Высота

Борис Аверин
                Я славно пожил!..  Я знаю счастье!..
                Я храбро бился!.. Я видел небо...
                Песня о соколе
                Максим Горький


  Я с другом сидел в машине в ожидании очереди на досмотр для  проезда на авиашоу. Рядом с дорогой возвышалась мачта радиоантенны, обеспечивающей полёты. Сверкая раскраской, в лучах утреннего солнца, над нами проплыл дирижабль. Он плыл в воздухе плавно, величественно и так низко, что можно было в подробностях рассмотреть его оболочку и пилотскую кабину.

  Я подумал, что его полёт на низкой высоте красив но, не безопасен. Память возвратила нас в трагическое событие, случившееся на месте, над которым видели необычный летательный аппарат.  Здесь погиб очень известный лётчик-испытатель. Он прославил нашу страну многочисленными мировыми авиационными рекордами, в том числе рекордами покорённой высоты. Трагедия произошла из-за низкой высоты катапультирования из неуправляемого самолёта - купол парашюта не успел  наполниться воздухом.

  Поток автомашин не двигался – было достаточно времени для воспоминаний и размышлений. Мы вели не торопливую беседу о герое испытателе, о важности высоты для спасения пилотов. Неожиданно разговор повернул в русло моих личных воспоминаний о высоте, о небе.

  Высота манила меня  к себе с малых лет.  Хотелось подняться над землёй и увидеть её сверху.  Во время войны, находясь в эвакуации в деревне, как и другие деревенские мальчишки, залезал по углу сруба избы до крыши.  Матери работали в поле, а малышня была предоставлена сама себе. Стремление к высоте одного из нас, Кольки Журавлёва, закончилось трагически.

  Его похороны  не убили желание ощутить высоту. Подрастая, мальчишки поднимались выше крыш, залезая на деревья. Наиболее смелые достигали верхушки берёзы. Она сгибалась, раскачивалась ветром. Прижавшись к ней, можно было видеть внизу  крыши изб, огороды, пруд за околицей деревни и лес вокруг деревни.   Открывающийся вид вызывал восторг и радость.

  С годами желание подняться выше и выше у меня не пропадало. После прорыва блокады Ленинграда наша семья снова жила в  Ленинграде. Когда подрос, то иногда помогал маме заносить выстиранное бельё на чердак дома. Тогда я непременно вылезал на крышу. Нравилось с крыши пяти этажного дома с интересом смотреть вниз на автомобили, людей, двигающихся по проспекту. Но, при осмотре окрестностей -  вокруг видны были только крыши, крыши. Одни ниже, другие вровень с моей высотой. Над однообразным видом крыш возвышался остроконечный шпиль Московского вокзала. Он был очень близко и украшал собою тот не интересный пейзаж.

  Я учился в десятом классе, когда поднялся на парашютную вышку, которую построили рядом с парком.  Пятьдесят метров казались большой высотой. Они уже немножко уменьшали в размерах всё, что можно было видеть внизу: деревья, дорожки парка и гуляющих людей.
 
  Следующей ступенью моего стремления в небо,  стали подъёмы на аэростате при выполнении первых парашютных прыжков. Вид земли, чувство высоты были не обыкновенно захватывающими.  Из-за тесноты гондолы одно из мест парашютиста было маленькой скамеечкой, откинутой за борт и удерживаемой двумя тонкими металлическими тросиками. Подъём на этом откидывающемся сидении особенно был интересен.

  Ноги находились в гондоле -  сооружении, похожем на  деревянный ящик, тело было за её бортом. Сильный ветер отклонял канаты, свисающие вдоль его сигарообразного корпуса, и  насквозь продувал холодом одежду  парашютистов.

