I
8 м а р т а 1 9 9 1 г о д а
Вчера его хоронили...
Я очень хотел проститься с ним, но мне назвали неверную дату: проводили Сергея Алексеевича не в пятницу, а в четверг.
У меня уже был билет на самолёт на вечер седьмого. Если б вылетел рано утром, я бы успел...
Ещё две недели тому назад мы говорили с ним по телефону.
- Здравствуйте, Сергей Алексеевич, Свердловск беспокоит.
- Здравствуйте.
- Это Павлов...
- Я догадываюсь. Как дела, Саша?
Мои дела! Его-то дела как - после всех больничных мучений, когда "выяснилось", что эту болезнь у нас не лечат и надо отправляться в клинику за рубеж?..
- Идёт обмен валюты, - ответил на мой вопрос о сроках отъезда. - А в общем, - вздохнул, - хреново всё...
Он говорил негромким, усталым голосом. В последней фразе послышалась такая обречённость, что я невольно стиснул зубы, едва не застонав в трубку.
В редакции "Дружбы народов" мне намекнули: надежды нет. На середину марта были запланированы выборы нового главного редактора журнала.
А я всё же верил. Убеждал себя: его немедленно посадят в самолёт, и т а м медицинские светила сотворят чудо...
Чуда не произошло. Он умер четвёртого марта. Вчера его прах приняла родная московская земля. А сегодня праздник. И я в Свердловске, сижу один в квартире, сдав ненужный авиабилет... За окнами летят редкие снежинки, грохочут трамваи и компания весёлых гуляк нестройным хором затягивает вечные "Стеньки Разина челны"...
Как осознать, примириться с мыслью, что больше не увижу его, не услышу голос в телефонной трубке, не выну из почтового ящика привычный "дружбинский" конверт с добрым письмецом, отпечатанным на машинке, либо написанным от руки разборчивым бисерным почерком?
Перелистываю его книги с тёплыми, иногда шутливыми надписями: "Дорогому Саше Павлову - душевно! С. Б а р у з д и н . Москва, март 1989 г.", "Моему давнему юному другу Саше Павлову с добрыми пожеланиями", "Саше Павлову по старой дружбе!", "Милому Саше Павлову, которого я помню ещё мальчиком...", "Дорогому Саше Павлову в память о его суворовском детстве и моей относительной молодости! С. Б а р у з д и н . Август 1990 г."
Беру в руки томики е г о журнала: "ДН" в "брежние" годы, в эпоху "горбостройки" являла собою пример подлинной, а не лозунговой дружбы между народами, дружбы литератур большой многоязыкой страны. Благодаря настойчивости, воле, мужеству главного редактора журнал бесстрашно нёс читателям со своих страниц слова высокой художественной правды.
Снова и снова перечитываю письма Сергея Алексеевича ко мне, и будто вновь слышу его - он опять говорит со мною...
Письма Сергея Баруздина...
Вот они, в фирменных конвертах журнала "Дружба народов" и больших пакетах. Их, писем, сорок два - за восемь без малого лет нашего знакомства. Я получал их в Сургуте, откуда отправил писателю первое, детское своё послание, даже не надеясь на ответ. Получал в родном Николаеве, куда возвратился семнадцати лет, работая сначала в зоопарке, затем - корреспондентом заводской многотиражки. Последние баруздинские письма приходили на мой свердловский адрес.
Письма дружбы...
А ещё - визитная карточка главного редактора "ДН", вложенная в его самое первое письмо ко мне. И открытка, которую он прислал после своей - Бог знает, какой по счёту - поездки в Италию: Милан, репродукция леонардовской "Тайной вечери", Ла-Скала и позолоченная статуя с крестом на площади - святой Пётр...
Поздравительные открытки: к Новогодьям, майским, Дням Победы...
И две фотокарточки. На одной, 1987 года, он держит на руках сына, Мишу. Сыну - "без пяти минут два года", папе - шестьдесят один...
"Стихи о сыне", рукопись. Написано летом 1990-го, в больнице. Через восемь дней Мише исполнялось пять:
Привет, Михаил Сергеевич!
Здравствуй, Баруздин Миша!
Ты как июльское солнышко
Вплываешь в родительский дом...
"Посмотрите", - написал он, прислав мне стихи. Я смотрю...
Мы тебя долго ждали,
Лет десять, а может, и больше.
