Глава 8
Приближалась зима, и Скарлетт с каждым днем становилась все беспокойнее. Джо Коллетон уже выкопал яму для основания первого дома, но хронические дожди сделали невозможным поставить бетонный фундамент. «Мистер Уилкс нападет на след, если я куплю лес до того, как все подготовлю», — говорил он резонерским тоном, и Скарлетт знала, что он был прав. Однако это не делало отсрочку менее томительной.
Возможно, идея со строительством была ошибкой. Каждый день приносил новые объявления о катастрофах в бизнесе, их публиковали газеты. Теперь в больших городах Америки создавались кашеварни и стояли очереди за хлебом — тысячи людей еженедельно теряли работу, когда их фирмы банкротились. Что заставило ее рисковать своими деньгами теперь, в худшее из возможных времен? И почему она дала это дурацкое обещание Мелли? Только бы перестал этот холодный дождь…
И дни бы не становились короче. Она могла заниматься делами в светлое время суток, но темнота замыкала ее в пустом доме с собственными мыслями в качестве компаньонок. А она не хотела думать, потому что не могла найти ответов ни на что. Как она оказалась в этой неразберихе? Она никогда сознательно не делала ничего, чтобы настроить людей против себя… И почему они стали такими противными? И почему Ретт так долго не приезжал домой? Что ей делать, чтобы исправить это? Ответ должен быть, она не может вечно болтаться из комнаты в комнату, перемещаясь по большому дому, как горошина в высохшем стручке.
Она была бы рада, если бы Уэйд и Элла приехали домой и составили ей компанию, но Сьюлин написала ей, что все они находятся на карантине, так как дети один за одним прошли сквозь зудящую пытку ветрянки.
Она могла возобновить знакомство с Бартами и всеми своими друзьями. Не имело значения, что она обозвала Мэми свиньей — у той кожа была толстой, как у буйвола. Одна из причин, по которой Скарлетт нравилось иметь «отребье» в своих друзьях, состояла в том, что она могла изощряться в злоязычии в отношении их всегда, когда того хотела, и они, пресмыкаясь перед ней, всегда появлялись за новой порцией.
«Я еще не пала до такой степени, благодарю Бога. Я не собираюсь ползти к ним сейчас, когда я знаю, насколько они низкие люди. Просто становится темно слишком рано, и ночи такие долгие, и я не могу выспаться, как мне было бы надо. Когда дождь прекратится, дела пойдут лучше… когда зима кончится… когда Ретт приедет домой…» — думала Скарлетт.
Но погода переменилась. Наступили яркие, морозные, солнечные дни с мазками облаков высоко в голубых, сапфирового цвета небесах. Коллетон откачал стоячую воду из ямы, которую он выкопал для фундамента, и резкий ветер просушил красную глинистую землю Джорджии. Земля стала твердой, как кирпич. Потом он заказал цемент, а потом и лес, чтобы сделать формы для литья фундамента.
Скарлетт погрузилась в праздничную круговерть подарков. Близилось Рождество. Она купила кукол для Эллы и дочерей Сьюлин. Крошечных куколок для младшеньких, с мягкими, набитыми резаной соломой тельцами и сморщенными фарфоровыми личиками, ладошками и ножками. Сюзи и Элла получили почти одинаковых кукол-леди с изысканными кожаными чемоданчиками, полными красивых платьев. С подарком для Уэйда возникли проблемы; Скарлетт никогда не знала, что с ним поделать. Но она вспомнила обещание Тони Фонтейна научить Уэйда вертеть свои шестиствольные пистолеты, и купила ему такие же, с его инициалами, выгравированными на покрытых слоновой костью рукоятях. Со Сьюлин было проще — унизанный жемчугом шелковый ридикюль, который был слишком модным, чтобы носить его в деревне, с двадцатидолларовым золотым слитком внутри, что было хорошо в любом случае. А вот с Уиллом оказалось труднее всего. Скарлетт обегала все магазины, прежде чем выбрала ему еще один пиджак из дубленой кожи, наподобие того, который она покупала год назад. «Дорог не подарок, дорого внимание,» — твердо сказала она себе.