  Вдали, в дымке угадывался город, над ним сверкал золотом шпиль Петропавловской крепости. Совсем близко блестели зеркала трёх озёр.  Взгляд вертикально вниз заставлял ритмичней биться сердце. Земля была далеко внизу, высота представлялась бесконечной пропастью, на дне которой были мелкие строения аэродрома и нитка дороги, подходящая к ним. Сознавая, что сидишь не пристёгнутым на узенькой дощечке, становилось страшно, желание смотреть вниз  пропадало. Глаза сами упирались в пол гондолы, или смотрели вдаль прямо перед собой.
 
  По-особому воспринималась высота, когда летал на самолётах. Душа приходила в восхищение на взлёте после отрыва от земли сверхзвукового истребителя. Земля стремительно удалялась вниз и вскоре  виделась махонькими квадратами полей, разделяемых зелёными линиями лесопосадок. Росла высоты полёта -  удалялся горизонт. Серебристые ленты рек и блюдца водоёмов в лучах яркого солнца, разноцветные поля и серые шоссейные дороги манили из кабины взгляд. Но, любоваться пейзажами в полёте некогда. Всё внимание на приборы, на работу с оборудованием.

  Не земную, фантастическую красоту создавало восходящее солнце ранним утром в полёте над верхушками мощно-кучевых облаков, которые ещё не успели разрушиться после ночной грозы. Облака были огромными ватными столбами. Их верхушки - абсолютно белые, клубящиеся, не похожие  друг на друга слепили глаза. Их низ  был тёмно-серым, иногда зловеще чёрным потому, что  туда не проникал свет восходящего солнца.  Изменение цвета огромных облачных столбов было красочной картиной. Казалось, что художник создал мазками большие  облачные горы, используя все цвета радуги с неисчислимым количеством оттенков.

  Сквозь появляющиеся в них редкие просветы прорывались лучи солнца, выплывающего из-за горизонта. Они были собраны узкими яркими пучками. Казалось, что их можно потрогать, если не быть в кабине самолёта. В редких пустотах облачного небесного рельефа мелькала туманная земля, как дно колодца глубиной в несколько километров.
Когда в осенние хмурые дни на земле не было солнца неделями, людей тяготили туманы и моросящие дожди, высота дарила мне радость встречи с солнцем. Когда в ту пору самолёт вырывался за облака,  они оставались далеко внизу застывшими белыми волнами бескрайнего моря. Солнце ярким светом заполняло заоблачную высь голубова неба.

  Чем больше высота полёта, тем небо темнее. На высоте 8 000 метров оно тёмно- голубое. На высоте около 15 000 -  уже синее. Цвет неба можно было рассматривать над собой из кабины дозвукового истребителя. В стратосферном полёте на сверхзвуковом истребителе это было не возможно. Гермошлем  не позволял поворачивать голову, и смотровой щиток ограничивал обзор. Не увидишь землю справа и слева, только впереди - в дымке далёкий горизонт. Известно, что на тех высотах небо тёмное и днём, но увидеть небо таким мне не удалось. Мысленно, глядя на высотомер, представлял высоту стратосферного полёта.

  Большая высота полёта рисовала цвета неба такими красками, которых не увидишь на земле. Контраст светлого и чёрного можно было увидеть в стремительном наборе высоты при заходе солнца. Это были  кратковременные моменты.

  Солнце легло за горизонт, и сумерки опустились на землю. Набирая высоту, попадаешь в короткий рассвет и видишь солнце узким красным серпиком. В кабине светло, как днём. Но, солнце быстро прячется за линией горизонта.  Небо меняет окраску от светлой полоски на западе -  до чёрного цвета на востоке. Кабина быстро заполняется темнотой. На земле светятся огни населённых пунктов.

  Сейчас, сидя в машине, в месте гибели героя, я размышлял, что высота, которую он покорил, погубила его. Устанавливая мировые рекорды, он летал на высотах, где днём на тёмном небе мерцают звёзды.
 
  Но, трагедия! Высота не позволила наполнить купол парашюта. Что бы выйти победителем из той критической ситуации, не хватило каких-то двадцати  метров.
Очередь продвинулась, наша машина ехала в потоке других машин. Ворота въезда на аэродром стали ближе.
                Аверин Б.А.
                16.02.13.