1. Одноклассникам
Сорок пятый, сорок пятый… Снежная зима;
весь в развалинах Воронеж; всё ещё война;
мне тринадцать будет летом; в школе – третий класс,
печка-бочка, и надежды согревают нас;
военрук, старик из «бывших» (седина и стать),
просит нас «боеприпасы» в школу не таскать;
просит деток-переростков жизнью дорожить:
«Надо! Надо до Победы целыми дожить!
До неё уже, ребятки, ходу полшага».
(У поручика в пятнадцатом оторвана нога).
Мы дожили, уцелели. Только старший друг…
Накануне Дня Победы умер военрук.
Город в майском разноцветье пел и ликовал.
Ветер радости народной всех на праздник звал.
Но в почётном карауле замер третий класс.
…В День Победы рядом с Другом вижу, братцы, нас.
2.
Как он верил! Как ждал «перемогу»
военрук* наш по кличке «ликбез»!
Припадая на правую ногу,
а вернее сказать, на протез,
в класс входил он не по-стариковски,
объявляя нам «шмон» на ходу, –
офицер из селян приднепровских,
ставший «красным» в двадцатом году,
когда был он уже инвалидом –
пятый год деревяшкой стучал.
За народ на буржуев обиду
он и раньше свою не скрывал.
В продотрядах служил он и в ЧОНе,
Осоавиахим создавал,
и готовил людей к обороне,
начеку быть он всех призывал.
Говорил убеждённо: «Буржуям
костью в горле наш СССР».
И войну предвещал он большую,
прежним войнам совсем не в пример.
А когда она грянула, сразу
к военкому пришёл на приём.
И не рад был, конечно, отказу –
на протезе помчался в райком.
Но ведь было тогда инвалиду
далеко уже за пятьдесят.
Нет, не видел никто в нём обиду,
был любимцем у наших ребят.
Научил собирать автоматы
и из них по мишеням строчить.
Но хотел, чтобы мы, все ребята,
до Победы сумели дожить,
чтобы мины сумев обезвредить,
мы могли бы себя сохранить.
Пацаны – мы, и каждый был вреден,
и старались по-детски финтить,
под рубашкою пряча патроны,
пистолеты за поясом брюк.
Вот поэтому частые «шмоны»
и устраивал нам военрук.
И, незлобно чехвостя, вот штука! –
он умело учил доброте.
… Как горжусь: через годы во внука
я вкрапляю умения те.