократа
Сейчас он был бы медвежьесратом.
Это я герое нашего рассказа, который встретил свою преждевременную нелепую смерть тогда, когда большая часть наших демократов разных толков и течений только-только собиралась пересобачиться в единокрысов под вывеской медвежьей срати.
В общем, был у меня один знакомый. Звали его Виктор Павлович Совков. До демократии он работал в каком-то оборонном московском институте каким-то учёным малой ответственности. Оклад у него был – по его понятиям – маленький, всего сто сорок рэ плюс премиальные. Да и то: он только-только – всего шесть лет назад – окончил институт и ещё не успел обрасти степенями, званиями и выслугами, благодаря которым в советское время сотрудник московского института получал в общей сложности четыреста рэ против сто сорока плюс какие-то непунктуальные премиальные.
Но когда ещё образуются эти выслуги! А Витьку (так звали в те поры будущего демократа Виктора Павловича Совкова) сразу хотелось всего: и болгарскую дублёнку за восемьсот рэ, и джинсы за сто двадцать, и финский гарнитур за две тысячи, и машину «ладу» за восемь, и – самое смешное – отдельную двухкомнатную кооперативную квартиру всего за десять тысяч тогдашних советских рублей. Он хотел, денег ему не хватало, а в деревне – на своей малой исторической родине – он упираться не хотел. Ну, как это делали мы, его малые соотечественники. Мы, то есть, не ленились выращивать картошку с прочими овощами на огородах своих предков, суетиться в теме выхаживания подсобной скотины, за счёт своих трудов плюс основная зарплата в Москве жили довольно сносно, а Витёк и в деревню–то после окончания института в советские времена приехал два раза. Первый раз на свадьбу сестры, второй раз – на похороны матери.
И оба раза, подпив и отслоившись от основного общества в кружок немногочисленных одноклассников, плакался на долю русского интеллигента.
«А вы знаете, сколько получает аналогичный сотрудник в аналогичном институте в США? – разорялся он. – И знаете ли вы, как он живёт? В каких, то есть, квартирных условиях? Да такому сотруднику как я, кончившему МАИ, в штатах полагается отдельный дом!»
«А ты откуда знаешь?» - спрашивали оппоненты.
«По видаку лично видал, как в штатах живут приличные образованные люди!» - стоял на своём Витёк.
«В наших фильмах про нашу колхозную жизнь тоже много чего мажорного показывают», - не сдавались оппоненты.
«Так это наши фильмы, а то – американские!» - упирался Витёк.
«Так поезжай в Штаты, Вить! – советовали мы. – Чего так убиваться?»
«Как это поезжай? – пугался Витёк и прядал ушами. – Да я же подписку о неразглашении после распределения давал. Мне не то, что ехать за бугор, говорить на эту тему предосудительно…»
И он снова прядал ушами, оглядывался по сторонам и смотрел подозрительно на нас: не донесут ли мерзавцы о его предательских речах куда надо?
Но мы не то что не собирались доносить, но особенно и не прекословили, и Витёк продолжал плакаться на долю яркого представителя русской (тогда ещё и советской) интеллигенции.
Потом у нас в стране случились генеральные изменения, названные каким-то отморозком демократическими, я потерял работу в своём институте, приказавшем долго жить, и так как не имел никаких способностей к коммерческой деятельности, сдал свою квартиру каким-то бедным беженцам из Азербайджана и уехал в деревню. Деревня наша находится в соседней с Московской Рязанской области. Звать её Лопатино, и в советское время здесь функционировал довольно крупный колхоз. Со временем колхоз – как и всё остальное в стране – развалился, я приватизировал квартиру, совершенно приспособился к сельской жизни и не унывал. Особенно имея в виду регулярные финансовые вливания в мой бюджет со стороны квартиросъёмщиков. А Витёк снова появился в деревне, прибыв уже на похороны отца. Прибыл с помпой, на подержанном «Опеле», с бывшими одноклассниками, случившимися в ту пору в деревне, общался сквозь зубы, а после похорон учинил скандал при разделе отцовского дома.
«Слышал, как Витёк с сестрой подрался? – спрашивал меня на следующий день после скандала наш общий с Виктором Павловичем знакомый, местный люмпен-пролетарий Петька Родомыслов, бывший учитель рисования, черчения и труда в бывшей сельской школе. – Она на него гавкала-гавкала, а он ей в ухо ка-эк треснет. Ну, за сестру её муж вступился. И получилась занятнейшая свалка…»
«Ты откуда знаешь?» – удивлялся я Петькиной осведомлённости.
