Вот, наконец-то она – Волга. И наши солдаты.
– Дяденька! Дайте мне винтовку! Хочу фашистов бить!
– Откуда ты появился здесь, малец?
Анисим рассказал свою эпопею.
– Вот что, малец, с первым транспортом переправим тебя на левый берег. Нечего тебе здесь делать.
– Но у меня мамку и братика убили. Я должен отомстить за них.
– Отомстить за них будет кому, а ты собирайся в тыл.
И с первым транспортом Анисим был отправлен на левый берег Волги. Налетели фашистские стервятники, начали бомбить. Одна бомба попала в соседний катер, на котором были женщины, дети, раненые солдаты, а потом начал поливать из пулемёта тонущих в реке. Анисим сжал кулаки. “Винтовку бы мне сейчас, показал бы я гаду фашистскому…”– прошептал он. Смерть мимо прошла – бомбы рядом рвались, но в катер ни одна не попала – везение, опыт капитана и слаженность команды – вот и остались живы.
Б. Е. Шепелев
Героям Великой войны
А подвиг ваш, как яркая звезда
На темном бархате ночного небосвода,
– Он не померкнет никогда
В глазах спасённого народа».
Седые, поникшие деды
Сойдутся на встречу опять
–Творцы бесподобной Победы,
Увы! – уходящая рать...
И все же глаза загорятся,
Как вспомнят былые бои –
Есть что рассказать сталинградцам
Про все испытанья свои.
Но те, даже муки, не муки
– Теперь это подвиг живых:
Посечены ноги, простреляны руки,
А кто-то навылет под дых...
И как в том аду уцелели?!
И сколько и ночью, и днем
В солдатской шинели,
В свинцовой метели
Шагали в бессмертье потом!
Шагайте торжественно, деды,
Герои Великой войны,
Под знаменем Красным
В День славной Победы
Все вам поклониться должны!
Видел Анисим и навсегда запомнил дымы пожарищ, свист снарядов и жуткий вой авиационных бомб. Видел, как наши солдаты, ещё мальчишки, не намного старше его, гибли, спасая раненых товарищей, совершенно незнакомых им женщин, детей, которых они никогда не увидят.
Его, как он ни просился на фронт, посадили в теплушку и отправили далеко от линии фронта. Неторопко шли поезда в тыл, подолгу стояли на станциях, пропускали эшелоны, идущие на фронт, туда, где идёт битва за жизнь Державы, народа. Сколько останется в живых из тех, уезжающих из родных мест на войну. Скольких будут оплакивать матери, жёны, дети. У скольких в День Победы глаза будут полниться слезами радости и горя одновременно.
Медленно идут поезда с фронта, будто нехотя ползут. Но люди понимают, что идёт война, на фронте нужны снаряды и пули, танки и пушки, да мало ли что нужно фронту.
Он уже далеко от фронта, в сибирском городке Омске. Хмурый осенний день. Зябко. Приказ - выгружаться. Своим ходом, колонной, пошли такие же, как и Анисим, в неизвестность. Что-то их ждёт здесь, в далёкой, пугающей Сибири. Ведь говорят, здесь и медведи ходят по улицам. Но нет, вот трамвай прогремел, прошёл автобус, на подводах что-то везут…
Здесь он, вместе с такими же эвакуированными, живёт в интернате, учится и работает, оказывает посильную помощь фронту. Он понимал, и не надо учебников, пропагандистов, что его маленький труд приближает Победу. Тяжело было, задрёмывал, бывало, у станка.
Ждал, когда же кончится война. Вслушивался в тарелку-радио. Радовался, когда Левитан говорил о наших победах – на Курской дуге разгромили фашистов, в Белоруссии наступление Красной Армии увенчалось успехом, наши войска перешли границу, значит, скоро будет конец войне.
Но вот и долгожданная Победа. Теперь будет полегче, хотя сколько городов и деревень надо восстанавливать…
Едут эшелонами солдаты
В отчие края с большой войны
Смотрят ребятишки восхищенно
На медали их и ордена
И вздыхают люди облегченно –
Наконец-то кончилась война
(Нина Жукова)
Анисим даже мысли не допускал, что отец погиб, но как он найдёт его в далёком Сибирском городе… Хотя смутная надежда не покидала его – отец всё равно найдёт его, пусть пройдёт год, два или больше, но он встретится, обязательно встретится с отцом и расскажет, как фашисты расстреливали безоружных стариков, женщин, детей, какие “гостинцы” слали им с неба. Расскажет, как фашистские танки стреляли в безоружных людей, давили их гусеницами… Но шли годы, а отец всё не ехал, может, разминулись их пути-дорожки, как знать… А может и погиб, закрадывалась Анисиму мысль, но он её быстро отгонял. Нет! Нет! Жив отец! Но постепенно угасала надежда. Куда только не обращался Анисим, отовсюду приходил ответ: “Пропал без вести”.
Шли годы. Анисим окончил десятилетку. Пошёл на завод и заочно окончил институт. Здесь, в Сибири, познакомился с такой же эвакуированной, оставшейся, как и он, сиротой, девушкой. Сыграли скромную свадьбу.
Шли годы. Внуков вынянчил Анисим со своей женой, да всё тянет его на Родину, в Донские степи. Вспоминаются, хотя и смутно, родные края, величавые дубы, духмяные липы… И вот, будучи на пенсии, решил он с женой поехать в родные края, тем более, что бабка его из тех же мест.
