Очень поздно приходят правильные мысли. У меня они пришли лишь на девятом десятке. Вдруг захотелось понять некоторые вещи, над которыми не задумывался всю жизнь. Период с 10 до 15 лет пришелся на войну. Внутри этого периода была ленинградская блокадная зима 1941-1942 года. И вот к этому самому периоду возвращает меня память.
Я остался жить, благодаря тому, что попал в блокадный детский дом. (Подробное описание тех событий приведено в моем очерке - «Мы из блокады. Хроника блокадного детского дома.»).
Одновременно с бомбежками и артобстрелами в Ленинграде начался голод. Он охватил все население этого мегаполиса. Уже в ноябре люди начали падать на улице. Длительность этого невыносимого состояния голода и холода, казалось бесконечной.
Люди бывают по степени моральной устойчивости разные. А в городе с многомиллионным населением тем более было много людей любой категории. От откровенных преступников, до людей с сильной волей и высокой порядочностью.
Были и слабовольные, которые под воздействием длительного изнуряющего голода не имели сил ему сопротивляться, и совершали поступки, за которые, в случае их выживания, их будет мучить совесть всю оставшуюся жизнь. Были такие, которые лишались от голода рассудка, и уже, будучи безумными, совершали страшные преступления. И вот сегодня, сытенькие комментаторы тех событий, сидящие на мягких диванах в теплых комнатах с кондиционерами, начинают строить свои описания жизни города, упиваясь чернухой той блокадной зимы.
Хочу подтвердить, что да, чернуха была. Но только ли чернуха. И что в те времена превалировало. Вывести точное соотношение того и другого невозможно. Но все гирьки сегодня летят в «чернушную» чашу весов. Попробую я кинуть свои гирьки в другую чашу. Меня не интересует борьба за победу над чернушниками, поскольку уверен, что победят они, на радость тех самых людей, которые и совершали в те горькие дни преступления. Еще бы они получают такую индульгенцию в руки – « Вот видите, все тогда были преступниками, и не надо меня осуждать больше других».
Просто я хочу сказать, что существовали и в те времена настоящие люди, которые, даже погибая, совершали подвиги. Я не назову ни одного имени этих людей, я их не знаю, но я знаю их дела, и по этому признаку я утверждаю, что они были, и их было, наверное, подавляющее большинство.
Идет январь 1942 года, смерть, начиная с конца ноября 1941 года, гуляет по городу. Где то в середине января число умерших достигает максимума. И вот в этот период кто-то принимает решение – нужно спасать детей, и начинается организация этой работы на практике. Находятся люди, которые ходят по квартирам и вынимают из охладевших материнских рук ослабевших детей и отправляет их в специально организованные детские дома, где хотя бы часть из них возвращают к жизни.
Нужно помнить, что существовавшие ранее детские дома уже давно переполнены. Нужно срочно создавать новые. Для этого требуется подобрать пустующие помещения, завезти хотя бы самую примитивную мебель, доставить посуду и, главное найти людей.
И пусть кто-нибудь представит себе, что это такое организовать в умирающем городе людей ходящих по квартирам и набрать персонал воспитателей, врачей и техничек. Напомню, это все происходит в умирающем городе. Я свидетель тех дней и подтверждаю, что во второй половине января 1942 года эта система заработала. Я попал в детский дом 3 февраля 1942 года, а сам детский дом был создан 16 января 1942 года. Служащие, дети и иждивенцы в февлале получали по 200 грамм хлеба. Нам в этих детских домах давали 250. Это немного, но питание распределялось на весь день. Это спасало большинство. Хотя я помню, что каждое утро из наших спален выносили много трупов умерших детей.
Опять неизвестный мне «кто то» готовил нас к эвакуации на большую землю. Выезд для нашего детского дома был намечен на 24 марта. До сих пор не могу представить, каким образом в этом городе 22 марта для нас организовали баню. Были растоплены Усачевские Бани и мы впервые за долгие месяцы мылись горячей водой. Я до сих пор воспринимаю это как чудо. Но ведь кто-то его совершил.
Отправляли нас с Финляндского вокзала. В этот день в его зал ожидания было привезено много воспитанников из многих детских домов Ленинграда. Зал был заполнен детьми. Помню, как появилась хорошо организованная группа детей из Кронштадта. У них на спинах были пришиты лоскуты белой ткани, где химическим карандашом были написаны их данные. К вечеру нас разместили в пригородных вагонах специального выделенного для детей состава. Поздно вечером состав отошел от платформы. Спали, устроившись, кто как мог.
К утру наш состав подошел к берегу Ладожского озера. Вокруг все было забито складами продуктов, предназначаемых Ленинграду. Наши ребята, которые могли ходить, пошли на добычу еды. Они увидели замороженные мясные туши и бросились рвать от них куски. Охраняющий мясо солдат, кричал, толкал, махал винтовкой. Одного он не мог сделать – выстрелить в мальчишку. Героями пацаны вернулись в вагоны. Как мы им завидовали.
Не знаю, где нашли силы сотрудники детского дома, которые сопровождали нас при переходе от вагонов до автобусов. Они перегружали наши вещи и мы дети чувствовали их опеку. Я не помню особых сбоев, длительных ожиданий, мучительных переходов. Все было организовано этими истощенными, еле таскающими ноги нашими воспитателями и техничками. Наконец нас усадили в раздолбаные автобусы, в которых стекла были выбиты, двери висели, подвязанные проволокой. Предвидя длительное движение по льду эти же люди проверили, как мы застегнуты, завязали нам шарфы и накинули на нас одеяла. Откуда они брали силы. А ведь большинство из них вместе с нами вывозили свои семьи, в которых тоже были дети.
По прибытии на Большую Землю, нам велели выйти из автобусов. Мы были в валенках, а конце марта снег уже таял, кругом была вода, и мы представляли собой довольно жалкое зрелище. Появился какой то начальник в военно-морской форме, на кого то раскричался, кому то дал команду и нас усадили обратно в автобусы и подвезли прямо к ожидавшим нас железнодорожным вагонам.
Вдоль нашего пути были организованы пункты питания. Помню лишь некоторые названия: Волховстрой, Тихвин, Бабаево, Вологда, Данилов. До Данилова нам пищу приносили в вагоны, поскольку мы бы сами до пунктов питания не дошли бы. В Данилове мы первый раз своими ногами пошли в привокзальную столовую.
Подробно о нашей жизни на Большой земле у меня написано в вышеназванном очерке. В эвакуации жизнь тоже была не легкая. Мы и голодали, и много работали, и, при этом были далеко не ангелочками. Но вместе с нами этот тяжелый период переживали и наши руководители, и наши воспитатели. За что-то они нас наказывали, за что-то ругали, в чем-то ограничивали нашу свободу. Но не помню, что бы они при этом добивались какой-то выгоды для себя лично.
И они все остались в моей памяти, как люди преданные нам детям и отдававшие нам свои души. Кому то нужно бы сказать спасибо. За создание детдома, за его организацию, за подбор воспитателей и техничек, тем кто собирал детей. За блокадную баню (Усачевскую), за перевоз на Большую землю и организацию нашей жизни в этих местах.