IV.
Надо сказать, что подготовка к операции «самоволка» шла полным ходом и по тщательности и профессионализму могла поспорить с подготовкой ограбления банка. Со следующего дня, как только нас переодели в военную форму, каждое утро начиналось с тридцатиминутной пробежки и зарядки, а день заканчивался «хоровым пением», то есть мы, с исполнением строевых песен, маршировали по территории части. Считалось, что вечерняя прогулка способствует хорошему сну. Эти, несомненно, полезные упражнения мы с Шараповым постарались по максимуму обратить и в свою пользу. Не в том смысле, чтобы, если что-то пойдёт не так, суметь быстро убежать или, к примеру, научиться привлекать внимание девушек дивным исполнением воинских маршей. Просто утренние и вечерние моционы мы эффективно использовали для изучения территории и распорядка жизни вокруг. По утрам Сергей, на правах сержанта, находил 5-10 минут и, оторвавшись от пробежки, обшаривал очередной участок тренировочного городка, имевшего почти полукилометровую границу с волей. По вечерам, когда право выгуливать поющих воинов выпадало ему, он выбирал самые замысловатые маршруты, и мы оба зорко следили за выставляемыми под вечер постами и прикидывали наиболее пустынные и безопасные ночные пути от нашей казармы до предполагаемого места пересечения «границы» в районе тренгородка.
Попытки сбора информации о «ночных тропах» среди местных аборигенов ничего не дали. Интересы срочников ракетно-артиллеристской бригады, в расположении которой функционировала наша учебка, были ограничены водкой, которой приторговывали барыги в районе склада ГСМ, а курсанты школы прапорщиков, с которыми мы делили казарму, ни о чём подобном и не помышляли. Их набирали по контракту из числа отслуживших срочную службу, а в качестве морковки служила перспектива через шесть месяцев учёбы гарантированно отправиться на пять лет в ГДР или Венгрию. Для горско-деревенских парней, из которых они состояли более чем наполовину, риск лишиться такого счастья был серьёзным стимулом для примерного поведения. Тем более что увольнительные по выходным проблемой для них не были, и ярмарка невест в эти дни разворачивалась сразу же за нашим центральным КП. У уроженок города Каменка и его окрестностей переезд из родного захолустья в областную Пензу уже считался вершиной жизненного успеха, а окрутить бравого молодца и отправиться вслед за ним в Заграницу…за это готовы были убивать. К тому же, многие из будущих прапорщиков справедливо считали, что пять лет гарнизонной службы на чужбине лучше провести с женой под боком, чем с порнографическим журналом под подушкой. В итоге, каждые шесть месяцев с десяток выпускников школы увозили к новому месту службы молодых жён, большинство триппер, а пара-тройка особо везучих и то и другое. Хотя, возможно, причина не многословия наших соседей крылась в другом. Судя по тому, как быстро воинские начальники отреагировали на исполнение мною в их адрес срамных частушек, имелся в наших рядах «информатор». Надо полагать, что и среди будущих прапорщиков были такие, кто отрабатывал свои будущие погоны стукачеством, заставляя остальных лишний раз задуматься о том, что молчание – золото.
Как было сказано выше, из первого увольнения Шарапов вернулся с дубликатом ключа, пониманием топографии города и вариантами возвращения в часть. Как мы будем уходить, мы примерно определили. В районе тренировочного городка часть забора скрывали чахлые кусты и деревца, но ночью они могли служить неплохой маскировкой. Из расположенной там же полосы препятствий мы приволокли и спрятали в сухих листьях пару досок. С их помощью преодолеть забор мог даже ребёнок. Серёга, пока находился по ту сторону, выяснил, что напротив нашего забора, глухая ограда заброшенной автобазы. Следовательно, можно было не опасаться ночью на кого-то наткнуться. Решили аккуратно оторвать две доски, оставив их только на верхних гвоздях. Если за несколько дней диверсию не обнаружат, то через эту калитку и ходить. В качестве резерва он присмотрел фонарный столб метрах в ста от нашего планируемого прохода, врытый почти вплотную к забору. За древностью, на нем отсутствовала не только лампочка, но и плафон. С его пасынка перемахнуть на территорию части было делом пары секунд. Небольшой проблемой была «колючка», но она настолько уже проржавела, что в тот же вечер, пока остальные по причине воскресенья играли в волейбол, мы успели и проделать «калитку» и убрать проволоку в районе столба.