Она долго спорила сама с собой и решила не покупать подарок для Бо. Она не позволит Индии вернуть его нераспакованным. Кроме того, Бо ни в чем не нуждается, думала она горько. Счет Уилксов в ее магазине рос каждую неделю.
Она купила золотой ножик для сигар Ретту, но у нее не хватило нервов послать его адресату. Вместо этого она сделала более дорогие и изящные, чем обычно, подарки, двум своим теткам в Чарльстоне. Они могут сказать матери Ретта, какой внимательной оказалась Скарлетт, а мать Ретта ему передаст…
«Хотела бы я знать, пошлет ли он мне что-нибудь? Или привезет? Возможно, он вернется домой на Рождество, чтобы погасить толки.»
Эта возможность была достаточно реальной, чтобы Скарлетт начала лихорадочно украшать дом. Сделав беседки из еловых веток, остролиста и плюща, она посылала остатки в магазин.
— У нас всегда была гирлянда из мишуры, миссис Батлер. В этом нет нужды, — говорил ей Уилли Кершо.
— Не рассказывай мне, что нужно, а что нет. Я сказала: свяжи эти еловые ветки и поставь во всех углах. И повесь рождественский веночек на дверь. Люди почувствуют Рождество, и потратят больше денег на подарки. У нас мало безделушек. Где эта большая коробка с веерами из пергамента?
— Вы сказали мне убрать ее с дороги. Сказали, что нам не надо занимать полки ерундой, когда люди хотят гвозди и стиральные доски.
— Ты дурак, то было раньше, а то теперь. Достань ее.
— Хорошо, но я не помню точно, куда я ее поставил. Это было очень давно.
— Матерь Божья! Поди посмотри, что там хочет мужчина. Я найду ее сама.
И Скарлетт бросалась в складской зал за торговым пространством.
Она стояла на лестнице, разглядывая пыльные стопки на верхней полке, когда раздались знакомые голоса миссис Мерриухзер и ее дочери Мейбел.
— Я думала, ты сказала мне, что никогда твоя нога не переступит порога магазина Скарлетт, мама.
— Тише, нас может услышать продавец. Мы искали во всем городе, но не нашли отреза черного бархата. Я не могу закончить свой костюм без него. Никто не слышал о Королеве Виктории в цветной безрукавке!
Скарлетт нахмурилась. О чем это они говорят? Она тихонько спустилась по лестнице, прошла на цыпочках и прижалась ухом к стене.
— Нет, мэм, — услышала она, как сказал продавец. — У нас маленький спрос на бархат.
— Именно этого я и ожидала. Пошли, Мейбел.
— Пока мы здесь, может быть, я найду перья, которые нужны для моего Покахонтаса, — тем временем произнесла Мейбел.
— Чепуха. Пошли. Нам не следовало и заходить сюда. Представь, кто-нибудь бы нас увидел. — И она быстрым тяжелым шагом пошла вон, не забыв хлопнуть дверью за собой.
Скарлетт вновь забралась на лестницу. Все ее рождественское настроение прошло. У кого-то костюмированный бал, а она даже не приглашена. Теперь она желала, чтобы Эшли свернул себе шею на могиле Мелани! Скарлетт нашла коробку, которую искала, и бросила ее на пол, где коробочка распалась. Веера теперь лежали широким цветным полукругом по всему полу.
«Подбери их да протри каждый от пыли хорошенько, — приказала она. — Я еду домой». Она бы лучше умерла, чем начать реветь перед собственными клерками.
Ежедневная газета лежала на сиденье ее экипажа. Скарлетт была слишком занята рождественскими приготовлениями и поэтому не успела ее прочесть. Сейчас она тоже не особо хотела читать, но газета скрыла бы ее лицо от любого любопытного взгляда. Она распрямила заломившийся бюллетень и открыла его на центральной странице. «Наш чарльстоновский вестник». Вся газета была посвящена грядущим в январе скачкам на ипподроме имени Вашингтона, только что открывшемся снова. Скарлетт быстро пробежала глазами часть статьи, с энтузиазмом живописавшую довоенные празднества, в которой были заявлены обычные претензии чарльстонцев на лучшие скачки в мире и все остальное — тоже лучшее в мире, а также содержались предсказания, что будущее событие будет по блеску равным своим предшественникам, если даже не превзойдет их. Как писал корреспондент, будут каждодневные пиршества и балы в течение нескольких недель.