А вот и дорога, по которой гнали скот от фашистов. Врезалась в память навечно. Хотел навестить деревеньку, в которой останавливался, и друга Милентия вспомнил. Где он сейчас? Жив ли? Разошлись их пути-дороги. Название деревни вылетело из памяти. За мирные советские годы расстроились деревни, не узнать! Появились в сёлах Дома и Дворцы Культуры, люди стали жить лучше, а в перестроечные годы опустели деревни, пришло в упадок сельское хозяйство, скотные дворы разрушены, многие пахотные земли заросли бурьяном.
Но всё же нашёл он ту деревню. Один старик показал памятник – погиб парнишка от руки полицая, и мать его погибла. В один день.
Положил цветы Анисим к памятнику вечно юного героя и его матери, к памятнику, каких по России тысячи и тысячи…
– За это ли воевали наши отцы? – горько произнёс Анисим, проезжая по опустевшим полям, видя клюшки от скотных дворов, застывшие заводы. – И такое творится на всей России.
Со своей Малой Родины Анисим решил взять несколько желудей.
– Посажу на ставшей родной сибирской земле. Пусть растут, напоминают родные края, да и память какая-никакая о наших отцах и дедах, героически защищавших нас, наше Отечество будет. И хотя памятные знаки и памятники почти в каждом селе и деревне установлены – повсюду, во всех уголках нашей Родины, как близких к местам боёв, так и не слышавшим войны непосредственно, есть погибшие, а значит и памятники им.
Привёз домой с десяток желудей, посадил их подле дома. Может эти, посаженные и взлелеянные рукой человека вырастут, будут напоминать далёкую, оставленную в детстве из-за войны родную сторонку…
Из десяти только два дубка показались над поверхностью земли. Анисим с женой по нескольку раз в день навещали дубки, поливали, когда надо, на зиму укрывали сосновыми ветками. Но не уберегли один дубок. Кто-то, возможно, какой-нибудь мальчишка, которого не научили беречь родную природу, заломил маленький рос-точек и начал дубок расти как куст. Хилый, невзрачный, никак не может набраться сил. Но зато второй дубок тянется к солнцу. Поднялся почти до макушек тополей и клёнов, растущих рядом. И берёзка склонила ветви к дубку, будто шепчутся два дерева о чём-то. Стройное, красивое деревце выросло. Как-никак пятнадцать лет дубку. Люди и забыли уже, что Анисим сажал дубки, да оно и понятно, каждый внёс посильную лепту – кто поливал, когда Анисиму занедужится, кто на зиму ставил ограждение, чтобы ненароком не сломали деревце, когда снег будет глубокий, кто огальцам рассказывал о дереве, учил не ломать его, да и другие деревья беречь… от великовозрастных шалопаев оберегали… Гордились люди деревом, берегли, лелеяли.
Но однажды, в домоуправлении приказали дворнику спилить сухостойное дерево, выросшее недалече от дубка, да засохшее. Дворник взял ножовку и толи сдуру, толи с пьяных глаз, а он успел подзаправиться, а как же иначе – начинать работу, не заправившись горячительным никак нельзя. И вот он, будучи под шафе, пристроился к дубку, вместо того, чтобы пилить сухостой – дубок всё же потоньше, а то, сухостойное дерево, внизу ещё утолщение имеет, сколько с ним ковыряться придётся, покуда спилишь. И никто не появился на улице ни из этого подъезда, ни из других. День рабочий, так что многих дома нет, а пенсионеры разные по квартирам-скворечникам попрятались – ветреный день, хмурый, того и гляди, прольётся небо дождём.
Дубок последний раз что-то прошелестел широкими каёмчатыми листьями, покачнулся, застонал, охнул и повалился наземь.
Не видел этого варварства Анисим, теперь давно уже дед Анисим, расхворался что-то не ко времени, да и когда, скажите, болезнь бывает ко времени, а его верная подруга, любимая жена, ни на минуту не могла отойти от него.
Долго не могли рассказать Анисиму о судьбе его дубка, но вот вышел он с трудом на улицу, к своему дубку, но не увидел памяти о сторонке родимой. Тяжко заболел старик…
– Как же так? – частенько в полубреду повторял он. – Алкаш-сосунок растоптал, уничтожил память о малой Родине, о не пришедших с войны… И поднялась же у паршивца рука…
Долго хворал Анисим, увидев следы надругательства над самым святым для человека, над памятью. Не стали люди корчевать пень – может, поднимется росточек, высоко кат спилил необычное для наших мест деревце, видно, неохота было наклоняться.
Жильцы дома никак не хотели смириться с тем, что нет больше красавца дуба, не радует он своими ажурными листьями, закрыли пень от случайностей автомобильными покрышками – никто теперь случайно не повредит даже кору деревца.
Когда выздоровел, вышел с трудом на улицу, увидел над пнём тоненький росточек с резными листьями. Проснулась спящая почка, вверх, навстречу солнцу, потянулся уязвимый стебелёк. Жив оказался дубочек, тя-нет слабенькую веточку к солнцу. Воспрянул духом человек.
– Нет, мы ещё поживём! – обратился он к дубку.
На этом дед Анисим, повзрослевший в двенадцать лет, закончил свой рассказ о том, как оказался дубок на нашей Сибирской земле, хотя “старожилы” каждый рассказывает по-своему.
Попробую записать рассказы “старожилов”, ведь каждый рассказ по-своему интересен.
Продолжение следует