Танцы, собиравшие весь местный бомонд, случались в городском парке по средам и субботам. По средам билет стоил тридцать копеек, в субботу уже пятьдесят, но и публики по субботам было не в пример больше. Сидя перед отбоем в оборудованной на улице курилке, мы решили не тянуть кота за хвост и в ближайшую среду выйти в город, так сказать, в тестовом режиме, чтобы к субботе быть уже во всеоружии. Серёга должен был мне показать дорогу до горпарка и обратно, да и процесс возвращения проще было отработать вдвоём, так как в субботу был шанс, что возвращаться мы уже будем порознь. В общем, всё по военной науке, которую мы здесь постигали, любому бою должна предшествовать разведка.
В среду всё прошло нормально. Где-то через час после отбоя мы с Шараповым вскрыли каптёрку, взяли гражданскую одежду и через окно комнаты самоподготовки выбрались из казармы. Рядом с нашей «калиткой» мы переоделись, переобулись, форму упаковали в целлофан и схоронили в кустах. За полчаса добрались до городского парка и успели как раз к самому завершению.
Действуя опять-таки по военной науке, мы заняли позицию на лавочке у выхода с танцплощадки с целью изучения тактико-технических характеристик вероятного противника. Судя по всему, вероятный противник тоже нас заметил, и значительная часть его представительниц продефилировала мимо нашей лавочки по нескольку раз. Ободрённые таким успехом, мы решили в субботу найти способ выдвинуться на заранее подготовленные позиции пораньше и, без каких-то ни было приключений, вернулись в часть.
V.
В четверг я обнаружил в своём организме способность спать стоя. Три часа сна, которые я у него отнял, променяв на ночные гуляния, искали компенсации. К концу наших сборов, многие могли дремать даже на ходу, не сбивая при этом ни шага, ни строя. А постоянные недосыпы сыграли со мной как-то очень злую шутку, но это произошло ещё приблизительно через месяц. А пока, я с нетерпением ждал субботы. То, с какой легкостью мы сначала покинули, а потом вернулись на территорию части, порождало бодрый оптимизм относительно результатов предстоящей субботней вылазки. Воображение рисовало заманчивые картины соблазнения местных красавиц, и никакие добавки брома в обеденный кисель, с целью заставить это самое воображение на время сборов забыть о красавицах, в моём случае не помогали.
В субботу у нас получилось выскочить минут на сорок раньше, чем в первый раз. Для этого Сергей перед отбоем определил меня в комнату самоподготовки якобы для срочного завершения стенгазеты, посвященной первой неделе после присяги. Так как благодаря «насыщенным» армейским будням, почти вся казарма засыпала ещё не успев донести голову до подушки, уже через четверть часа, мы, прихватив пакеты с одеждой, уже пробирались к нашей «калитке».
На этот раз людей в парке было, ни в пример, больше. Купив билеты на танцплощадку, мы подивились царящей там тесноте и были вынуждены буквально пробиваться сквозь толпу в поисках более менее свободного пятачка, расположившись на котором, мы собирались осмотреться и оценить оперативную обстановку. Места поближе к эстраде, на которой были установлены ревущие, как танковые двигатели звуковые колонки, считались, видимо, более престижными и там царила наибольшая плотность. Чуть подальше было уже свободней, а в отдалении от эстрады, можно было уже свободно стоять в полутора метрах друг от друга и даже при этом слышать собеседника.
