Как на зло, сейчас, когда Вика осознавала, в какой опасности находится ее жизнь, ей очень хотелось гулять. Причем гулять одной, пешком по осенней Москве.
Андрей не показывался в городе Эдика, но люди передавали, что он поклялся отомстить «этой рыжей суке» за искалеченную руку. Он грозился ее убить всеми мыслимыми и немыслимыми мучительными способами.
Все нервничали. Вику бдительно охраняли днем и ночью. Даже Гарик больше не капризничал и не отказывался от охраны. Только не Вика. Она как будто искушала судьбу.
Вике было душно, тесно, будто ее запихнули в каменный мешок и медленно выжигали в нем кислород. Она задыхалась физически и духовно, металась, не зная, чего хочет.
И вот однажды, когда она гуляла в сопровождении пяти охранников, которые усиленно притворялись прохожими, она вдруг вспомнила такие же свои метания по городу. Это случилось после Нового Года, когда Москва показалась ей затаившимся врагом. Тогда она в панике прибежала на колокольный звон в одну маленькую церквушку.
И вдруг над ее головой снова зазвенел колокол. Она подняла взгляд и увидела знакомые купола совсем близко. Ей показалось, что это какой-то знак. Она побежала вдруг в ту сторону, совершенно изменив свой маршрут. Охранники едва не упустили ее из виду.
Как и когда-то давно, будто в прошлой жизни, она окунулась в благоухающий полумрак храма. Ее душу охватили печаль и покой. Она купила свечей и пошла к темным ликам древних икон, чтобы мысленно говорить с ними. О чем – она пока и сама не знала.
Вдруг ей пришла в голову мысль. Ведь она богата. Что если заказать здесь большой дорогостоящий молебен. Или, может быть, пожертвовать на храм.
Служба давно закончилась, лишь немногие верующие оставались в храме, молясь о чем-то неслышно перед иконами.
Вдруг Вика увидела батюшку, который неспешно шел, задумавшись о чем-то своем.
- Простите меня, батюшка, - обратилась к нему Вика, - я хотела бы пожертвовать на храм или заказать молебен.
- Дочь моя, здесь каждый жертвует посильно.
- Вы меня не поняли. Я хочу дать много денег на храм или какие-нибудь ваши нужды.
Батюшка внимательно смотрел на нее.
- Боюсь, это Вы меня не поняли. Урна для пожертвований находится там, где Вы покупали свечи.
С этими словами он хотел продолжить свой путь, но Вика остановила его снова.
- Наверное, Вы не знаете, кто я…
- Я знаю, кто Вы, Виктория Александровна. Но в божьем храме все равны. Если вы хотите пожертвовать на храм, то просто положите деньги в урну, ибо сказано «У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно». Однако, если Вы хотите не просто откупиться от совести деньгами, а действительно желаете творить добрые дела, я могу подсказать Вам, что нужно сделать.
- Я хочу сделать доброе дело, потому что я чувствую себя оскверненной. Я сделала кое-что очень плохое. И еще… я потеряла ребенка.
- Виктория Александровна, мне кажется, разговор наш будет не простым и не коротким, поэтому, я приглашаю Вас к себе в гости. Это совсем недалеко – я живу при этом храме, тут построен домик.
- Спасибо за приглашение, я с удовольствием его принимаю. Простите, как я могу к Вам обращаться?
- Отец Даниил.
- Рада знакомству, отец Даниил.
Жилище священника оказалось не просто бедным – оно было аскетичным. Простой дощатый стол, деревянная скамья, пара стульев, тут же узкая койка, по-солдатски застеленная казенным темным одеялом. Обычные, самые дешевые алюминиевые миски, ложки, вилки, кружка на столе – все сияет чистотой. Темные лики древних икон и неугасимый огонек лампадки под ними. И огромные, занимающие все свободные стены, книжные шкафы, переполненные старинными книгами в почерневших переплетах.
Вика, последовав примеру отца Даниила, перекрестилась на образа, вошла, присела на предложный стул.
- Виктория Александровна, разделите со мной мою скромную трапезу?
- Не скрою, мне было бы любопытно попробовать, чем питаются священники.
- Ничего любопытного: тушеная капуста (я сам тушил), травяной чай, сухарики.
Видно было, что, несмотря на то, что отец Даниил ел самую простую пищу, к приготовлению ее он относился с любовью. Поставленная перед Викой миска с капустой пахла так аппетитно, что ее рот моментально наполнился слюной. И это несмотря на то, что Вика последние недели ела с большой неохотой.