Почти уже разуверились
И всё-таки ждали опять.
Значит, всё было правильно,
Значит, мы верно верили,
Задуманное да сбудется
У тех, кто умеет ждать...
- Папа, ты пасатель? - однажды спросил Сергея Алексеевича маленький Миша.
Мама твоя хорошая
И папа не самый худший,
Правда, годами немолод,
В деды годится тебе.
Но посмотри, какая
Радость в глазах его светится,
Он счастлив сам, как ребёнок,
И благодарен судьбе...
Рукопись детской книжки "Как я учился рисовать":
Сколько разных красок в мире,
Если вместе их собрать,
Можно стены все в квартире,
Можно все полы в квартире,
Можно стёкла все в квартире,
Можно мебель всю в квартире
Красками разрисовать...
II
Он вошёл в мою жизнь, когда мне было столько лет, сколько его сыну, Мише, на той фотографии. Сердце моё покорила "Сказка о трамвае":
Молодой, весёлый, звонкий,
С номерком на голове,
В жёлто-красной одежонке
Бегал он по всей Москве.
Москва пока была недосягаема, но в моём Николаеве и моей Одессе ещё бегали по улицам, весело потренькивая, рассыпая направо и налево снопы ослепительных искр, допотопные, неуклюжие трамваи-"коробочки". Словно со страниц книжки сошли!
Как я до сих пор жалею, что николаевцы не сберегли, по примеру Одессы, хотя бы один-единственный старый трамвайный вагончик! С этими милыми "черепахами" что-то безвозвратно ушло, было потеряно в неповторимом колорите южного города...
Шесть лет прожил я в Сургуте. Печататься начал там. Друзей верных обрёл. Но не хватало мне на Югорской параллели трёх вещей: театра, зоопарка и... трамвая! Без них город казался унылой дырой.
А всё баруздинская сказка!
Однажды показал Сергею Алексеевичу эту потрёпанную книжечку, которую бережно храню. Он удивился, улыбнулся. Думаю, ему было приятно.
А летом 1990-го у меня неожиданно сложились стихи о том, что и в громадном Свердловске помню "бубенчики утренних трамваев" далёкого Николаева. Стишок сей послал Баруздину.
"Дорогой Саша, - ответил он. - Спасибо Вам за письмо и стихи, мне посвящённые!
Они очень милы, симпатичны и, по-моему, их можно публиковать..."
Услышанная в раннем детстве "Сказка о трамвае" настолько запала в душу, память, что через два десятка лет отозвалась таким вот неожиданным образом.
Да, что и говорить, повлияли книги Баруздина на мою жизнь! Помню, как пятилетним мальчуганом разочарованно стоял у вольера Одесского зоопарка, не увидевши там забавных слонят Рави и Шаши, доброй слонихи Дели - героев баруздинских рассказов. А годы спустя пришёл работать в Николаевский зоопарк, где моими питомцами стали любимые слоны...
Это же оттуда - из детских впечатлений, первых книжек!
А его мужественный и трогательный роман "Повторение пройденного"! Книга о войне и о любви. Книга номер один Баруздина.
Когда я сочинял свою первую "сурьёзную" повесть, естественно, не подражал автору "Повторения...", "Повестей о женщинах", "Само собой". Это было невозможно хотя бы потому, что писали мы о людях, обстоятельствах совершенно несхожих во времени и географии.
Да и не было у меня намерения писать "под кого-либо"...
Но знаю: не будь в моей жизни "Повторения пройденного", весьма вероятно, ничего бы у меня не вышло из этой затеи.
Сергей Алексеевич видел один из вариантов. Отметил сильные стороны рукописи и указал на откровенно слабые. "Сделанной" повесть ему не показалась - прямо сказал, что она, несомненно, требует и большой работы, и переосмысления. После такого отзыва я построжел к своему писанию. Повесть вышла отдельной книжкой в 1994-м, и была посвящена уже светлой памяти Сергея Баруздина и Зои Воскресенской...
Есть там один персонаж - старый поэт Николай Викторович, которому мой герой - "пробующий перо" молодой паренёк - прислал свои стихи, и многоопытный мастер захотел встретиться.
Это - не про Баруздина. У меня и в мыслях не было "лепить" образ старого поэта... "с Сергея Алексеевича", ставшего в то время "юным папой", как он шутил.
