Пошла полоса удач, и дед был доволен. В счет земельного пая он выписал соломы. Андрей заработал и купил тонну угля. Правда, за месяц уголь подорожал на сто гривен: стоил теперь четыреста двадцать за тонну, и выходило, что он сто гривен выбросил, или работал это время задаром. Но Бог с ним, зато теперь зиму можно спокойно жить: и Марат кормом обеспечен, и в доме тепло будет.
А в октябре объявили о скупке имущественных паев. Местный покупатель давал за них половину их стоимости, но приезжий накинул десять процентов, и местный согласился платить столько же. Дед решил, что не стоит отказываться.
- С худой овцы хоть шерсти клок, - рассудил он, хотя овца была не такая уж худая, и могла бы подкинуть чуть больше.
Дед простоял в очереди у бухгалтерии два дня, и к вечеру отхватил тысячу семьсот гривен. Если пересчитать по стоимости угля, теперь и та, что была сравнительно недавно, когда уголь стоил в среднем пятнадцать рублей, то он получил за пай меньше половины месячной получки того недавнего прошлого. Но Бог с ними, зато он теперь будет с телегой.
Он обошел, приценяясь, всех бывших хозяев лошадей, и остановился на двух. У хозяина серой кобылы с жеребенком была телега новая, просторная, с откидными бортами, и к ней еще шлея и два новых хомута, которые в городе в магазине стоили не меньше двухсот гривен каждый. Сообразив, что в настоящее время сбыть все это добро великая удача, он просил за все всего триста гривен.
Вторая телега была старенькая, и размером поменьше. Но ее хозяйка – одинокая женщина, продавшая недавно своего мерина со скорбным видом сообщила деду между прочим, что ее дочь лежит в городе в больнице, что необходима операция но не хватает денег, чтобы оплатить ее, и соглашалась отдать телегу со шлеей за триста пятьдесят гривен.
Пол ночи посомневавшись, дед все же уснул, решив, что утро вечера мудренее. И утром, все же, неприязнь к хозяину серой кобылы, которому дед не мог простить жеребенка, взяла вверх, и он взял телегу у женщины-одиночки.
Они прикатили с Андреем телегу домой, вкатили во двор, и дед, поглядывая на нее в окно, был почти счастлив.
Зима стояла теплая, дед два раза в неделю выводил Марата погулять, и тот бегал, валялся, и, набегавшись, охотно возвращался в сарай к своей кормушке. Но в середине февраля снова пошла черная полоса в его жизни.
Началась она с того, что дед заметил, что слишком быстро тают запасы корма, и, пожалуй, соломы и дерти не хватит до травы. И решил, что Марат выглядит неплохо, довольно справным, и ничего с ним не случится, если немного урезать его суточный рацион.
Марат сразу заметил, что ему не додают корма, и тот встречал его, зло прижав уши. А через несколько дней, когда дед утром, в четыре часа, как обычно, принес первую порцию мешанки после десятичасового перерыва, только успел высыпать ее в кормушку, как Марат схватил его сзади зубами за пиджак и бросил на пол. Падая, дед инстинктивно пытался ухватиться за кормушку, и ударился грудью и левым плечом о ее край, и зашиб кисть руки.
- Да что ты. Подлая ты скотина, наладил деда швырять! – возопил, чуть не плача, поднявшись на ноги и разглядывая мизинец, на котором вскочила шишечка.
Дед испугался, что сломал палец, и это косточка выперла под кожей. Он пошевелил пальцем – ничего, вроде работает.
- Когда ж ты поумнеешь? Тебе ж через две недели два года исполнится уже, не одной женщины не пропускаешь, а сообразить не можешь, что сдохнешь с голода без деда.
Заперев дверь и возвращаясь в дом, морщась от боли, дед подумал за Марата: «Сам ты больно умный, наверное, был в два года».
Шишечка на мизинце исчезла, но кисть руки опухла, и боль в плече и в груди на месте ушиба не проходила, вызывая в душе его тревогу. Он вспомнил, как лет сорок назад, там, где они в то время жили, у соседа умер мальчик. Он упал с дерева, ушиб ручонку, и через некоторое время у него обнаружили рак, отрезали руку по самое плечо, но все равно он недолго жил после этого. Мать его потом рассказывала, что стояла, гладила белье, когда он пришел со двора, подошел к ней и пожаловался, что ему плохо.