«И, готова поклясться, Ретт Батлер на всех балах,» — пробормотала Скарлетт. Она швырнула газету на пол.
Однако в глаза ей бросился заголовок на передовице. «КАРНАВАЛ ЗАВЕРШИТСЯ БАЛОМ-МАСКАРАДОМ». Так вот куда собирались старая дракониха с Мейбел, подумала она. Все, все в мире, кроме нее, пойдут на чудесные балы. И Скарлетт быстро подняла газету, чтобы прочесть заметку.
«Теперь, когда планирование и подготовительные предприятия закончились, Атланта будет праздновать Карнавал, намеченный на 6 января. Своим великолепием Карнавал может затмить знаменитый бал «Марди-Грас» в Новом Орлеане. «Гости Двенадцатой Ночи» – это организация, недавно созданная замечательными людьми нашего города из общественности и мира бизнеса, которые стали вдохновителями этого фантастического события. Король Карнавала будет править всей Атлантой в окружении своего двора, составленного из Дворян. Он въедет в город и пересечет его на королевской колеснице, возглавляя процессию, которая, как ожидается, будет более мили длиной. Все граждане города, его вассалы в этот день, приглашаются на этот парад, где они смогут увидеть удивительные и чудесные вещи. Время, место и маршрут, по которому пройдет процессия, будут объявлены в следующем номере нашей газеты.
Празднества, которые будут длиться весь день, завершатся балом-маскарадом в Оперном театре «Де-Гивс», превращенном для этого в настоящую Страну Чудес. «Гости» уже раздали почти триста приглашений самым прекрасным Кавалерам и Дамам Атланты…»
«Ну черт возьми!» — сказала Скарлетт. Потом одиночество нашло на нее, и она стала плакать, как плачут маленькие дети. Как несправедливо! Ретт будет танцевать и смеяться в Чарльстоне, а все ее ложные друзья в Атланте будут развлекаться, а она будет сидеть в своем огромном безмолвном доме! Она никогда не делала ничего дурного, что бы заслуживало такого наказания.
«Ты никогда не была такой кисейной барышней, чтобы плакать из-за них всех,» – сказала она себе злобно.
Скарлетт стерла слезы тыльной стороной запястья. Она не собиралась пребывать в горе. И будет добиваться того, чего она хочет. Она пойдет на Бал — и найдет выход.
Достать приглашение на бал было и возможно, и достаточно просто. Скарлетт узнала, что знаменитый парад будет являться в основном вереницей раскрашенных вагонов, рекламирующих товары и магазины. Со стороны участников – а как иначе? – предусматривались взносы, также они должны были заплатить за украшение «праздничного церемониального поезда», но за все это дело присылали два приглашения. Она отправила Билли Кершо со своими деньгами, чтобы магазин ее бывшего мужа, Фрэнка Кеннеди, называемый «Эмпориум», был включен в число участников парада.
Скарлетт утвердилась в своей уверенности, что почти все можно купить. Деньги могут все, не правда ли?
– Как вы украсите Ваш вагон, миссис Батлер? – спросил Кершо.
Вопрос подразумевал массу возможностей.
– Я подумаю об этом, Вилли.
Да, она могла бы думать час и два и три, и даже несколько вечеров подряд, чтобы сделать свой вагончик самым лучшим, и чтобы все остальные показались жалкими рядом с ним.
Так же, ей надо было решить, какой наряд она наденет на Бал. О, наряд займет уйму времени! Ей придется перечесть все свои модные журналы, посмотреть, что носят, выбрать ткань, запланировать украшения, красиво причесаться…
Нет же! Она до сих пор в трауре. Однако это не значит, что она пойдет в черном платье на маскарад. Она никогда не была на балу-маскараде, она не знает, что принято. Но соль в том, чтобы одурачить людей, прикинуться тем, что ты не есть, чтобы тебя не узнали. Тогда – тогда она снимет траур. И мысль пойти на Бал понравилась ей еще больше.