Но до чего трагически сошлось: так же, как мой герой, я с болью воспринял смерть старшего друга, известного писателя. И так же не смог проводить дорогого для меня человека в последний путь...
Горькие совпадения!
III
Я основательно забежал вперёд, а надо бы вернуться к началу.
Первое письмо Баруздина я получил в мае 1983-го. А мог бы не получить: из ненадёжных почтовых ящиков только что заселённого сургутского дома корреспонденция пропадала часто. Пропало и это письмо - вытащили мальчишки. Да, видно, пожалели пятнадцатилетнего "писателя", который что-то там пишет, смешные газетки на тетрадных листках разрисовывает и, если не врёт, переписывается с той самой Зоей Воскресенской, у которой книги про Ленина и артистом Образцовым, что показывает по телевизору кукольный театр.
У меня не было "пунктика" - во что бы то ни стало завести эпистолярные знакомства со знаменитостями. Помните, как негодовал Марк Твен, клеймя "всевозможных проходимцев", греющихся в лучах славы гениального Диккенса: "...любое ничтожество, которое обрело какие-то человеческие черты благодаря мимолётной улыбке или доброму слову великого писателя, превратит каждое священное воспоминание в предмет торговли, постарается как следует заработать на нём"?
Тут - другое... Многие юные читатели той поры, взволнованные произведениями любимых писателей, адресовали незнакомым взрослым людям непосредственные, искренние слова признательности за книги, потрясшие внутренний мир, заставившие по-иному взглянуть на себя и всё окружающее, нередко вдохновившие на собственные первые, робкие, неуверенные шаги в поэзии, прозе, драматургии...
Так было! И у Баруздина помимо меня таких "корреспондентов" хватало. Мог и не отвечать: человек занятой, секретарь правления Союза писателей СССР, главный редактор "толстого" всесоюзного журнала...
Мог не отвечать... Но ведь ответил! Не захотел огорчить невниманием какого-то мальчишку из Сибири...
Письмо мне - "через третьих лиц" - вернули. Конверт был немного замусолен и, естественно, вскрыт, однако письмо и визитка - целы и невредимы. Сейчас мысленно благодарю тогдашних сургутских сорванцов, нынешних солидных отцов семейств: не получи я того письма, ничего могло дальше не быть...
"4 мая 1983 г.
П е р е д е л к и н о .
Дорогой Саша!
Большое спасибо тебе за доброе, хорошее письмо!
Книг у меня - и для детей, и для взрослых - вышло много, более двухсот.
Думаю, что в любой библиотеке ты найдёшь сразу не одну.
Буду рад, если ты побольше почитаешь меня.
Всего тебе самого-самого доброго!
С Днём Победы тебя!
Искренне твой С. Б а р у з д и н ".
Я и помыслить не мог, что наша переписка не только не прекратится на этом, но станет даже более или менее систематичной. Ни одну мою ни к чему не обязывающую поздравительную открытку Сергей Алексеевич не оставлял без ответа. Присылал и письма...
Как-то я очутился в Москве - прилетел на весенних каникулах навестить Зою Ивановну Воскресенскую, и, конечно же, не мог не прийти на улицу Воровского, где размещается редакция "Дружбы народов". Побродил вокруг да около и... не решился зайти.
"Дорогой Саша!
С интересом прочитал Вашу статью "Запечатлеть на века" в газете "К победе коммунизма".
Вы - умница, хорошо написали о З. И. Воскресенской.
Жаль, что мы не повидались с Вами в Москве. Но в ту пору я редко бывал в редакции, бюллетенил после глазной операции.
16 ноября мы большой группой писателей летим в Тюмень. Там у нас будет большая творческая конференция. Жаль, что в Сургуте мне побывать не удастся, хотя туда и поедет часть участников конференции, я же поеду в Томск.
Спасибо Вам за добрые слова о "Повторении пройденного"!
С праздником Вас!
Ваш С. Б а р у з д и н ".
16 ноября 1984 года я стоял в вестибюле тюменской гостиницы "Восток" и в толпе прибывших со всех концов страны писателей искал знакомое - до этого дня лишь по фотоснимкам - лицо. Уже через несколько минут улыбающийся Сергей Алексеевич, дымя сигаретой, жал мне руку:
- Вот вы какой, Саша! Ну и быстро же вы меня разыскали...