«Да я рядом крутился, думал освежиться на халяву».
«Освежился?»
«Как же, освежишься у этих жлобов. А слышал, чем теперь Витёк в столице пробавляется?»
«Нет».
«Открыл частный зубоврачебный кабинет».
«Как?!» - изумился я. Ведь по образованию Витька был конструктором аэродинамических стендов.
«Вот так, - не совсем понял моего удивления Петька. – Сначала занимался тарой, сбил стартовый капитал, а теперь – вот!»
«Какой ещё тарой?» - снова не понял я.
«Обыкновенной. В которую разные напитки наливают. А бизнес такой: открываешь точку по приёму тары у населения, принимаешь у него, у населения, по одной цене, а на завод, где бодяжат разные напитки, продаёшь по другой. Сальдо в карман. Потом открываешь вторую точку, сажаешь на место приёмщика какую-нибудь бабушку и так далее. Ферштейн?»
«Ферштейн».
«Ну, сейчас Витьке про его стеклянные дела лучше не напоминать, - посоветовал мне Петька, - ведь он теперь не хухры-мухры дешёвый барыга, а целый медицинский предприниматель».
Петька стрельнул у меня на бутылку и отвалил. А я в тот Витькин приезд так с ним и не пообщался. Хотя, в общем, не имел к тому никакого стремления.
Прошло ещё три года. И Витька снова появился в нашей деревне. В этот раз он прибыл на «Джипе» делить дом своей вдовой бездетной тётки, умершей в одиночку почти от хронического недоедания. Вместе с ним в деревню съехалась вся тёткина родня по линии её брата, отца Витьки. Снова случился скандал. А так как родня представляла собой бывшую столичную с питерской лимиту, то скандал вышел знатный.
А наутро следующего после нового скандала дня я снова общался с местным люмпеном.
«Слышал, чем теперь Витька занимается?» - спросил меня Петька.
«Что, он уже владеет целой зубоврачебной клиникой?» - спросил в свою очередь я.
«Нет. Зубные дела его приказали долго жить. А клиника у него уже была. Да стал он от жадности принимать туда на работу всяких залётных кадров из бывших союзных республик, где раньше дипломы на баранов меняли. Вот один такой, который диплом на бараны, и укокал своего клиента. Да пресса, язви её! Витька еле-еле тогда от крупных неприятностей за хорошие деньги отвертелся…»
«Ты хочешь сказать: отвертелся от тюрьмы?» - уточнил я.
«Эх, и тёмный ты человек! Кто в наше время приличных людей в тюрьмы сажает? Нет, он отвертелся от ареста выкупленного им у правительства Москвы здания, где функционировала его клиника…»
«И?»
«Продал здание под шумок, пожил три месяца за границей, втёрся в доверие к каким-то тамошних благотворителям, вернулся в Москву и теперь патронирует сеть магазинов «Сэкондхэнд» под эгидой вышеупомянутого благотворителя. Усекаешь?»
«Ну, ни хрена себе!» - только и сказал я.
«Это ещё не самое ни хрена себе! – победно возразил Петька. – Мало, он перегоняемое ему благотворителями бесплатное барахло в Москве за реальные деньги толкает. Он ещё и дочернее предприятие к той благотворительной эгиде присобачил».
«Ну-ну?»
«Открыл экспресс-химчистку!»
«Это каким боком химчистка может быть присобачена к благотворительскому сэкондхэнду в виде дочернего предприятия?» - не понял я.
«Таким, что Витька организовал дополнительные потоки сэкондхэнда с Московских свалок. Договорился с тамошними бомжами о сдаче ему любого приличного барахла в обмен на палёную водку, которую Витька берёт оптом по бросовой цене у одного подмосковного демократа. Вот бомжи сдают Витькиным агентам барахло, которого на Московских свалках видимо-невидимо, другие Витькины сотрудники это барахло с помощью химчистки приводят в «удобоваримый» вид, а третьи – толкают это барахло в патронируемых Витькой магазинах «Сэкондхэнд». Видал «Джип», на котором он приехал? Сорок тысяч долларов, как одна копеечка!»