Минут через пять демографический расклад сил на площадке стал потихоньку для нас проясняться. По количеству, с большим преимуществом лидировали представительницы прекрасного пола, представленные, в основном, довольно средним качеством. Условно их можно было разбить на три группы, которые даже вращались, согласно какой-то внутренней иерархии вокруг своих общих центров. Опытные, тёртые жизнью и, по-видимому, уже не одним выпуском школы прапорщиков тётки, чувствовали себя здесь хозяйками в силу перезрелого возраста и преимущества в количестве. Многие из них постоянно курили и матерились, так как были под лёгким градусом. Судя по дрожжевой нотке в букете витающего перегара, особым успехом пользовались напитки домашнего производства. Вторая группа состояла из девиц помоложе, где-то наших лет, и вели они себя чуть скромнее, стараясь не вызвать ревности старшей группы. Остальная публика была представлена сложившимися парочками от школоты до пар довольно солидного возраста и девицами, появляющимися здесь от случая к случаю и, поэтому, ни к какой из групп не прибившимися.
Из представителей сильного пола присутствовала пара компаний хулиганистых подростков, в каждой из которых был свой шутник, отпускавший под нестройное гоготание глумливые шуточки в адрес редких сверстниц. Перлы, позаимствованные из росписи общественных туалетов, наиболее благоприятно встречались аудиторией. Судя по реакции дам, большинство воспринимало их тоже благосклонно, словно это были тонкие комплименты. Ещё с десяток местных ловеласов в разнообразной степени подпития, никакого интереса у противоположного пола не вызывали. Похоже, они собирались здесь, чтобы быть в курсе, где и с кем в этот вечер можно будет бухнуть на халяву, благо требование покупать билеты, как мы усвоили позднее, распространялось только на таких как мы, и на часть группы №3 в нашей классификации.
Пока я в лёгком изумлении разглядывал колышущихся участниц ярмарки невест и выбирал себе какую-никакую «королевишну», Сергей деловито погрузился в толпу и меньше чем через минуту вернулся с коренастой разбитной девахой. Со стороны можно было предположить, что они знакомы, по крайней мере, с раннего детства и с той поры числятся друг у друга в лучших приятелях. – «Смотри, какой красавец в одиночестве чахнет!», -сказал он своей спутнице, указывая на меня, - «Люда» - это уже мне, и указал на спутницу. - «Щас», - ответила Люда и, по военному развернувшись на ободранных каблуках, занырнула обратно в колышущуюся толпу. Прошло буквально мгновение, и она, словно опытный ныряльщик среди бурных волн, появилась, ведя за руку свой клон. Такое, по крайней мере, впечатление возникло у меня в первые секунды. Когда клон протянул ладошку для знакомства и тоже представился именем Люда, я почему-то не удивился, а Шарапов даже обрадовался и, подмигнув Люде «первой» игриво заметил:
- Теперь мы между вами можем желания загадывать…
- Знаем мы ваши желания, - с деланной суровостью ответила та, - давай уже деньги. Сколько брать?
- Ну, давай одну, за знакомство. Если не хватит, повторим.
- Потом может уже и не быть. Здесь вон все, уже почитай с рождения знакомы и, всё равно, что ни день, повторяют, повторяют..
- Тогда две, - переглянувшись со мной, решил Серёга. Он полез в карман брюк за деньгами, но Люда его остановила. – Одной хватит. Кивнув в сторону Люды «второй» она, как бы извиняясь, подытожила, - Подружка моя скромная, ей как котёнку в блюдце хватит, а у меня своей дури на троих. Что брать? Самогон - три рубля, водка - пятёрка..
- А что вкуснее?- влез я в разговор.
- Берите самогон, - буднично посоветовала наша атаманша, - и деньги целее и продукт натуральный.
VI.