Вечером я позвонил в Москву Воскресенской:
- Зоя Ивановна, я в Тюмени... Сегодня встретился с Баруздиным!
- Как хорошо, что ты познакомился с ним, - по голосу Зои Ивановны я понял, что она разделяет мою радость. - Баруздин - мой "крёстный отец", хотя по возрасту годится мне в сыновья. Он дал мне рекомендацию в Союз писателей, а его первая жена, покойная Лайнэ Ричардовна Баруздина, редактировала мою первую книгу...
Баруздин и Воскресенская всегда питали друг к другу самые тёплые чувства. Так сложилось, что в последние годы им не пришлось встречаться (оба тяжело болели, а Зоя Ивановна ещё и ходить не могла). За это время у Сергея Алексеевича вышло несколько изданий книги "Писатель. Жизнь. Литература" с примечательной главой о Воскресенской.
Я передавал им приветы взаимные, оставлял номера телефонов...
Кто мог предположить, что именно Зоя Ивановна первой сообщит мне горестную весть о его кончине...
Прикованная к постели, она попросила, когда на сороковой день я всё-таки добрался до Москвы и отправился поклониться Баруздину на Введенское кладбище в Лефортове:
- Принеси ему от меня алые розы...
IV
Баруздина уважали и любили. По его инициативе в таджикском городе гидростроителей и энергетиков Нуреке создана уникальная в своём роде библиотека. Её многотысячный фонд составляют книги, подаренные нурекчанам авторами - писателями, учёными, журналистами, актёрами, политиками, космонавтами...
Я по своей воле несколько раз пополнял это собрание: просил у знакомых литераторов - москвичей, николаевцев, тюменцев, свердловчан - книги с автографами для Нурека, привозил и присылал Баруздину.
Уж как радовался он! В письмах частенько благодарил "за добрую помощь в создании нурекской библиотеки" - его детища.
Авторы охотно дарили знаменитой библиотеке свои книги. Николаевский поэт Эмиль Январёв оставил такую надпись на своём сборнике "Эхо на площади":
Готов отныне и вовеки
дарить сердечно в с ё с в о ё
баруздинской библиотеке
и всем читателям её!
Не без робости рискнул я заговорить с Лисянским о книжном даре Нуреку: незадолго перед тем в "Дружбе народов" появилась полемическая статья Натальи Ивановой, позволившей себе не совсем этичные выпады в адрес поэта (речь шла о стихотворении М. Лисянского "И я молчал...", посвящённом Борису Пастернаку).
Марк Самойлович тут же взял экземпляр только что вышедшей поэтической книги "Навсегда" и надписал его: "Нурекчанам - друзьям журнала "Дружба народов" от автора. М а р к Л и с я н с к и й . Март, 1988 г. Москва".
Когда я вручал эту книгу Баруздину, Сергей Алексеевич сказал:
- Рад, что у нас с Марком не испортились отношения после этой публикации. Спасибо ему!
Украинский поэт Дмитро Креминь не раз передавал через меня свои книги в Нурек. Будучи редактором литературного отдела николаевской "молодёжки", он как-то попросил Баруздина прислать что-нибудь для газеты. Сергей Алексеевич сразу выслал подборку стихов. Баруздинская подборка - с фотопортретом автора, вступительным словом Креминя - вскоре была напечатана.
Сергей Алексеевич остался доволен.
Мне, помнится, по сердцу пришлись строки Креминя о том, что мы надеемся приветствовать достославного мастера в корабельной столице.
Не пришлось...
V
А чуть ранее в той же газете вышел мой очерк "Письма Сергея Баруздина". Был там помещён снимок - тот самый, на котором Сергей Алексеевич с сыном, и факсимиле автографа-обращения к молодёжи Николаевщины: "...Сердечный привет и самые добрые пожелания от бывшего комсомольца и старого солдата!"
"Наш рассказ - о главном редакторе "Дружбы народов", - писал в коротком предисловии Дмитро Креминь. - Какой же он, главный редактор "ДН"? Рассказывает начинающий поэт из Николаева..."
И "начинающий поэт" рассказывал...
Рассказывал о довоенном московском детстве Серёжи Баруздина. О его первых стихах - о событиях в Испании и Абиссинии, о "лучшем друге советских детей" - товарище Сталине...
А ещё были у Сергея стихи о любви:
Всё пройдёт, и зимними порошами
Заметёт прошедших вёсен нить.