- Вы можете кушать и рассказывать мне, что Вас тревожит. Знаете, это совсем не по уставу, но, мне кажется, в такой обстановке людям проще раскрепоститься и быть совсем откровенными.
- Пока они ели, Вика вкратце рассказала о себе. Затем, преодолевая стыд и волнение, Вика рассказала о том, как она наказала предателя, о том, что не знала, что носит ребенка и очнулась в больнице, узнав, что потеряла эту маленькую жизнь.
Отец Даниил слушал очень внимательно, спокойно глядя девушке в глаза. Его глаза светились такой добротой и спокойствием, что она, наконец, почувствовала себя в безопасности и вдруг расплакалась, выпуская всю запертую в душе боль.
Она плакала, как в детстве, всхлипывая и шмыгая носом, икая и давясь рыданиями, а он просто сидел рядом. Ничего не говорил, не утешал, но и не упрекал. Смотрел на нее, сочувствуя ее горю молча.
- Вика, давай поступим с тобой так, - наконец произнес он, - здесь ты у меня в гостях. Не на исповеди. Поэтому я скажу тебе свое мнение как человек, не как батюшка. Потом мы пойдем с тобой в храм, и ты прочтешь вслед за мной молитву. Мы будем считать, что ты мне исповедовалась. Теперь же я скажу тебе вот что. Конечно, казнь – не женское дело. Но я, как человек, считаю, что ты поступила правильно и справедливо. Излишне жестоко, конечно, но справедливо, понимаешь? Кто я такой, чтобы тебя осуждать. Знаешь, до того, как стать батюшкой, я воевал в Афганистане. Там и узрел Бога. Пришел, организовал реконструкцию церкви, где меня крестили когда-то. Здесь и служу теперь. Стараюсь делать добрые дела. Как можно больше добрых дел. Знаешь, возможно, эта фраза стала слишком затасканной, но Бог – это любовь. В моем понимании это именно так. Я принимаю всех людей такими, какие они есть и всех вас люблю. Я видел, как хрупка человеческая жизнь, как легко убить человека. Сейчас я вижу, как плачет твоя душа, и моя душа плачет вместе с твоей. Я чувствую, как тебе больно и плохо. Я знаю, что по-настоящему хорошим людям становится хорошо, когда они делают хорошие дела. Знаешь ли ты, что такое сестричество?
- Сестричество? Вы предлагаете мне стать монахиней?
- Нет. Сестричество – это объединение женщин, девушек, которые хотят совместно делать добрые дела. Понимаешь, часто в одиночку добро делать трудно. Ну вот, например, сколько бы ты могла взять на воспитание детей к себе домой?
- Даже не знаю, - подумав, ответила Вика, - я буду с Вами честной – ни одного. Я не чувствую себя вправе воспитывать чужих детей, потому что не знаю, как это делается. Кажется, я до своих еще не созрела.
- Все правильно. Ты ответила честно. Но если женщин много, они могут организовать свои усилия, чтобы воспитывать брошенных детей. Одни дают деньги, другие покупают нужные вещи, третьи воспитывают детей, четвертые – учат, а пятые – готовят еду для них. Ты ведь видела, сколько сейчас на улицах бездомных людей. А детей среди них сколько? Еще было бы ничего, если бы они для себя милостыню просили. Но они просят для взрослых преступников, которые наживаются на нашем милосердии. Несколько женщин… да что там несколько – их уже почти три десятка объединились в сестричество, чтобы совместно делать добрые дела. Под Ярославлем у них есть что-то вроде приюта, где воспитывают найденных на улицах детей. Не как в детском доме. Как дома, если бы у детей была семья. Тебе надо это самой увидеть – тебе понравится. Есть приют для одиноких женщин с детьми. Женщины там выполняют посильную работу и не чувствуют себя нахлебницами, ведь милость и унижает и развращает душу. Есть приют для стариков. Ты можешь помочь им, а можешь пойти и бросить сколько не жалко в урну в храме.
- Отец Даниил, я хочу встретиться с сестрами и помочь им в их добрых делах. И еще. Можно, я буду приходить в этот храм. Иногда.
- Вика, знаешь, когда я смотрел на тебя по телевизору, я видел просто богатую сволочь, которой не стыдно роскошно жить, когда другие умирают с голоду. Теперь я начинаю тебя понимать. Можешь, конечно, приходить в храм. Но давай будем друзьями. Я знаю, что для тебя дружба значит многое. Для меня – тоже. Давай дружить и вместе делать добро, которое в наших силах и возможностях.
- Давайте.
Он подал ей руку, и она с жаром ее пожала, чувствуя глубокую симпатию к этому мудрому и доброму человеку.