- Иди, сыночек, приляг на диван, может, полежишь, и станет легче.
Он лег, уснул, и больше не проснулся.
Может, у него уже начался рак? А в марте умер хозяин сельского магазина от рака, а следом, вскоре, и их рабочий. Второй, вовсе, прожил немного. У него не было денег на лечение.
Дед думал, что у него тоже нет денег. Да и если б и были, какой смысл тянуть. Он уже достаточно пожил. Вот только жаль Марата. Но если отхватят руку, куда он с одной рукой? Что он сделает? В его положении излишняя роскошь, позволить хоронить себя по частям. Протянуть, сколько можно, а там, пусть Андрей сам решает судьбу Марата – ему уже будет все равно.
Мысли о скорой смерти занимали его все это время. Страха смерти не было. Боялся он боли, страданий, как он слышал много раз, особенно мучительны при этой болезни в последние дни, часы перед концом, когда больной не может уже терпеть без обезболивающих уколов. Если б умереть, как тот мальчик без руки. Господь избавил безгрешное дите от лишних страданий.
И в это время печальных размышлений, ему снова приснился тот сон. Он снова увидел себя умершим, летящим в кромешной тьме в лежачем положении покойника вперед ногами, в светящейся голубоватой оболочке. Но теперь он был не один. Впереди слева и справа он видел такие же летящие, в своих светящихся оболочках, фигуры, и на этот раз ему не было страшно. И, проснувшись, он спокойно некоторое время размышлял над этим сном, склоняясь к мысли, что, все-таки, это был не простой сон. Ведь не помнил он случая, чтоб один и тот же сон приснился бы дважды.
Приближалась Пасха, и на одну из служб съехались батюшки из других церквей на елеопомазание. Дед сильно сомневался в результатах такого лечения, все же пошел и дал себе вымазать святым маслом больное место. Сказано: по вере вашей дано будет, и это условие еще более уменьшало его надежду на выздоровление, но к его удивлению, к вечеру плечо перестало болеть, а утром боль хотя и возобновилась, но была заметно слабее. И дед успокоился.
Между тем, потеплело, и в середине марта дед вывел Марата прогулять, с тем, чтобы он хорошенько размялся после продолжительного пребывания в сарае. А на следующий день решил его первый раз попробовать запрячь в телегу. Он не раз слышал, что первый раз необходимо хорошенько загрузить телегу, иначе он может запросто ее разнести. Некоторые даже советовали, сверх того, загнать его в пахоту.
У деда нечем было загрузить телегу. У соседа во дворе лежала стопка виноградных столбиков, и он бы не отказал. Дед постоял у забора, глядя на столбики, соображая. В каждом столбике, в среднем, килограмм двадцать пять. Сколько их потребуется? Наверное, не меньше двадцати. Вынести на улицу, поднять в телегу, затем снова снять и занести во двор, положить на место.
Он вспомнил рассказ Гены Москалюка, как он первый раз запряг своего жеребца. Он загрузил телегу столбиками, и тот все равно понес так, что не мог его удержать, телега налетела колесом на камень, перевернулась, он вылетел из телеги и попал в больницу, кажется, с переломом ребра.
«Что Бог даст», - обреченно подумал дед. Он прилежно помолился перед иконами с полчаса, прочитав все известные молитвы и псалмы, которые, по его мнению, подходили к этому случаю.
Новинку в виде шлеи Марат принял, к удивлению деда, спокойно, будто уже давно надевал ее каждый день. Дед вывел его, коротко привязал к столбику, затем, подвел сзади за оглобли телегу, и закрепил оглобли в кольцах шлеи, пристегнул вожжи к уздечке, протянул и положил на телегу.
Волнуясь, он отвязал повод от столба, отстегнул его, и, пока Марат не сообразил, что свободен, быстро побежал, забрался в кузовок телеги, сел на сидение, расправил вожжи и бодро, даже весело обратился к своему воспитаннику:
- Ну что, Малыш, поехали. Ты уже большой, пора приниматься за работу.
Марат повернул голову, посмотрел на деда и отвернулся. Дед посидел, и уже более требовательно:
- Ну, пошел, пошел! – потянул его за левую вожжу. Марат снова обернулся на деда, и не с места.
Дед хлопнул его хворостинкой, раз, другой раз, подергал за вожжи. Марат повернул голову и укоризненно посмотрел на деда.