Натуральный продукт, и впрямь, нас не разочаровал. Тест, который Люда «первая» провела при помощи жестяной крышечки от пивной бутылки, показал, что продукт горит. И если пламя при этом было менее убедительным, чем у бензина, то по интенсивности аромата бензин явно уступал. Выражаясь современным языком, выдающееся послевкусие у этого напитка было настолько запоминающимся, что любой мало-мальски опытный сомелье, отведав из нашего кубка, навек бы утратил интерес к своей профессии уже только потому, что после небольшого глотка становилось очевидным, теперь удивить его чем-то другим будет просто невозможно.
Но при этом всём, после первого гранёного полустакана, мир внезапно поменял очертания и всё вокруг стало казаться подсвеченным волшебными фонариками эльфов. Девушки призывно ярко расцвели, окружающая действительность стала выглядеть более дружелюбной, и я обнаружил в себе пробудившиеся таланты, которые, как мне казалось, помогали убедительно демонстрировать чудеса остроумия и галантности, до той поры, пока Шарапов, подмигивая счастливо хихикающей Люде «первой», не предложил: - «Давайте, на посошок, и мы тронемся. Я Людочку провожу, ей там кое-чем по хозяйству помочь надо. Бутылку вам оставим.. Если что, употребите, чтобы на лавочке не замёрзнуть».
Хоть предложение и прозвучало несколько неожиданно, возражений ни от кого не последовало. Только Люда «вторая» отказалась от посошка, а я, из солидарности, остатки натурпродукта предложил забрать Сергею. Они с Людой «первой», без лишних уговоров, согласились на эту «жертву» и, через пару минут, сказав на прощание «Ведите себя хорошо!», скрылись за ближайшим поворотом скудно освещённой аллеи. Чтобы не изобретать велосипед, я тоже вызвался проводить свою Люду, проверить, так сказать, домашнее хозяйство.
Было уже далеко за полночь, городок за пределами Парка культуры словно вымер. Все спали, и даже крошечным огоньком в маленьких окошках облупившихся одноэтажных домов, люди не выдавали своего присутствия. Фонари на почерневших от времени деревянных столбах через один были утрачены, а патроны тех, что сохранились, уже не помнили, когда в последний раз их навещала лампочка. Они отбрасывали неподвижные тени в зыбком серебристом свете щекастой луны, изредка, со скрипом покачивали рыжими проржавевшими плафонами и казались на фоне звёздного неба бесполезными артефактами исчезнувшей древней цивилизации. Поглазеть на нас выбегали только скучающие собаки, но и те не рисковали или ленились отбегать дальше, чем на двадцать-тридцать шагов от своих ворот. Самые дерзкие что-то невнятное тявкали из своих подворотен и тут же прятались обратно. По дороге, покуда не вмешивались собаки, я, в исполнении Людмилы, слушал «истории нашего городка».
Из достопримечательностей здесь кроме воинской части, где рабочих мест не хватало даже для жён старших офицеров, была небольшая швейная фабрика и два консервных заводика, работавших в полную силу только несколько месяцев в году, в овощной сезон. Мужское население, которое по достижении восемнадцати лет призывала Родина, в большинстве своём назад уже не возвращалось, так как ясно осознавало, что другой шанс вырваться отсюда уже вряд ли когда выпадет. Те, которых по каким-то причинам в армию не брали, в следствие тех же причин, как правило, были женихами не самыми завидными и, за редкими исключениями, быстро становились горькими пьяницами.