«Силён!» - только и вымолвил я. А Петька стрельнул у меня на очередную бутылку и отвалил. А я так и не спросил: откуда он всё знает?
Потом Витька объявился спустя ещё три года. Страна пережила дефолт, а Витька решил переписать на себя дом другой его тётки. К тому времени нашу деревню начали газифицировать, и Витька понял, что, переписав дом своей другой тётки на себя, он, таким образом, удачно поместит в него если не часть своего капитала, но толику драгоценного бизнесменского времени и терпения. В те поры Витька задержался в деревне, и мы с ним таки встретились. Я тогда издал свою третью книгу, столичный бизнесмен наткнулся на неё в розничной торговле, купил, прочитал и теперь желал пообщаться с автором. Раньше не желал, потому что раньше я, как простая деревенщина, не представлял для истинного российского демократа с высшим советским образованием никакого интереса. А теперь моим именем можно было запросто козырнуть в среде таких же демократов с недалёким стеклотарным (металлическим, скорняжным, мыловаренным или просто лагерным) прошлым. Которые не то, что меня, Толстого не знали. А если знали, то как выдающуюся личность, имеющую отношение к истории производства отечественного пива.
«А я думаю, что это за Деев? – вместо приветствия сказал он, входя в мою избу. – Не тот ли, думаю, с которым мы в одной школе когда-то учились?»
«Здорово, - не очень приветливо приветствовал его я. – Как сам?»
«С божьей милостью! – скроил реально постную харю Витька. – С божьей милостью!»
«Ну чё ты корчишь из себя апостола Павла? – подколол я Витьку. – Ближе к делу…»
«Обижаешь! – воскликнул Витька. – А я – вот!»
И он хлопнул о столешницу бутылку водки.
Я, не будучи максималистом, выставил закусь, и мы с Витькой слегка зависли. Потом стали беседовать. Беседа началась с того, что Витька выразил своё несогласие по поводу некоторых моих резких высказываний в адрес российской «демократии».
«Пойми, дружище! – проникновенно вещал он. – Россия как никогда стоит на пороге новых свершений…»
«Про пороги и новые свершения мы уже слышали от бывшей партийной номенклатуры, которая легко пересобачилась в теперешних демократов», - подумал я.
«…И Россия, как никакая другая страна в мире готова воплотить в себе идею рыночного совершенства под знаком беспредельной воли к достижению господства коммерческого интеллекта над массой рядовых производителей и потребителей…»
«Бред собачий», - снова подумал я, памятуя тот факт, что Витька никакой не интеллектуальный коммерсант, и уж вовсе не дипломированный ритор, а всего лишь бывший авиаинженер. Причём довольно посредственный, иначе давно работал бы в НАСА, а не своекорыстным патроном сэкондхэндов от наивных зарубежных благотворителей.
«…И в России, как ни в какой другой стране мира, реализованы такие демократические ценности, как свобода слова, свобода совести, свобода реализации творческого потенциала…»
«Ну, никакой свободы слова нет, - опять подумал я. – Потому что где вы в центральном телевидении видали, чтобы хаяли Ельцина, Чубайса или Черномырдина? Вот Сталина и советскую власть – сколько угодно».
«…Поэтому ты и смог издать такие откровенные свои книги! – продолжал разоряться Витька. – Где ругмя ругаешь некоторые наши демократические нравы и порядки! И какой ты после этого патриот, ведь в нынешней России любой автор должен быть больше чем поэт и сознательней любого гражданина?..»
«Это как?» - мысленно не понял я.
«…А патриотом ты должен быть непременно обязан! – продолжал нести «заумную» околесицу поддатый российский «демократ». – Особенно в то время, когда российскому орлу развязали руки и он, как молодой лев, готовится к очередному прыжку в плане новой эпохи просвещения. Почему, спросишь ты, новой?..»
«Да заткнись ты!» - подумал я, с тоской понимая, что зря соблазнился бутылкой, стоимость каковой не лучших палёных сортов была значительно ниже стоимости выставленной мной закуси. Каковую закусь Витька, как истинный демократ из бывшей столичной лимиты, поедал не только от здорового аппетита, но ещё и впрок.