- Ну ладно, постой, подумай хорошенько, - уступил дед.
Марат думал около часа, и видно, так ничего и не придумал, и дед решил, что на первый раз этого достаточно. Распряг Марата и увел в сарай.
На другой день Марат все же осмелился, стронул телегу с места, протащил ее метров пять, и снова встал. И дед, просидев час, распряг его. На третий день Марат протащил уже подальше, но на этот раз дед, на потеху соседей, просидел более часа, в общем-то, довольный.
- Ничего, все же какой-то прогресс есть. Спешить некуда.
Но на следующий день, когда Марат протащил телегу уже метров за пятьдесят и встал, из переулка выехал на паре Макар Никольчук, и Марат взял с места в галоп, рванул ему на встречу. Дед, растерявшись от неожиданности, даже не попытался его притормозить, натянув вожжу. Когда две телеги сошлись, он успел подумать, что в следующий момент оглобля его телеги врежется в бок ближней кобылы. Но Макар, привстав, замахнулся кнутом, хлестнул им по морде Марату. Тот отпрянул, и лошади Никольчука пронеслись мимо.
«И не ждешь, и не думаешь, откуда беда свалится», - сокрушенно думал дед, представив, что могло произойти. Он слез с телеги, привязал вожжу к передней ноге Марата, потянул, и Марат покорно поковылял за ним.
Дед вывел его за село, освободил ногу, сел в телегу. У обочины уже вылезла трава, и Марат тут же начал пастись, шаг за шагом продвигаясь вперед. К вечеру он дошел таким образом до лесополосы, а когда начало темнеть и дед его завернул, на дорогу в сторону дома, Марат уже без принуждения, не спеша привез его к дому.
На следующей неделе, Марат, хотя еще неуверенно, с опаской, подолгу останавливаясь на одном месте, уже сам вытащил телегу за село, и потом, время от времени останавливаясь, чтобы пощипать траву, довез до лесополосы, где трава была получше.
- Ну вот, Малышонок, ты уже освоил свою работу, - похвалил его дед, распрягая, - начало есть.
А вскоре Марат прокатил его, что называется, «с ветерком».
Дед испытывал удовольствие от нового своего положения, когда не надо идти пешком, с каждым днем уезжая все дальше и дальше. Марат шел не торопясь, пощипывая по временам травку на обочине, и дед, расслабившись, сидел, отдаваясь весеннему теплу, и поглядывая по сторонам.
Он достиг конца села, и только выехал за крайний дом. Марат первый увидел у забора свинарника Володькину красную кобылу, которую он обгулял в прошлом году. Резко свернул, так что дед едва не вылетел за борт, и помчался к своей старой любовнице, преподавшей ему первые уроки любви. Дед, одной рукой держа вожжи, другой вцепившись в борт, подпрыгивал на сидении. Марат добежал до кобылы, круто свернул. Дед не удержался – вылетел с телеги и упал спиной на землю. Он тут же поспешно поднялся на ноги, потому что Марат, тарахтя телегой, принялся кругами бегать вокруг кобылы, и останься он на месте, мог бы попасть под колеса телеги.
Этот случай послужил уроком как для деда, так и для Марата. Марат усвоил, что с этой штукой, которую навязал ему дед, вполне можно бегать, и теперь он все чаще, даже когда дед не понуждал его к этому. Мог пробежаться рысью или даже галопом. Дед же теперь не позволял себе расслабиться. Крутя головой, зорко оглядывал окрестности, чтобы раньше Марата заметить на дороге лошадь.
Днем припекало солнце, и в его благодатном тепле трава нарастала прямо на глазах. Там, где попадалась у кустарника сухая трава, новая тянулась из ее зарослей к свету, и уже почти сравнялась с ней, и дед впервые взял мешок и серп. Он доезжал до шоссе, и там, в короткой лесополосе, распрягал, привязывал его вожжами к дереву, и успевал нарезать мешок, два, три этой смешанной сухой и новой травы. И Марат поедал ее за ночь почти без остатка.
До пасхи оставалось чуть более недели, и дед уже каждый день размышлял, идти ему ко всенощной или нет, и склонялся то в одну то в другую сторону. Обычно святить пасхи ходила Катюша, еще до того, как они более-менее регулярно начали посещать церковь. Как и большинство, она вставала в четвертом часу, и шла к моменту, когда батюшка начинал святить.