Всё равно ты - самая хорошая,
И тебя никак нельзя забыть...
И была литературная студия Московского городского Дворца пионеров, куда направила талантливого парнишку Надежда Константиновна Крупская, увидевшая его рисунки и стихи. Туда, в переулок Стопани, к ребятам-студийцам приходили челюскинцы и папанинцы, генерал Карбышев и Крупская, писатели Маршак, Паустовский, Благинина, Михалков, Чуковский, Гайдар, Андроников, Барто... Приходили и "всерьёз возились" с мальчишками и девчонками.
"Только потом я понял, как много мне дали эти недолгие предвоенные годы занятий в студии", - напишет Баруздин десятилетия спустя.
А дальше - была война.
Через месяц после начала войны, когда фашисты нанесли первый авиаудар по Москве, 22 июля 1941 года, Сергею Баруздину исполнилось пятнадцать.
Днём он работал в типографии. Ночами дежурил на столичных крышах - гасил немецкие зажигалки. А затем вместе с тысячами москвичей пошёл в народное ополчение, прибавив себе годы в военкомате.
"Из всех моих наград медаль "За оборону Москвы" - одна из самых моих дорогих. И ещё медали: "За взятие Берлина" и "За освобождение Праги". Они - моя биография и география военных лет", - писал Сергей Алексеевич.
Он служил рядовым в артиллерийской разведке. На фронте вёл дневник. Это могло ему дорого обойтись - запрещали под страхом штрафбата, поэтому дневниковые записи приходилось прятать. Но каким-то чудом уцелевший дневник (вернее - часть его, сохранившая "неповторимость восприятий событий тех лет, событий глазами мальчишки-солдата, которому было восемнадцать в победном сорок пятом") помог писателю через годы создать военные книги: роман "Повторение пройденного", "Повести о женщинах".
Последний роман Баруздина "Полдень" ("о войне и не только о ней", как писал он мне) завершён не был.
VI
Я привёз Сергею Алексеевичу из Николаева картину Андрея Антонюка "I повернуться сини нашi..."
Солдатские матери...
Писатель-фронтовик долго вглядывался в холст.
- Люблю Антонюка, - сказал. - Рад, что мы смогли так широко представить его у нас - поместили репродукции картин и серьёзную статью о творчестве. Большой художник!
- Сергей Алексеевич, Антонюк просил этот номер журнала с вашим автографом...
- Конечно, Саша, надо взять у Лидии Ивановны, секретаря, у неё должны быть экземпляры... Я с радостью надпишу Андрею Даниловичу. И письмом поблагодарю за прекрасный подарок...
...Свидеться с Антонюком ему так и не довелось.
VII
Поездки за рубеж... Сколько раз он писал мне, что "решил поставить на них крест", - не получалось...
Больницы, редакционная суета, снова больницы, опять командировки - в Англию, Америку, Индию, Германию, Израиль, Египет... Не вояжирующий чиновник, не праздный турист - чрезвычайный и полномочный посол великой советской культуры, мира и дружбы народов, из последних могикан!
Он не щадил себя, и болезни, чуть отступая, наваливались вновь. Старый воин не сдавался. И меня заряжал мужеством, бодростью, не давал унывать в годину моих тоскливых шествий больничными коридорами.
"15 января 1988 г.
К л и н и к а Б . В . П е т р о в с к о г о .
Дорогой Саша!
Вы послали мне письмо после больницы, а я его получил, увы, в больнице. Всё, казалось бы, нормально, даже в духе времени, но есть одна несправедливость: я, хоть и юный папа, стар, за спиной у меня война, и болячек полный букет, а Вам-то как не совестно?
Держите нос морковкой и, ради бога, не кисните!
А иначе кто же доведёт до конца перестройку?
Не мы же!
У меня всё сносно.
Операции я опять избежал.
Сахар упал на полное удивление эндокринологам.
Дозу инсулина снизили до минимума.
Пытаюсь даже графоманить.
Правда, "Полдень" отложил (запутался в перестройке!), но начал писать новую книжку для детей по мотивам вьетнамских народных сказок. Задумал её давно, когда мы с Розой (Роза Михайловна - жена С. А. Баруздина. - А. П.) были ещё во Вьетнаме, но всё не доходили руки. Сейчас, кажется, что-то получается. Впрочем, эта работа ещё на год, минимум..."
