Солнце, взошло солнце, быстро поднимаясь и меняя свой оттенок от кроваво-бордового до ослепительно-белого за считанные минуты, но вместе с тем неуловимо, настолько неуловимо, что казалось, что это великое светило всю свою историю было именно таким, хотя даже маленький черненький раб-недокормыш с уверенностью скажет вам, что еще 5 переворотов его небольших, всегда висящих на рельефной, иссушенной ветром времени груди, песчаных часов назад было темно настолько, что от человека на расстоянии вытянутой руки оставались лишь два белых овала глаз, а еще через 5 переворотов будет так светло, что любой будет стремиться закрыть глаза всем, чем только можно, чтобы не потерять данное Богом зрение.
Наблюдение этого захватывающего дух явления заставило меня влезть в свои старенькие тапки, завязаться до глаз потрепанной шалью из верблюжей шерсти, дыры в которой достигли уже таких размеров, что, целиком закутавшись, можно было высунуть наружу руки, что хоть и смотрелось весьма неэстетично, но было вполне удобно, и отправиться в храм много раньше обычного, я толком не знаю, что именно нового для себя я открыл в привычном зрелище восходящего огненного круга, но этим утром я почувствовал особую потребность созерцать что-нибудь великое, что-нибудь, по сравнению с чем я буду казаться жалкой песчинкой на фоне пустыни.
Храм Солнца как раз подходил, его размеры просто восхищали, было даже страшно подумать, сколько таких же бедняг, как я, сложили свои головы в фундамент этого венца людского творения, заставляющего гордиться тем, что ты принадлежишь к роду человеческому, и в то же время как бы намекающего на твою ничтожность.
В этот ранний час как в самом храме, так и у ступенек длинной его лестницы почти никого не было, даже стражники, призванные защищать храм от непрошеных гостей, куда-то подевались.
Было только два нищеброда, заранее, возможно, еще с вечера вчерашнего дня занявших место поближе к воротам, чтобы, как обычно, причитать с протянутой рукой и отбирать у жалостливых или просто пришедших в храм сделать доброе дело из корыстных побуждений граждан. Когда я поднимался по лестнице, они сначала было оживились, но, заметив мой наряд, сели на место, один из них даже посмотрел на меня с явным презрением, так как был одет чище и новее чем я.
Дверь в храм, как и полагается, была открыта, хотя и лишь условно: была оставлена лишь небольшая щелка, чтобы подольше задержать прохладу ночи внутри. Учитывая тот факт, что есть мне приходилось в лучшем случае раз в день, я легко преодолел дверную щель и вошел внутрь.
Изнутри храм казался еще величественнее, чему способствовал вгоняющий в нирвану аромат различных трав, воскуриваемых по всему храму, этот аромат заставлял любого на время визита забыть о всех своих мирских заботах и то ли уйти в себя, то ли, наоборот, покинуть оболочку своего тела и воссоединиться с огромным храмом, почувствовав каждый его кусочек как собственное тело.
Посреди просторнейшего зала полустоял-полусидел лишь один старик с белой, как полуденное солнце, бородой чуть ли не до самого полу; опершись рукой на почти такую же скрюченную, как и он сам, тросточку, тот пытался привести в движение песчаные часы, которые по высоте превосходили его раза в три, даже если бы старикашка выпрямился во весь рост. Он кряхтел и бормотал себе под нос что-то про то, как ему "дороги" эти часы, что он думает по поводу своих почетных обязанностей и даже что-то про своего сына, отказывающегося помогать ему в таком хоть и тяжелом, но крайне важном для человечества занятии.
Увидев меня, маленький, сморщенный и немыслимо бородатый человечек воссиял, глаза его окрасились блеском неподдельной радости, вероятно, потому, что я хоть и был тонок как прутик, но зато почти в два раза его выше. Жестом подозвав меня к себе, он каким-то нечеловеческим усилием поднял свою трость и показал на колесо размером с голову, от которого отходила веревка, очевидно,и приводящая часы в движение.
Не говоря ни слова, я обеими руками схватился за это колесо и, как я ни старался показать свою силу, но все-таки с видимым усилием повернул колесо три раза, раздался скрежет, и часы с пронзительным скрипом повернулись вокруг горизонтальной оси, так что тот жалкий остаток песка, который должен был, пройдя узкое стеклянное горлышко, упасть вниз, отмерив еще немножко времени, и, сослужив свою службу, оказавшись на вершине песчаной горы, упал вниз и распластался по всему донышку, которое раньше было крышкой, слоем не толще одной песчинки, несколько камешков даже высыпалось сквозь зазоры между досками днища-крышки...
- Зачем существует песок?
Я обернулся и увидел старца, пристально смотрящего на меня все еще блестящими, но уже совсем другим блеском, глазами.
- То есть как это зачем?
- Так это, зачем он существует?