Скарлетт поспешила закончить свои дела в магазине и отправилась к портной, миссис Мэри.
Плотная, хриплоголосая миссис Мэри вынула гроздь булавок изо рта при виде Скарлетт и в ответ на вопрос сказала, что леди заказывали костюмы Розовых бутонов – бальные платья розового цвета, украшенные сделанными из шелка розами, Снежинок – белые хитоны, расшитые блестящими стразами, Ночи – платья из темного глубокого бархата с вышитыми звездами и кометами, Рассвета – с темно-розовыми шелковыми юбками, Пастушек – платья в полоску с нашитым по краям белого фартука блестящим бисером.
– Хорошо, хорошо, – сказала Скарлетт нетерпеливо, – вижу, что они собираются сделать. Я дам вам знать завтра, кем буду я.
Миссис Мэри только руками всплеснула.
– У меня нет времени сшить ваше платье, миссис Батлер. Мне пришлось нанять еще двух портних, и я все еще не вижу, как я успею справиться со всем вовремя… Я не могу отказать тем, которым я уже обещала!
Скарлетт отмела ее возражения мановением руки. Она знала, что может настоять на своем и получить то, что хотела. Трудность заключалась в том, чтобы решить, что именно она хочет.
Ответ пришел к ней сам, когда ей пришлось разыгрывать прямо-таки аллегорию Терпения в ожидании обеденного времени. Скарлетт раскладывала пасьянс и заглянула в колоду, чтобы понять, выйдет ли у нее король, нужный ей, чтобы занять пустое место. Но нет, перед королем лежали две дамы, и пасьянс не сложился.
Королева! Ну конечно. Она сможет надеть прелестный костюм с шлейфом, отороченным белым мехом. И все украшения, какие только она захочет.
Она рассыпала оставшиеся карты по столу и взбежала вверх по лестнице, торопясь заглянуть в свой ящичек с украшениями. Почему, ну почему Ретт был так скуп на драгоценности? Он покупал ей все, что угодно, но жемчуг был единственным видом украшений, который одобрял Ретт Батлер. Она вытащила одну нить, другую, положила их на бюро. Вот они! Ее алмазные сережки. Она подумала, что точно наденет их. И она может украсить жемчугом свою головку, шею и запястья. Какая жалость, что она не может рискнуть надеть изумруды и бриллиантовое кольцо – знак ее помолвки. Ее могут узнать по этим украшениям, и тогда – тогда отрежут ее от общества. Скарлетт рассчитывала, что с помощью костюма и маски на лицо она защитится от миссис Мерриуэзер, Индии Уилкс и других женщин. Она была намерена великолепно повеселиться, танцевать все танцы – то есть снова вступить в круговорот жизни.
К пятому января, накануне Карнавала, вся Атланта сошла с ума от приготовлений. Мэрия уже приказала, чтобы все предприятия шестого числа были закрыты и чтобы все строения по пути парада были расцвечены красными и белыми флагами – цветами Карнавального Короля.
Скарлетт подумала, что это ужасная потеря средств – закрывать магазин в день, когда город будет запружен людьми из глубинки, приехавшими сюда ради праздника. Однако она повесила большие розетки из лент в окне магазина и на железной ограде, и, как и все, радостно смеялась по поводу превращения улиц Уайтхолл и Мариетты. Вывески и флаги украшали каждый фонарь и каждое здание, создавая фантастический коридор из яркого, колеблющегося на ветру белого и красного шелка, предназначенный для финального шествия процессии Короля к своему трону.
Она должна была бы привезти Уэйда и Эллу из Тары в город на парад, подумала Скарлетт. Но они, вероятнее всего, еще очень слабы после ветрянки, быстро подсказал ее разум. И у нее нет пригласительных билетов для Сьюлин и Уилла. «А кроме того, я послала им тучи рождественских подарков!»