Теперь же положение изменилось. Чем больше он приобщался к церковной жизни, чем чаще получал довольно ясные вразумления за свою нерадивость, он уже при приближении всякого церковного праздника, с тревогой думал, идти или не идти к праздничной литургии, более из опасения, подвергнуться наказанию. Тем более теперь в виду такого большого праздника.
Теперь же включилась в увещевание еще и совесть, и он ясно слышал ее тихий голос. Однако разум возвращал, резонно замечая, что после бессонной ночи он не сможет ехать пасти Марата, и вспоминал места из Евангелия, где говорилось о явных послаблениях и поблажках в этом вопросе, тем, кто ухаживает за скотиной.
Навряд ли, Марата после зеленой травы удастся уговорить жевать солому. Уж пусть еще раз Катюша сходит сама ко всенощной, а он, уж на следующий год пойдет. Может Бог даст в этом году, он уж заготовит корма, что хватит до Пасхи.
«Всю жизнь не ходил, ничего страшного, если еще раз не схожу», - уже более определенно решил он про себя.
В этот день он снова поехал в ту короткую лесополосу, где по кустарникам была сухая трава с молодой. Когда-то он с Маратом пешком шел до нее часа два, теперь не торопясь доехал за час, распряг Марата, привязал пастись.
Закрытая от ветра со всех сторон виноградником, здесь трава была заметно лучше: гуще и выше, и Марат с жадностью, не отвлекаясь, хватал ее полным ртом.
Дед лазил по кустам с серпом – собирал траву. С непривычки болела спина, поясница, и он, набрав мешка три, решил, что хватит. Солнце уже клонилось к горизонту, и, пожалуй, можно было запрягать, но подойдя к Марату, и видя, с каким увлечением он продолжает пастись, решил дать ему еще с полчаса, пошел поискать траву на завтра.
Проходя краем полосы, дед увидел у рядков виноградника несколько поломанных бетонных столбиков, и подумал, что неплохо будет привезти домой, дабы катюша с Андреем увидели наглядно, что уже теперь Малыш его не даром дерть ест.
Он перенес эти столбики и положил в телегу, еще поискал и набрал десять столбиков. Теперь, пожалуй, следовало бы и поторопиться запрягать.
Прилежно помолившись, дабы оградить себя от неприятностей, дед подвел Марата к дереву, при помощи конфетки зануздал его, и еще одной – надел шлею. Сунув ему кусочек хлеба, пока он жевал, подвел его к телеге и поставил в оглобли. Чтобы закрепить оглобли в кольцах шлеи, пришлось еще дать кусочек хлеба, и конфетку, чтобы он дал возможность забраться в телегу.
- Ну трогай, Малыш, - с облегчением усевшись на сидение и беря в руки вожжи, скомандовал дед.
Марат слегка напрягся, но почувствовав что-то неладное, оглянулся на деда.
- Ничего, ничего, тяни – хватит тягать порожнюю телегу, - подбодрил его дед, и хлестнул хворостинкой.
Марат рванулся, прокатил немного, но у края дороги колеса попали в канавку, и он снова встал. Деду, было, пришла в голову разумная мысль – выгрузить часть столбиков, но подумал, что несколько столбиков не произведут должного впечатления на Андрея.
«Ничего, довезет. Что такое десяток столбиков? Ну не более трехсот килограмм. Для коня, какой это груз? Выйдет на ровную дорогу, и потянет за милую душу».
Дед слез с телеги, взял его под уздцы, и потянул. Марат рванулся и побежал, чуть не свалив деда. Он пробежал метров сто и остановился, принялся щипать траву.
- Ну вот, ведь можешь, если захочешь.
Дед залез в телегу, довольный, что не поддался первому побуждению и не выгрузил столбики. Теперь он был уверен, что довезет их.
Понукаемый с помощью хворостинки, Марат прошел шагом метров пятьдесят, и снова встал. Так они медленно но верно продвигались, приближаясь к дому. Когда была видна уже постройка фермы, село солнце, на столбах зажгли фонари, и дед снова пожалел. Что не разгрузил часть столбиков, но теперь, когда до асфальта осталось не более километра, просто дикой показалась мысль разгрузить телегу.
«Ничего, как-нибудь доползем, - успокаивал себя дед. – Только бы до асфальта добраться, а там фонари освещают дорогу, и он пойдет».
