МОЙ БРАТ ЮЗЯ.
Юзя был рижанин. В Риге он и родился ещё в тысяча девятьсот тридцать первом году. В Латвии тогда, как и теперь независимой, где все учились в латышских школах и все говорили по-латышски. И отец его Иосиф родился в Риге, но лет на тридцать раньше. И тоже говорил по латышски. Только дед Аба сюда приехал. В девятнадцатом веке. Как это, откуда? Из Бердичева, понятное дело! Но с тех пор они все рижане. И говорят по-латышски. И при Советской власти были рижанами. Дед Аба, отец Иосиф, а теперь Юзя. Не просто рижане, а жители Межапарка. Межапарк это не центр города, это гораздо лучше. Это деревянные дома и старые деревья. Свежий воздух и почти деревенская тишина.
Смыслом и содержанием Юзиной жизни был пятилетний внук. Что такое первый, старший и пока единственный внук в еврейской семье, понимает каждый еврейский дед, а уж бабка, тем более.. И внук тоже это понимал, откровенно предпочитая дедов дом, родительскому, потому как здесь совершенно безнаказанно ставил квартиру вверх дном. В комнатах и на крыльце ничто не стояло ногами или ножками книзу. И ничто не стояло подолгу одинаково. А чтоб было тихо?! Ну-у…. Живой мальчик!..
А в соседнем доме жил детский доктор. Высокий, неторопливый латыш с вечной трубкой в зубах. Говорили, что, осматривая ребёнка, он всё-таки трубку из зубов вынимает, но в это не верилось. Утрами Изя и сосед встречались возле своих автомобилей.
- Доброе утро! - говорил Юзя и четыре раза в неделю – в понедельник, вторник, среду и четверг – сосед отвечал кивком. Юзя не обижался. Зато в пятницу, видимо радуясь предстоящим выходным дням, доктор, брал трубку в руку, говорил в ответ: «Доброе утро. – и даже прибавлял: – Как дела?» Это рассматривалось, как компенсация за недельную молчаливость.
– Спасибо, -- и Юзя, согнувшись, залазил в свой «жигулёнок». На улице он поворачивал вправо. Следом выезжала соседская «волга» и делала левый поворот.
В одну из пятниц сосед, задержавшись взглядом на внуке, разговорился необыкновенно.
– Неуравновешенный мальчик, – после обычного «как дела?» – сказал он, всё ещё держа трубку в руке. И добавил - возбудимый. - Помолчал и ещё добавил: – нервы. – И вздохнул.
Юзя похолодел. Но пока он раскрыл рот для вопроса, доктор уже сидел в «волге». Он помахал Юзе и, на этот раз первым, выехал на улицу.
Не успев спросить совета, Юзя тут же этому обрадовался. Конечно, сосед был хорошим детским врачом, об этом все говорили. Но, ведь, и в песне поётся:
«Водят гаду еврея-профессора...»
Да и молод слишком. Юзя с детства помнил, как должен выглядеть настоящий доктор: в каракулевой шапке «пирожок», в пальто с шалевым воротником. И с палкой в руке. Те доктора мыли руки перед осмотром больного, а не потом. Впрочем, и потом тоже. Я помню такого доктора, в Киеве на Подоле. Его звали доктор Овсиевич. Но речь не обо мне и не о Киеве, речь о Межапарке и об Юзе.
Он нашёл такого доктора. А вы сомневались? Э-э! — он не был бы Юзей, если б не нашёл. Профессор – на меньшее Юзя бы не согласился! – профессор был толст, почему-то наголо стрижен и с сигарой в зубах. Сигара Юзю добила. Профессор небрежно бросил на полку потёртую книгу с «ятем» на толстом переплёте. Покосился на юзины «жигули», но полез в них, не возражая. Войдя в дом, спросил, где можно вымыть руки и постоял, ожидая, пока подадут полотенце. Хотя рядом висел десяток свежих. Долго щупал и осматривал мальчика, стучал под коленку молоточком, даже измерил давление. Недоумённо пожал плечами.
– Вполне обыкновенный, – тут Юзя поморщился: его внук не мог быть «обыкновенным», даже в хорошем смысле, -- вполне нормальный хороший мальчишка, -- сказал профессор, -- так чего вы хотите? Ничем не болен и слава Богу!
Прощаясь, он сделал неуловимое движение рукой и Юзя тоже сделал неуловимое движение: профессор не проверил: он знал, что купюра достаточно крупная и не ошибался. В тех же Юзиных «жигулях» был доставлен домой. Юзя вздохнул. Что-то не так. Всё-таки, надо говорить с соседом. При всех его недостатках. И в ближайшую пятницу, когда сосед, бросив привычное «доброе утро», направился к своей «волге», Юзя его удержал.
– Я показывал мальчика профессору, – сказал он.
– Зачем?
– Ну ты же сам сказал: возбудим, нервен, вспыльчив.
Сосед вынул изо рта трубку и вздохнул. Помолчал. Юзя тоже молчал, но напрягшись. И не дыша.
-- У мальчика мама еврейка, а папа армянин, – сказал, наконец, врач. -- Ты хотел, чтобы он был... эстонцем?» .
Он не сказал - латышом. Что вы! Такого он даже подумать не мог бы. Ещё чего! Латышом! Он сказал - эстонцем. Эстонцем, это ещё ничего. Эстонцем, это можно. Или финном. Шведом, на худой конец…