Виктор подчеркнул последние слова фразы, повышением голоса на полтона и выдохнул из себя этот звук, давая понять слушателю, что закончил говорить.
Владимир Марьин нахмурился. После услышанного рассказа, ему стало, ещё больше жаль призывника Шумкова. Добрая душа молодого офицера искала способы, чтобы помочь, совсем юному, незнакомому с настоящей жизнью человеку.
- Вот и тебе придётся срок отсидеть, вернее, отлетать – иронично, но не злобно произнёс Марьин и здесь добавил – Может тебе всё, же закосить ещё, успеешь, у меня во врачебной комиссии приятель хороший служит, такое тебе напишет, что сразу домой отправят. Не надо тебе служить Витя Шумков. Что скажешь?
- Я не косил, и косить не собираюсь, раньше следовало бы об этом думать. Теперь будь, что будет.
- Да оставь ты эти дурацкие слова, они никакого отношения к чести и достоинству не имеют, если этого нет у наших правителей, зачем же тогда их иметь солдату, логично, а? Хотя, конечно, смелый у тебя ответ. Если выдержишь, достоинство своё не опустишь и сохранишь прежние взгляды, то настоящим человеком станешь. Будешь достойным своего деда. На флоте сейчас эти два года порой как у деда твоего пятнадцать лет тогда тянуться будут.
Виктор почувствовал к себе уважение и веру в свои силы, которые, то приходили к нему, то исчезали так же спонтанно. Это звучало со стороны старшего и опытного человека, а значит, ещё больше укрепляли в сознании веру в себя. Шумков засиял улыбкой; он опять был готов принимать предстоящие испытания.
После полудня стало теплее. Уставшие призывники растянулись на скамейках как тюлени на лежбищах, в полудрёме ожидая поезда. Они не хотели ничего; это путешествие начало им надоедать. Призывник и офицер сидели рядом и молча, смотрели на проходящих людей. Каждый из них думал о своём: Марьин о том, как закончить службу, Шумков, как её начать. Пути их расходились, несмотря, на то, что за столь короткое время эти люди смогли проникнуться друг к другу огромным уважением. Они оба не представляли и даже не догадывались, какое будет их будущее. Казалось, что спутники смотрят в одну точку, что завладела их вниманием и молчание, воцарившееся между ними, говорило о мыслях в разрешении поставленным каждым вечным вопросом – что делать? Вдруг перед ними появился человек, вид которого заставил содрогнуться обоих. Это был молодой калека, втиснувшийся своим высохшим полутельцем в старую инвалидную коляску. Обрубки ног, покрывали подогнутые по ним камуфляжные штаны. Это был десантник – афганец, изуродованный войной. В голубом берете с медалями на груди он попрошайничал на вокзале. Калека привык заниматься этим делом, растворив в алкоголе чувства стыда, он даже мог спеть, покривляться и сплясать, если бы имел ноги, лишь бы обратить на себя внимание и стрясти с милосердных людей средства на выпивку.
- Здорово мореманы, морпехи – братаны, не жалко ветерану дать русские рубли – игриво - блатным тоном протянул инвалид.
Его серые, налитые кровью глаза стреляли по сторонам, как у опытного попрошайки, взгляд уже сходу отсеивал людей, у которых можно выпросить хоть что – то. От инвалида несло зловонным перегаром и это заставило сидевших в задумчивости Марьина и Шумкова, подняться и отойти в сторону.
Виктор немного растерялся и хаотично стал шарить по карманам мелочь. Марьин, напротив, пристально уставился в опухшее лицо бывшего десантника и нехотя, засунул руку в левый карман шинели и оставил её там. Бедняга в инвалидной коляске нервничал. Медлительность здоровых людей выводила его из себя; он перебарывал её, зная, что ему не откажут. Когда Шумков нашёл у себя немного мелочи, и готов был протянуть их калеке, Марьин остановил его и вместо денег предложил попрошайке взять несколько сигарет. Инвалид разозлился. В адрес ст. лейтенанта Марьина посыпались слова оскорблений и угроз. Калека негодовал и вертелся в кресле как волчок, словно его сильно обидели непониманием. Виктора одновременно поразила и невозмутимость Марьина и истерика инвалида в форме. Наконец, извергнув из себя последние проклятия, бывший десантник схватил предложенные сигареты и покатил себя прочь. Виктор Шумков выдержал паузу, и как только инвалид удалился чуть дальше, обратился к Владимиру Марьину.
- Могли бы, и дать ему немного денег. Жаль таких людей, что им ещё остаётся делать?
- Пить! Заливать своё горе и безысходность, не жалея себя и родных. Поэтому, я и не дал ему денег и тебя остановил. Тебе они нужнее будут, а он их пропьёт, разве не видел, он же бухой уже был. С утра, наверно, принял.
- Неужели так? Я думал у него пенсия маленькая или в доме инвалидов живёт он, вот и просит.
- Нет, нет сказочник, я его года три уж точно знаю. Всё здесь на вокзале ошивается. Рассказали мне о нём. Мать и отец у него милые, добрейшие люди, поэтому всё этому Мишке с рук сходит. Могли бы, и куда следует определить сына, только любят они его, а он их не в грош не ставит. Первое время как из Афгана калекой пришёл, крепился, мирился со своей участью, даже учиться начал, а потом этот чёртов переворот, всё наперекосяк пошло, всё во что верили, сгинуло в одночасье. Никому они в новой России стали не нужны, да и в старой то тоже не особенно им рады были. Вот и поехала и без того шаткая крыша у Мишки совсем. Связался с алкашами, пенсию стал пропивать, а там дальше и дальше. Короче спился он совсем. Скажу тебе честно, нет на свете хуже алкоголика, чем алкоголик – инвалид. Когда соединяются два порока: физический и психический – это настоящая беда. Карамба, в общем…. Ладно, давай о другом – сменил тему Марьин и серьёзным взглядом, ещё мгновенье назад сверкавших злобой глаз, заставил Шумкова прервать сентиментальные рассуждения.
- У меня на распределительном пункте во Владивостоке приятель служит, мы вместе с ним в общаге раньше жили. От службы, он, конечно, тебя не спасёт, но в часть хорошую направить может. Ты только спроси, там его все знают.
Марьин достал из левого внутреннего кармана шинели записную книжку и ручку, написал на листе Ф. И. О. и звание нужного человека.
- Вот, держи! – протянул офицер пафосно, небрежно вырванный листок из исхудавшей записной книжки – Это всё, что я могу для тебя сделать призывник Шумков, если так служить хочешь!
Виктор Шумков аккуратно свернул бумажку и положил её в карман рубашки, где уже лежал другой листок с координатами первой необыкновенной попутчицы. На сердце стало легко. Он поблагодарил Марьина, в ответ тот улыбнулся, вытянул вверх большой палец и направился в здание вокзала, выпить коньяку.