«…А потому, что одна эпоха в России уже была, но во времена проклятой империи зла, когда нас насильно заставляли учить какой-то выморочный марксизм-ленинизм вместо истории нашей Родины, мы начисто о ней забыли. Как забыли о великой русской просветительнице, о нашей Екатерине третьей…»
«Какой Екатерине?» - спросил я.
«Екатерине третьей!» - повторил Витька.
«Если ты имеешь в виду бывшую немецкую принцессу Софию Августу Фредерику Анхальт-Цербсткую, то она была всего-навсего Екатериной второй», - огорошил я Витьку.
«Так я же не спорю? – не огорчился Витька. – Вторая, третья – зачем придираться, имея в виду наше с тобой совдепское историческое образование?»
«Ладно, не буду придираться и буду иметь», - не стал спорить я.
«Но теперь мы всё исправим! – продолжил базарить Витька. – Под руководством наших современных духовных лидеров, таких разносторонне просвещённых личностей как Гайдар, Чубайс и Бурбулис, наша страна возьмёт лидерство на мировом рынке не только товаров с услугами, но и на трансконтинентальном рынке интеллекта!»
«Это уже какая-то шизофрения», - подумал я, а Витька перешёл на личности.
«Вот ты пишешь: там руины бывшего колхоза, тут развалины бывшего комбината? Ну, руины, ну, развалины. Ну, сдали предприимчивые люди всё то железо, из чего были построенны данные колхозы с комбинатами на переплавку. Ну, и что? По-твоему и по-зюгановски – это плохо. Но я от лица всех демократов России говорю вам: мелко плаваете, господа! И пытаетесь хвататься за обломки прошлого, прятаться за хламом бабушкиных сказок о светлом будущем, таким образом не видя действительно блестящего не за горами завтра. Когда временный рыночный хаос стабилизируется в гармоничное классовое общество с удельным весом элитарной прослойки от тридцати процентов и выше…»
«Нет, это не шизофрения, - подумал я, - это бред морального извращенца. Или аморального?».
«…Когда на месте теперешних руин и развалин возникнут современные супергиганты на базе передовых инноваций и самых современных нанатехнологий!..»
«Ну, бурьян в рост человека на бывших полях уже возник, - подумал я, - как на территории «Минатома» - комплекс складов для просроченного продовольствия и третьесортного ширпотреба. Теперь остаётся подождать, когда штаты с Европой и прочими развивающимися странами разрешат нам не покупать у них вышеупомянутых продовольствия с ширпотребом, но превратиться в самодостаточную индустриальную державу».
«…Светлые помещения вместо грязных совдепских цехов, робототехника против унизительного ручного труда при проклятой империи зла, высокая зарплата в твёрдой валюте США взамен оскорбительным копейкам, – продолжил извращаться Витька. – И дружеские партнёрские взаимоотношения между членами нового просвещённого общества, независимо от рангов, имущественного ценза и занимаемых должностей. Когда мы, наконец, поймём, насколько примитивно было называться товарищами, и, наконец, все поголовно станем господами…»
«Ну, да, некоторые телеведущие уже давно называют пялящееся в экраны население дамами с господами, только кому от этого легче? - мысленно возразил я. – Тем более что данные телеведущие, материально приподнявшись на хорошо оплачиваемых холуйских должностях, откровенно считают большинство своих «клиентов» быдлом. При этом делают разницу между быдлом и не быдлом строго в соответствие с денежным выражением: имеешь больше штуки долларей в месяц – уважаемый образованный человек. Нет – быдло».
«А ещё в одном твоём романе я нашёл совсем уже откровенную клевету! – взялся отчитывать меня Витька. – Ты описал такого отрицательного героя, причём человека образованного, районного демократа с семилетним партийным стажем, который без суда и следствия с предварительной кадастризацией захватил бывший заповедник районного значения в виде лесопарка, окружил его предупредительными табличками вместо забора, потому что лесопарк стоит на двадцати гектарах и велел охране травить собаками всех тех, кто продолжал таскаться по лесопарку в поисках грибов и ягод. Как ты мог? Ты же честный порядочный и достаточно образованный человек!»
«Про Алабина слышал? – вопросом на вопрос ответил я. – Как он, став главой районной администрации, а посему минуя всякую возню с приватизацией, вывел из районного земельного кадастра целый комплекс лучших в нашей местности прудов в единоличное владение? А затем оградил комплекс предупредительными табличками, потому что территория таки двадцать гектаров замечательного леса, а не шесть соток у бедной бабушки. Потом нанял охрану и дал ей полный карт-бланш. И на сегодняшний по неофициальным данным день – потому что какой официоз по отношению к самому главе районной администрации? – мы имеем три трупа с огнестрельным и пять покалеченных с помощью новомодной бейсбольной биты».