Один из таких созревших призывников, оставил пять лет назад семнадцатилетнюю Люду на третьем месяце беременности, обещая жениться сразу же после дембеля, но писем из армии не писал и после окончания службы в родную Каменку решил не возвращаться. Мать коварного соблазнителя проживала рядом, через дом. Внука она не признала, и даже наоборот, считала его главной причиной, почему сын-кровиночка, не может вернуться под родную крышу. В итоге Люда растила ребёнка сама, да ещё её собственная мамаша уже год, как привела в дом сожителя Кольку, который был мамаши на пять лет моложе и по этой причине справедливо считал, что работать не должен, и если что, то без труда найдёт себе ту, что будет содержать его в холе и неге, не предъявляя претензий в тунеядстве. Людка «первая» ещё со школы была её единственной и верной подругой, которая помогала, делилась чем могла и, время от времени, как сегодня, чуть ли не силком вытаскивала в «свет», на танцплощадку.
VII.
Массивная, седая от дождей и солнца глухая калитка, грустно свистнув ржавыми петлями, запустила нас внутрь тёмного и сырого от ночной прохлады дворика. Справа темнела пристроенная к дому застеклённая летняя кухня, в глубине виднелся колодец с воротом, за которым угадывался огород и садовые деревья. Люда жестом показала мне, чтобы я её ждал здесь и, стараясь не шуметь, зашла через пристройку в дом. Через минуту она вышла, держа в руках ватное стёганное одеяло, которое затем расстелила на широкой деревянной крышке колодца. Заметив мой недоуменный взгляд, она истолковала его по своему и, как бы извиняясь сказала: - «Там мамка спит, ей в пять вставать на смену и у меня малой приболел, кашляет..»
Прикурив сигарету, я прикидывал, как бы поскорее перейти к делу, ради которого я сегодня оставил свою койку в казарме и уже готов был, без всяких прелюдий, прижать свою партнёршу к колодцу, но тут на крыльце летней кухни нарисовалось привидение в застиранной майке «алкоголичке» и синих «семейных» трусах до колен. Привидение со сна почёсывало впалую грудь в корявых наколках, позёвывало и приветливо улыбалось щербатым ртом, где легкомысленно отсутствовал передний зуб.
- Чё, кобеля привела? – гнусяво поинтересовалось привидение у Людки.-Смотри, ещё одного нагуляешь, мы с мамкой кормить не станем.
- Много от тебя, кормильца, проку!- без особых эмоций огрызнулась Люда.
«Кормилец», как я понял, был мамкиным сожителем Колькой. Ещё на крыльце он профессионально, словно охотничья собака, почуял присутствие в ночных ароматах слабых следов «натурального напитка». В момент став серьёзным, он подошёл ко мне и, ещё раз потянув носом воздух, деловито поинтересовался: - «Выпить осталось чё?». -«Иди, иди! Нету у нас ничего»,- ответила за меня Люда. Колька горестно вздохнул, матюгнулся, зашёл за дом и, судя по звукам, не дойдя до дощатого туалета-скворечника, продолжая в полголоса материться, помочился на какие-то кусты. Вернулся он уже в хорошем настроении и, по-лагерному присев в метре напротив нас на корточки, обратился ко мне: -«Давай покурим чоль, есть чё курить-то?». Я, не вставая с колодца, чуть наклонившись, протянул ему пачку «Космоса». Он ловко выудил одну сигарету, с уважением произнёс «Дорогие, сука!» и, отломив фильтр, прикурил от спичек, которые словно фокусник выудил откуда-то из воздуха. –«Ты что, до нужника своё добро донести не мог?», - закипая поинтересовалась Людка. –«Это всё удобрение, - отмахнулся тот от неё, как от надоедливой мухи, - Погоди, ещё спасибо осенью скажешь, когда картоху копать будешь. Она теперь в рост пойдёт, никакой силой не остановишь». Сделав несколько глубоких затяжек, Колька лихо выстрелил тлеющим окурком в темноту и, с деланным безразличием, спросил у Люды: -«Куда Нинка бражку переставила не знаешь?» . -«Откуда мне знать, я её не пью»,- всё ещё раздражённо ответила та. –«А хахаль твой? Нам по баночке за знакомство, сам бог велел!.. Ты как?» – заговорщицки мне подмигнув, спросил её Колька.