- Ну, я не знаю, спрашивать, зачем существует то или иное, бессмысленно, мы ведь даже не знаем, зачем существуем сами...
Я хотел блеснуть перед сморчком талантом оратора, то есть человека, умеющего сказать "не знаю" гораздо красивее, чем многие дают правильные ответы, но это его ни капельки не удивило, напротив, казалось, что он ждал именно такого ответа.
-Нет, ты меня не понял, давай посмотрим только сюда.
Старик, опять сделав титаническое усилие, приподнял трость и показал скрюченной тонкой палкой на стекло часов, за которым мерно прыгали желтые песчинки.
-А, ну это просто, - ответил я с улыбкой, - чтобы измерять время!
-Присмотрись к песчинкам, - прошамкал старик еле слышно.
Наклонив голову так, что мое дыхание заставило стекло запотеть, я пригляделся к песчинкам: они и вправду отличались от обычного песка, они все были одного золотисто-желтого цвета, все правильной округлой формы и одинакового размера.
-Да, забавные песчинки, как будто бусинки, только без дырок, - проговорил я в задумчивости, сообразив потом, что сморозил глупость, ну если даже и не глупость, то фразу, явно не вяжущуюся с той, которой я начинал разговор...
- Ну и что?! - вскричал я.
- А вот что, - просвистел в ответ старик, показывая явный недостаток и без того гнилых зубов, - мы создали эти песчинки, мой внук лично сделал чуть ли не третью часть их всех.
Я окончательно потерял нить разговора, поэтому решил не отвечать на последнюю реплику, а просто слушать и ждать, что будет дальше...
- А как ты думаешь, если бы эти песчинки могли мыслить, они бы знали, для чего существуют?
- Ну, если бы да кабы....
-Не перебивай старших! - взвизгнул старичок, - Да Мардука лысого они бы знали, для чего они катятся вверх и вниз, просто наметили бы себе цель - упасть последней или же, наоборот, первой, а скорее всего, просто упасть быстрее соседа...
Ну да, конечно, они бы молились своим богам, богу, который создает свет, отдергивая шторы и открывая входную дверь бога, переворачивающего мир, тем самым поддерживая их жизненное движение, и ох как боялись бы и в тайне проклинали того, по воле которого каждый раз немножко песка высыпается из этого мира в другой, возможно, лучший мир...
Скорее всего, они бы придумали себе собственный путь, как именно надо пройти его от верха и до низа, не обижать других песчинок, дать им тоже вовремя упасть, а ведь, если подумать, нам с тобою ведь не важно, упадет первой вот эта песчинка или, допустим, вон та, нам просто нужно узнать, который сейчас час...
Если песчинки испортятся, мы их просто выкинем, вон, видишь, в углу ведро, как думаешь, что там, лучший мир? - старик то ли засмеялся, то ли закашлялся, трясясь всем телом. - Да, возможно, только вот это ненужный мусор, расколотые, исцарапанные настолько, что перестали блестеть, песчинки, и, больше тебе скажу, их не то что чинить, их даже заменять никто не будет, подумаешь, полведра померло, есть же еще вон сколько, ну переверну я эту глыбу, когда солнце будет чуть-чуть ниже, благо часы сделаны с большим запасом, еще тебя переживут...
-Что вы хотите этим сказать? - я стоял, полностью опешив, по-моему, даже открыв рот и выпучив глаза, глядя на этого человечка...
-Что-что... А ты оказался глупее, чем я подумал, увидев твою чудо-шаль...
То, что надо жить, жить для себя, ведь все мы в итоге окажемся, хе-хе, вон в том ведре...
Так, может, наплевать, что другие песчинки тоже имеют право на все блага, предоставляемые великим переворачивателем? Может, лучше не пытаться понять, зачем мы существуем, придумывая себе различных кумиров, открывающих окна, проводящих через трещину в днище в лучший мир?
Я-то уже не смогу этого сделать, но, поверь мне, после кончины я не жду ничего, кроме того чтобы быть выброшенным за ненадобностью...
Ведь сколько бы заповедей, как надо жить, мы сами себе ни придумали, мы никогда не сможем догадаться, что просто-напросто меряем время...
И нашему создателю совершенно все равно, каким путем мы дойдем до трещины в полу, лишь бы общая масса совершала только создателю видимое и понятное движение вниз, увлекаемая земной тягой...
Так иди, мальчик, и проживи эту жизнь не для солнца, не для еще кого-либо, а для себя, ведь все равно все рамки мы ставим себе сами, и то, что будет потом, зависит далеко не от нас...
Я шел вниз по ступеням храма, все еще слыша в голове слова того человека, который, как я думал, гораздо ближе к богу, чем я, а, оказывается, он ничего не понимает в жизни...
Я буду страдать, мерзнуть, голодать, и мне воздастся, иначе зачем же жить....
Да, воздастся, иначе зачем же жить...