«Враньё! – благородно возмутился Витёк. – Слышал я эти басни, которые сочиняют недорезанные коммунисты и те, кто жестоко завидует такому замечательному человеку, как Василий Петрович Алабин!»
«Конечно, враньё, - легко согласился я, - но так на то у нас теперь и свобода слова, а?»
«Дали свободу всякой сволочи», - процедил Витёк и отвалил так быстро, что я не успел дать ему в его демократское ухо. Не успел и сначала расстроился, а потом многажды хвалил себя за это. Потому что на следующий день после нашей встречи Витька приказал долго жить. Вернее: ему приказали.
На дворе стояло бабье лето, и днём температура поднималась до двадцати пяти градусов. Вот и решил Витька прогуляться на своих двоих до «приватизированных» господином Алабиным прудов. Пришёл, разделся, погрелся на солнышке и полез в воду, удивляясь непривычным на бывших общественных прудах тишине и покою.
А в ту пору случись на прудах рыбаки, какие-то бедные родственники господина Алабина. Они половили рыбу, половили, отвалили с прудов и донесли кому-то из ближних холуев вышеупомянутого господина о наглом вторжении во владения Алабина нелегитимного, по понятиям рыбаков, гражданина. Холуи напрягли охрану новообразовавшихся земельных с водными ресурсами угодий главы районной администрации, а охрана, железно памятуя о предоставленном им карт-бланше, поступила так, как захотела.
Был, в общем, в данной охране один дегенерат и бывший советский уголовник Валька Поц. И был снабжён данный дегенерат лично господином Алабиным для эффективной службы водным мотоциклом, электрошоком и газовой пушкой. Газовую пушку дегенерат переделал в нормальную боевую и лично застрелил насмерть трёх отдыхающих. Потом Валька попытался с помощью мотоцикла и электрошока глушить рыбу. Поехал по пруду, сунул в воду включённый электрошок и чуть не крякнул. Но сказалось дегенератское здоровье, закалённое уголовным прошлым, и для следующего раза Валька надыбал прорезиненный комбез и такие же краги с бахилами. А тут какая-то нелегитимная скотина – по сведениям, поступившим от бедных рыбаков, - в пруду купается. Ну, Валька погрузил мотоцикл на свой тарантас и мухой к прудам. Надевает резину, сгружает мотоцикл на воду и с молодецким посвистом мчится на нелегитимного. Каковой придурок не просто плавает кверху пузом, но, завидев экзотический в наших краях в описываемые времена водный мотоцикл фирмы «Хитачи», приветственно машет ручкой и чего-то радостно булькает. Вот, дескать, какая благодать взамен проклятой империи зла снизошла на землю Скопинскую. Когда по пруду, вырытому во времена негодяя товарища Сталина, плавает не бытовой мусор со всякой рабоче-крестьянской шушерой, а уважаемый господин на всамделишном ватербайке.
Ну, Валька на игривые жесты нелегитимного гражданина озлобился окончательно, подъехал к нему и ткнул в темечко электрошоком. Чтобы не нарушал, собака, святая святых российской демократии, и не проникал бесплатно на территорию незаконно присвоенных паханом районной администрации общественных прудов с лесом.
Валька, в общем, тюкнул, а Витька как плавал пузом кверху, так и остался. Только булькать перестал и ручкой трепыхать…
3 февраля 2012 года
1 Медведь – скотина зело нечистоплотная и жутко серливая. Ну, срёт постоянно, где ни попадя, потому что чего ему по его скотскому разумению стесняться?