- Да русским же языком сказала, не знаю! От тебя всё равно, прячь-не прячь, бестолку, хоть в землю её зарой!
- Есть такой талант, - словно на похвалу отозвался «сожитель». Он ещё раз с надеждой посмотрел в мою сторону, понял, что в борьбе за «правое дело» я ему не союзник, помрачнел, обиженно буркнул Людке вместо «Доброй ночи» «Ну и хер с тобой..» и, поднявшись с корточек, ушёл в дом, мелькнув на прощание когда-то белой майкой.
Колька оставил после себя какое-то зыбкое чувство неловкости. Похоже, мы с Людой одновременно ощутили, что волшебство самогона проходит, и скоро карета превратится в тыкву, а хрустальные башмачки в разбитые лапти.
- Фляга с бражкой теперь у бабы Кати, соседки, стоит. У мамки именины скоро, хотела самогонки выгнать, а этот, - кивнула она в сторону дома, - учуял и по баночке, по баночке за два дня чуть не полфляги вычерпал. Ставили полную, двадцать пять литров, а половины нет уже. Если хочешь, я пойду принесу? Вон её сарайчик, за вишнями.
Как ни заманчиво прозвучало это предложение про бражку, но мысли мои, занятые одним, а именно, как бы поскорее забраться Люде под юбку, с неожиданным трепетом отозвались на слово «вишни». С момента, как на нас одели форму, меня, как и всех моих «собратьев» по казарме, ни на минуту не оставляло чувство голода. То, чем нас кормили три раза за день, давало ощущение набитого живота, но не сытости. Почти все старались внести из столовой горбушку хлеба или кусок сахара, чтобы перебиться до следующей «кормёжки». Ночные гуляния и бутылка самогона, употреблённая нами без закуски, значительно усилили громкость и интенсивность голодных песен в моём желудке и только добавили красок в эти, и без того яркие, ощущения. Лабораторные мыши, ценой своей жизни доказавшие учёным, что «иные удовольствия» даже для мелких животных важнее полной кормушки, просто не провели до этого месяц на солдатском пайке.
- Созрела? –спросил я, со стыдом узнавая в своём голосе нотки Колькиных интонаций, с которыми тот интересовался судьбой бражки.
- Вишня то? Нет, ещё с неделю ей доходить надо. Пока через одну чуть краснеет.
- Пойду погляжу. Можно?
- Иди, только что ты там сейчас увидишь.., - с сомнением ответила Люда, и я, спрыгнув с застеленного одеялом колодца, двинулся в сторону силуэтов вишнёвых деревьев, чётко очерченных на фоне уже светлеющего неба. Трава под вишнями начинала набирать утреннюю прохладную росу, матовые плотные листья серебрились, отражая рассеянный лунный свет и под ними угадывались плотные ряды ягод, усыпавшие ветки розетками по три-пять штук. «Овощей-фрухтов» я не видел месяц, поэтому не замечал кислоты и горечи недозревшей вишни. Наоборот, изредка попадающиеся зрелые плоды, казались мне напрочь лишёнными какого-то ни было вкуса и только портили блаженную гастрономическую картину. «Эх, ребятам бы отнести.., -подумал я, - или может лучше яблок? Яблоки хотя бы по карманам рассовать можно.. Они, там в казарме, сейчас и зелёному луку рады будут». Ориентируясь по кронам, я нашёл в обманчивой темноте пару яблонь, но их плоды по размерам не намного опережали вишни и, при этом, значительно превосходили последние по горечи.
- Там морковь уже дошла, малой раньше всё в малиннике сидел, а теперь её грызёт. Говорит сладкая..