И другие были письма...
"Дорогой Саша!
Что же это Вы опять разболелись?
Как Вам не стыдно?
Я - старый хрен - и то держусь.
Вот, сейчас опять ослеп, жду сразу четыре пары очков и надеюсь вновь быть в строю.
Надо и писать, и "ДН" редактировать, и Михаила Сергеевича ставить на ноги.
А ведь он ещё кроха - 2 года 7 месяцев...
Спасибо Вам за письмецо от 7 февраля и вырезку из газеты!
Не хандрите, скорее поправляйтесь и держите нос морковкой!.."
Я не жаловался ему, лишь иногда в письмах вскользь упоминал об очередной своей - сравнительно пустячной - "больничной эпопее". Но Баруздин неизменно поддерживал, ободрял "молодого болящего" - потому, наверное, что сам много настрадался на госпитальных койках.
"...У меня их (болезней. - А. П.) - увы, как много, и хоронили меня не раз и не только на фронте, а и после войны, и вот я жив, да ещё плюс ко всему - молодой папа..."
Спасибо Вам, Сергей Алексеевич!
VIII
Главный редактор...
В феврале 1986-го он писал мне:
"...В "ДН" сейчас интереснее, чем когда-либо.
У нас прибавилось смелости, да и многое из того, что раньше не шло, мы теперь публикуем или планируем.
К слову, видите ли Вы наш журнал?
В этом году мы внешне помолодели!.."
И письмо от 7 сентября 1988 года: "...Да, а "ДН" Вы всё-таки читаете? Ведь сейчас наш журнал (как в своё время во времена застоя) опять на поверхности..."
Но в этом же письме звучат и нотки озабоченности: "В связи с тем, что нашу "ДН" опять залимитировали, мне поступил тревожный сигнал: Николаеву не дали ни одного экземпляра нашего журнала.
Так ли это?
К слову, мы, пять главных редакторов (Ананьев, Айтматов, Бакланов, Коротич и я) написали очень серьёзное письмо по этому поводу М. С. Горбачёву, но, увы, ответа пока нет и с подпиской ничего не изменилось.
А ведь вся эта история с подпиской - дело рук явных антиперестройщиков!.."
Следующее письмо - как вздох облегчения: "Сразу же о подписке на "ДН"...
Слава богу, реакция: вчерашнее сообщение в "Правде" о заседании Совета министров СССР.
Н. И. Рыжков нашёл дополнительно 90 тыс. тонн бумаги, тогда как для удовлетворения тех, кому было отказано в подписке, нужно было всего лишь 36 тыс. тонн.
С сегодняшнего дня лимит снят, подписка продлена до 15 ноября.
Правда хоть в этом восторжествовала..."
" Х о т ь в э т о м . . . "
"..."Перестройка", хотя нам, в "ДН", вроде, и перестраиваться не надо. Но много мути всплывает на поверхность, и это грустно", - писал он мне.
Из последних писем:
"...Дела с "ДН" дрянь.
Во-первых, по вине издательства "Известия" у нас вышел только № 5 журнала, и эти опоздания, видимо, превратятся в систему.
Во-вторых - резкое повышение цены на журнал.
Боюсь, что с января мы из прибыльного издания превратимся в убыточное.
С регистрацией тоже всё сложно. Мы хотим уйти из опеки СП, но пока ничего не получается. В общем, идёт борьба..."
"...Казалось бы, ради блага принят Закон о печати, а мы столкнулись с такими сложностями, которые и предвидеть не могли. В общем, всё как у нас: принимается хороший закон, а потом он обрастает таким количеством инструкций, пояснений и всякого рода циркуляров, что уже и смысла в этом законе нет.
Вот так мы и живём и боремся с ветряными мельницами..."
"...Настроение ужасное: и ноги мучают, и общая ситуация в стране. Даже на XXVIII съезд не пошёл, как и на Российский, хотя приглашения у меня были. Не верю в перемены к лучшему при нашей системе..."
"...Настроение отвратительное, ибо вокруг всё мерзко..."
Держава у нас великая,
Держава у нас богатая,
И люди у нас прекрасные,
И компас нам верный дан,
А вот живём мы по-нищенски,
Живём по-головотяпски,
Живём на позорном уровне
Слаборазвитых стран...
Это - из "Стихов о сыне".