2 Но самое смешное, это если перевести стоимость тогдашней двухкомнатной московской кооперативной квартиры по тогдашнему чёрному курсу в доллары. И, получив всего две с половиной тысячи долларов при империи зла за квартиру на Юго-западе против трехсот тысяч тех же долларов за аналогичную квартиру в самом дальнем Южном Бутово во времена распрекрасной Единой России, можно начинать смеяться
3 Московский авиационный институт
4 Вообще-то, миф о драконовским мерах к инакомыслящим во времена СССР вовсю поддерживается всякой мразью вроде Познера с Млечиным. На самом деле все драконовские меры приказали долго жить после смерти товарища Сталина. А жаль. Иначе не ходили бы мы в холуях у господ вроде Абрамовича с Чубайсом и не превратились бы в отстойную страну, куда везут ядерные отходы и прочее неликвидное продовольственное с промтоварным дерьмом даже из недоразвитых стран
5 Ещё один парадокс самой современной гнусной российской действительности: за приватизационные чеки население платило по двадцать пять рублей, и большинство населения взамен данных чеков ни хрена не получило. За приватизацию квартир (даже кооперативных!) население выкладывало до тысячи долларов. Хотя в советские гнусные времена эти квартиры (кооперативные не в счёт) население получало совершенно бесплатно. Суть парадокса: демократы теперь вовсю трубят о «справедливой раздаче» чеков и предоставлении возможности приватизировать жильё как о своём показательно «гуманитарном» акте
6 В своё время довольно прибыльное дело. Сейчас, когда большая часть стеклотары стала изготавливаться в одноразовом формате, не очень
7 Грубо говоря: разница между дебетом и кредитом
8 На улице Льва Толстого имеется один из московских пивоваренных заводов. И если гулять к заводу со стороны Садового кольца, можно обязательно наткнуться на памятник классику. Сидит
9 Сначала его звали Савлом. Был ревностным гонителем христиан. Потом – когда к нему лично явился Христос – стал ревностным христианином и ревностным проповедником христианства
10 В США Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства, правительственное ведомство
11 Было дело: историю страны в непрофильных вузах учили хреново. Но надо отдать должное демократам: сейчас историю России и в профильных преподают так, как нравится господам Соросу с Фурсенкой или госпоже Мадлен Олбрайт. И скоро наша молодёжь будет железно верить в то, что немецкий фашизм завалили англо-американцы в компании с генералом де Голлем и польскими ополченцами, а генералы Краснов с Власовым были бескорыстными борцами с ненавистным режимом большевиков. В то время как тот и другой, обзываемые некоторыми демократическими историками истинными патриотами России, инициировали такие зверства среди соотечественников, что их презирали и Вильгельм второй, и Адольф Шикльгрубер, и даже их подручные колбасники из военной оккупационной жандармерии и подразделений СС. Зато наши новые историки, души холуйские, уважают. Так же, как господина Столыпина, перевешавшего в своё время кучу крестьян, за которых он якобы старался и даже жизнь положил
12 Автор с негодованием отказывается даже от условного соседства с гандоном Зюгановым. Автор не любит Зюганова ещё больше, чем негодяя Бурбулиса, мразь Чубайса и идеологического педераста Гайдара. Потому что Зюганов лишь прикидывается коммунистом, сыто паразитируя на остаточной народной вере в коммунистическую идею
13 Автор почти дословно передаёт образчик словоблудства одного своего преуспевающего знакомого, бывшего коммуниста, бывшего демократа, нынешнего члена партии «ЕР»
14 Автор описал эпизод из самой реальной российской паскудной действительности. Даже фамилии – Алабин – не изменил. Сначала господин Алабин разводил в прудах рыбу, закрыв доступ к прудам населению. Теперь на территории бывших общественных прудов коттеджный комплекс для продвинутых областных клиентов. Аренда коттеджа – как в Швейцарии. Зато полный сервис с буфетами, саунами, массажами, коксом, девочками и мальчиками. Алабин, правда, должность главы районной администрации оставил. Перешёл, то есть, с повышением в областную администрацию. Член партии «Единая Россия». В кабинете держит на видном месте портрет Владимира Владимировича. Речь, конечно, не о Маяковском
15 В описываемые времена простые бедные граждане не имели сотовых телефонов. В нынешние времена бедных не стало меньше и качество их бедности не улучшилось, однако сотовые телефоны имеют даже бомжи. И это не парадокс: просто многие русские люди предпочтут голодать или болеть без необходимых лекарств, но быть не хуже других, то есть – быть с сотовыми телефонами по одному (а то и по два) на каждого в семье, включая нищих бабушек с дедушками и сопливых детей, которые ещё и говорить толком не научились. Долбоёбы, в общем. Зато как хорошо владельцам сотовых компаний и продавцам телефонов?
16 Скопин, районный город в Рязанской области