Но вдруг Марат резко свернул с дороги вправо, и прежде, чем дед пришел в себя, он уже был на перепаханной полосе между клеток виноградника. Ширина полосы не позволяла развернуться, и деду пришлось свернуть, направить его между рядками.
- Ах, ты подлец, - негодовал дед, - по ровной дороге ему трудно было тащить – еле полз, а по пахоте бежал. Ну зачем ты сюда залез?
Видно, шевелящиеся под ветром кусты вызывали у Марата страх, и он, упираясь, все прошел до конца виноградника, но только вышел на слабо различимую в темноте дорогу, встал, и дед, с сожалением выгрузил столбики.
- Ну Малыш, может теперь пойдешь?
Дед слез, взял его под уздцы, но Марат рванулся в его сторону, свалил на землю, и остановился тут же. С полметра оставалось между колесами и ногами деда.
Дед забрался в телегу, сел.
«Может, постоит, и надумает?».
Подул ветер, и дед пожалел, что выехал в одном пиджачке, не взял хотя бы плащ. Ведь была мысль при выезде, взять. Что думают сейчас Катюша с Андреем? Хотя б какая машина проехала, остановить да попросить, чтобы заехали и сказали, что у него все в порядке, и приедет утром, когда рассветет.
Он принялся молиться, перечитал все известные молитвы, начал заново. Он смирился с тем, что придется сидеть до утра. Марату никогда раньше не приходилось оставаться в дороге ночью, и он, ясно уже, что не пойдет.
На дороге, откуда он только что приехал, засветились фары. Свет быстро приближался, и дед слез с телеги, чтобы остановить. Главное, чтобы передать Катюше с Андреем, чтобы они не волновались, а он бы уж как-нибудь просидел бы ночь. Машина остановилась, и из нее вышли две темные фигуры – одна высокая, другая пониже, направились к нему. И та, что была пониже, голосом Андрея спросила:
- Ну ты где пропадал? Мы все виноградники объездили – тебя искали.
Тон его был сдержан, и дед подивился его выдержке.
- Да вот, не идет – и все. Боится темноты, - пояснил виновато дед.
- Ну вы поезжайте, спасибо.
Машина уехала, и тут Андрей сорвался, показав, каких неимоверных усилий ему стоило сдерживаться в присутствии постороннего. В течении пятнадцати минут он выложил отчиму все, что накипело на душе за эти часы, что передумали они с матерью. Они решили, что жеребец его убил, и он лежит в лесополосе. И тогда он пошел к участковому, уговорил его поехать своей машиной, заплатив ему за бензин; и сколько они проехали, пока нашли его.
- Ты эгоист, - кричал он, - ты только думаешь о себе, да о своем жеребце, а на нас тебе наплевать.
Дед замерз, устал и слушал с полным безразличием, желал только одного, чтобы он замолчал, ушел, оставив его одного ждать утра. Теперь, когда он снял с него главную заботу, когда они теперь знали, что он жив, ему хотелось оставаться одному, хотелось покоя.
И когда Андрей, накричавшись, умолк, он просительно сказал:
- Андрюша, ну ты иди домой, успокой ее, а я уж здесь сам. Может он постоит и пойдет, а если нет, то ничего страшного – подожду, пока светать начнет.
И Андрей вновь взорвался:
- Ну да, ты будешь здесь сидеть, а я пойду и спокойно завалюсь спать? Дай сюда, чем ты его погоняешь.
Дед покорно протянул короткую, толстую половину, оставшуюся от хворостины. Андрей решительно подошел к Марату:
- Ну пошел! – ударил его палкой.
Марат попятился, развернув телегу поперек дороги. Тогда Андрей принялся с остервенением бить его, выговаривая зло сквозь зубы:
- Пошел, проклятая скотина, пошел, пошел!
Его черная высокая фигура дергалась, маячила, то справа, то слева, то спереди. Удары сыпались, как град на Марата.
«Как черт», - подумал беспомощный дед.
Марат не выдержал, и пустился убегать, но проскакав метров сто, остановился. Андрей настиг его, и снова посыпались удары и проклятья. Так они достигли перекрестка, где начинался асфальт, и фонари на столбах возле складов освещали дорогу.
- Ну все, Андрюш, хорош, - подал с телеги голос дед, - оставь его. Тут светло, и он успокоится и пойдет. Иди домой.