IX
Баруздин с семьёй перебрался на новую квартиру. Жил на Краснопролетарской, неподалёку от Театра кукол Образцова, а переехал в тихий, уютный Потаповский переулок возле Чистых прудов.
"...Да, запишите мой новый адрес... Впрочем, - добавлял Сергей Алексеевич, - для меня он не новый: это район моего детства и юности. Оттуда я уходил на фронт, туда возвращался после войны, там жил до 57-го года..."
А спустя какое-то время поменял местожительство и я...
"...Рад, что Вы хорошо обосновались в Свердловске, - писал Сергей Алексеевич. - Я люблю этот город, хотя в нём и нелегко дышится... Впрочем, где сейчас дышится легко?.."
В жизни моей случилось событие неординарное: я... снялся в кино! В художественном фильме "Шоколадный бунт" Свердловской киностудии несколько раз мелькает моя физиономия.
И Баруздин спешит поздравить меня: "...Желаю Вам голливудских успехов на кинопоприще!
Кстати, когда-то, в 1962 году, я познакомился с Р. Рейганом в Голливуде, на съёмках очередного ковбойского кинобоевика. У меня даже автограф его сохранился, который я показал ему на приёме в его честь в Грановитой палате много лет спустя. Когда он всё понял, то обнял меня, чем немало удивил Михаила Сергеевича и почти озадачил Раису Максимовну..."
X
Несчастья преследовали его.
"...Давно не писал Вам.
Дело в том, что год у меня начался кошмарно.
9 января я похоронил своего старшего сына Алёшу. Умер он в одночасье, в ночь на Рождество от обширного инфаркта. И это в тридцать два года..."
И снова - больницы, больницы...
В октябре пришло последнее письмо от него:
"1 октября 1990 г.
Дорогой Саша!
Получил Ваше письмо от 20 сентября. Спасибо!
Моё домашнее лечение, к сожалению, ни к чему не привело, и, видимо, на днях мне придётся ложиться в больницу в Кунцево. Надо хоть диагноз установить точный.
Не видели ли Вы неделю назад моё выступление по ЦТ в программе "Время"?
Всех-всех благ Вам и Вашему дому!
Искренне Ваш С . Б а р у з д и н ".
Я уже служил в писательском бюро пропаганды. Мы хотели провести в Свердловске большую творческую встречу редакции и авторов "Дружбы народов". Сергей Алексеевич горячо поддержал эту идею, заметив, однако, что сам он едва ли сможет возглавить группу "дружбинцев"...
В ответ я говорил, что мы счастливы будем видеть его на Урале, когда он поправится, выражал надежду, что это случится очень, очень скоро... Позванивал в Москву, справлялся о его самочувствии, мы уточняли сроки проведения читательской конференции...
- Не беспокойтесь, Саша, - заверял главный редактор, - всё будет сделано на самом высоком уровне. Журнал весьма заинтересован в таких встречах, тем паче в таком городе, как Свердловск... Я постараюсь всемерно помочь, сделаю всё, что будет в моих силах.
А силы покидали его.
В январе я ненадолго слетал в Николаев, возвращался в Свердловск через Москву. Привёз Сергею Алексеевичу книги Дмитра Креминя - поэт просил передать один экземпляр своего нового сборника для Нурека, другой надписал лично Баруздину.
- Как дела, Саша? - спросил Сергей Алексеевич.
Я ответил, что спешу на премьеру нашего "Шоколадного бунта" - она состоится 30 января в свердловском Доме кино. Передал поклоны украинских писателей и Зои Ивановны Воскресенской, у которой в те дни гостил в Переделкине...
- По-хорошему завидую вам, - произнёс Сергей Алексеевич. - Молодости вашей, энергии... Всё впереди у вас! Будьте счастливы, постарайтесь. Успехов вам, удач всяческих...
Через месяц и одну неделю Сергея Алексеевича не стало. Не секрет, что дни его в немалой степени сократила подковёрная мышиная возня в редакции "ДН", предательство многих бывших соратников и единомышленников. Я не хочу и не буду говорить здесь об этом.
Созданные им библиотека в Нуреке и картинная галерея в Рагуне - нужны ли кому-нибудь сейчас в "отколовшемся" Таджикистане?
Да уж, времена переживаем - "вокруг всё мерзко"...
Но ничто не исчезает без следа. Каждому - воздастся по делам его.
1991-1999