Он родился в сорок втором, когда шла война, когда небо грохотало и падало на голову и было не голубого, а черного цвета, даже днем. А она – в шестьдесят втором, когда выросло целое поколение, не помнившее черного дневного неба.
Её еще не было на свете, а он уже жил, вдыхал свежесть утренних ветерков, любил Землю и целовался с девушками под цветущими деревьями. Она еще бегала в школу, заплетала по утрам косички, плакала над разбитой коленкой и играла в куклы, а он уже с нежностью смотрел в личико своего первенца.
Он родился в стране, где зреет тугой золотистый виноград и сливы, томные, синие, сладкие, как мед; где много солнца, и Адриатическое море несет свои загадочные прозрачные волны к щедрым берегам; где зима есть только в календарях; где язык так похож и не похож на язык ее родины, и где почти никто не слышал названия ее далекого северного городка.
И много-много лет каждый из них видел свои деревья, свою зиму, людей, похожих на него самого, и говорил слова любви на родном ему языке.
Но однажды время и пространство свернулись в тугие спирали, замерли, напряглись и вдруг, бешено сверкая, раскрутили свои гигантские кольца, бросив два одиночества навстречу друг другу. Две крохотные пылинки Вселенной слились в одно целое, смешав языки, страны и годы. Двое кинулись в жизнь друг друга: и вычли они из шестидесяти двух сорок два – и стало им по двадцать; и обрели они одну весну на двоих; и бросили они в снег гроздь спелого винограда и синие-синие сливы; и построили они из голубого льда дом у Адриатического моря; и говорили они слова любви на разных языках, понимая друг друга, ибо кто же не понимает любовь.
И пусть за встречей по пятам ходит разлука. Но нет власти ни у времени, ни у пространства над синими-синими сливами, над снегами, горящими золотом на закате, над зеленым листком на ветке, над слезой на щеке у любимой, над шепотом губ, над нежностью тел…