Я прикинул расстояние от морковных грядок до крыльца кухни. Получалось значительно больше, чем расстояние от кухни до сортира. Страховкой от того, что Колька не ходил сюда «удобрять» это всё равно не служило, и я, вытащив за хвостики две средненьких морковки с самого дальнего края грядки, тщательно прополоскал добычу в железной бочке, залитой для утреннего полива ещё с вечера. Один корнеплод, я как галантный кавалер вручил Люде,
- «Днем её и мыть не надо, - как бы извиняясь, сказала Люда. – Что ж, светло, песок отряхнул и готово. Она ещё молодая, чистая выходит». Помолчала и добавила: -«У нас земля легкая, песка много».
Когда я сгрыз «красну девицу, сидит в темнице, коса на улице», мне стало яснее-ясного, почему малой перестал промышлять в малиннике. Он, похоже, быстро учился понимать толк в правильном питании.
Подул зябкий ветерок, я закурил, понимая, что ещё четверть часа, и будет уже поздно идти в атаку на Людкины прелести, но тем не менее, идея доставить в казарму витамины назойливо зудела у меня в голове, разворачивая все помыслы к грядке морковью.
Тут из дома послышался грохот, словно кто-то сбросил на пол пустые кастрюли, и следом раздался громкий детский плач. Людка в сердцах матюгнулась: -«…! Малой ведро опрокинул, я ему на ночь поставила, чтобы на двор с соплями не бегал..» и, стервенея, пошла в дом. Почти сразу оттуда донёсся усилившийся рёв малого и пышные эпитеты в адрес друг друга со стороны всех обитателей жилища. «Морковь..», сделал я свой окончательный выбор и пошёл к грядкам.
VIII.
Когда я вернулся в казарму, было уже около трёх ночи. Все, включая дневального, мирно спали. Шарапов, судя по пакету с х/б и кирзачами у нашей «калитки» ещё «гулял». Я подошёл к своей тумбочке, аккуратно сложил гимнастёрку и легонько потряс за плечо Вовчика, занимавшего соседнюю койку. –«Ну, чего тебе надо?- заныл он, не открывая глаз, - Не спиться? Пойди строем походи.., а я спать хочу»,- и повернулся на другой бок, натянув на голову одеяло.
- Дело есть, - стараясь не разбудить никого больше, тихо сказал я. – Поднимай Антона с Лёхой, и выходите в курилку, я вас там жду.
Прошло минут пять, прежде, чем три, зябко ежившиеся со сна и от ночной прохлады фигуры, нарисовались на порожках курилки. В гимнастёрках поверх галифе и без ремней, они выглядели, как пленные из фильмов про первые дни войны. –«Всадники апокалипса, блин.. - буркнул я про себя,-Никого лишнего не подняли?». Все трое правильно поняли вопрос, помня, что недавно я, одним из первых, получил взыскание с подачи «стукача».
- Что за переполох? Случилось чего или одному курить скучно? – спросил, присаживаясь рядом, Антоха, самый спокойный и рассудительный из нас всех.
- Случилось,- ответил я и кивнул в сторону еле видимого в темноте свёртка, лежавшего на лавке в самом углу. –У хлеборезов на сигареты выменял. Божились, что сплошные витамины, единственное средство от цинги и от перхоти.
Вовчик, который ещё недавно посылал меня «гулять строем», первым выудил морковину из сооружённого из газеты «Сельская жизнь» свёртка и сочно захрустел. Судя по блаженному выражению его лица, можно было предположить, что сбылась его тайная мечта, про которую спроси кто-нибудь минуту назад, он её и сформулировать бы не смог, а она возьми, да и сбылась! Остальные тоже, чуть смущённо хрустели, до конца не понимая, что такого есть в этой моркови, чего они раньше не замечали, когда она была так доступна на «гражданке».
А я молча сидел, курил и вспоминал себя пятилетним мальчиком на Чёрном море в Гаграх, куда много лет назад мы с мамой приехали «дикарями», вкус варёной кукурузы, которую носили по галечному пляжу мощные тётки в молочных флягах, когда казалось, что ничего вкуснее и желанней, чем эта кукуруза для меня и не существовало.