Но Андрей уже пошел в разнос, и вымещал все зло, раздражение на несчастном животном. Просящий тон отчима еще более разозлил его, взорвав в душе его злорадное чувство от сознания, что своими действиями он причиняет зло и этому старику в телеге, из-за которого он столько переволновался, из-за которого он вместо того, чтобы спать, вынужден в ночи возиться с его конем.
Он разбил остаток палки, и умудрился где-то найти другую, потолще, и принялся избивать ею Марата. Тот вдруг поднялся на дыбы, попятился, телега попала колесом в яму, завалилась на бок, свалив оглоблями коня.
- Ну вот и приехали, - с укором сказал дед, вылезая из телеги и поднимаясь на ноги.
Марат лежал на боку, протянув ноги как палки, и хрипел – шлея душила его. Дед кое-как отцепил оглоблю от шлеи, ослабив ее. Она в двух местах порвалась, и это может спасло Марата. Дед снял шлею и похлопал его по боку:
- Ну все, Малыш, поднимайся.
Марат поднялся на ноги и отошел в сторону. Они с Андреем вытащили телегу из ямы и потащили домой. Марат метров двести сопровождал их, но потом остановился пастись.
Когда они докатили телегу домой, был уже первый час ночи. Дед перекусил, выпив компота с хлебом, и вышел на улицу посмотреть, не пришел ли Марат. Вернулся, посидел с пол часа, и снова вышел на улицу, почему-то уверенный, что Марат обязательно придет. Андрей с Катюшей уже спали.
Дед рассудил, что идти искать его в темноте бессмысленно, и решил хотя бы часа два поспать. Он разделся, осторожно лег рядом с Катюшей, попытался уснуть. Ему пришла в голову мысль, что Марат может зайти на чей-то участок и пастись на нем. Кое-где земля была засеяна озимым ячменем, да и люцерка уже поднялась. Не хватало, чтобы с него еще содрали за потраву гривен пятьсот.
Он не выдержал, встал потихоньку, оделся и вышел. Было еще темно и дул свежий ветер. Дорога была едва видна, и он осторожно шел, напряженно вглядываясь под ноги. Он дошел до перекрестка, где дорога вела к складам, и остановился у столба под фонарем. Тут же он услышал ржанье.
- Малыш, иди сюда, дед здесь, - позвал он, и тут же услышал частый топот копыт.
Дед предусмотрительно подошел ближе к столбу, чтоб на радостях Марат не сбил его с ног. Марат выбежал на свет, подбежал к деду. Дед протянул руку, прикоснулся ласково к его морде, и растроганно проговорил:
- Дурачек ты мой маленький, сколько тебе пришлось пережить за эту ночь.
Он отошел от столба, с опаской поглядывая на Марата, но тот послушно последовал за ним, и шел до самого дома. Начало только светать, когда они пришли. Дед отвел его в сарай, высыпав двойную порцию мешанки, которую он приготовил на ночь и утро. Позавтракал, и затем, весь день ремонтировал телегу, у которой оторвалась оглобля, на которую упал Марат, и чинил шлею.
«Ну вот, - думал он, сидя за работой, - а ты боялся, что если пойдешь к всенощной на Пасху, на следующий день не сможешь идти пасти Марата. Всю ночь не спал, и днем ни на минуту не прилег – и ничего». Перед Пасхой ему в той же лесополосе удалось нарезать пять мешков травы, пошел к десяти вечера в церковь, и ничего – отстоял нормально.
Лишь чувство усталости и безразличие, какое бывает после бессонной ночи. Он не испытывал ожидаемой радости от возгласов батюшки «Христос воскрес», и вместе с другими в полголоса вяло отвечал: «Воистину воскрес». Настоящее волнение, радость он неожиданно почувствовал, когда вышел из храма и увидел стоящих в два ряда, друг возле друга, людей, и бесчисленные огоньки зажженных свечей в темноте, и голос батюшки, возглашавшего: «Христос воскрес», и неумолимый колокольный звон над ним, и из усилителя стройное пение мужского хора.
И звон, и пение, словно растекались над этой массой людей, пришедших в такую рань, медленно, торжественно возносились к черному еще небу. И дед шел и плакал.
Продолжение следует...
17.03.2013 выходит 21 глава: "Дела земные".