Непрерывный дождь, ливший в день Карнавала, развеял окончательно все сожаления о детях – они все равно не могли бы простоять в холоде и сырости всю процессию.
А она могла. Скарлетт закуталась в теплую шаль и стояла на каменной приступке недалеко от ворот, сжимая в руке большой зонт. Перед ней, поверх голов и зонтов других зрителей, расстилалась полная картина празднества.
Как и обещалось, парад занял больше мили. Это было отчаянное и одновременно печальное предприятие. Дождевые потоки разрушили все великолепие средневековых костюмов, красная краска побежала рекой, плюмажи поникли, а еще недавно задорные поля бархатных шляп свисали, как вялый лук-латук. Марширующие герольды и пажи выглядели промокшими и замерзшими, но сохраняли решительный вид; конные рыцари с хмурым видом боролись со своими забрызганными дождем лошадьми, чтобы оставаться в седле, несмотря на хлюпающую, вязкую грязь под ногами. Скарлетт вместе с толпой аплодировала Эрлу Маршалу. Только один дядюшка Генри Гамильтон, казалось, наслаждался событиями: он шел босой, держа пару туфель в одной руке и промокшую шляпу в другой и махая ими, при этом широко улыбаясь.
Скарлетт засмеялась про себя, когда Придворные Дамы медленно проехали в открытых повозках. Предводительницы Атланты были в масках, но на их лицах была печать стоически переносимого несчастья. Мейбелл Мерриуэзер в костюме Покахонтаса с гордым видом несла свои жалко выглядевшие перья, капли с которых стекали по ее щекам. Миссис Элсинг и миссис Уайтинг были легко узнаваемы, несмотря на костюмы Бетси Росс и Флоренс Найтингейл. Миссис Мид с оглушительным чиханием представляла старые добрые времена в большом облаке из мокрой тафты. Только миссис Мерриуэзер осталась несгибаемой – ее Королева Виктория держала большой черный зонт над сухой царственной головой и даже бархатная шляпка не намокла.
Когда леди проехали мимо, наступила долгая пауза, и зрители начали расходиться. Но издалека раздались звуки «Дикси», и за какую-то минуту толпа стала ликующей. Все приветствовали оркестр, проходивший мимо, пока музыка не затихла и не настала тишина.
Это был маленький оркестр – два барабанщика, два человека со свистками и еще один мужчина, игравший на корнете, который издавал нежные, высокие звуки. Но они были одеты в серые мундиры с золотыми кушаками и яркими медными пуговицами. А впереди них шел человек с одной рукой, державший флаг Конфедерации. К звездному трехполосному флагу относились с гордостью, и его пронесли по всей Персиковой улице. Души всех были переполнены эмоциями, и никто не мог проронить ни звука. Скарлетт чувствовала, что слезы бегут по ее щекам, но были это не слезы поражения, а слезы гордости. Люди Шермана сожгли Атланту, разграбили Джорджию, но они не смогли победить Юг. Она видела похожие слезы на лицах других женщин и мужчин, стоявших впереди нее. И они опустили свои зонты, чтобы с непокрытой головой чествовать старое знамя.
Они горделиво стояли под холодным дождем в течение долгого времени, держа головы высоко поднятыми. За оркестром шла колонна ветеранов в оборванных, цвета небеленого полотна и из него же сшитых мундирах – тех самых, в которых они вернулись домой. Они маршировали под звуки «Дикси», как будто помолодевшие, и промокшие до нитки южане, глядя на своих воинов, снова обрели голос, чтобы приветствовать их, насвистывать и издавать леденящий душу, поднимающий в бой клич, известный как клич мятежников.
Приветствия продолжались, пока ветераны не скрылись из виду. Но люди накрылись зонтами только перед тем, как разойтись. Они забыли и Короля Карнавала, и «Двенадцатую ночь». Высшая точка парада была пройдена и ушла в прошлое, оставив их продрогшими и промокшими, но все были в восторге. «Чудесно» – Скарлетт слышала это из уст десятков людей, с улыбкой на лице проходивших мимо ее ворот.
– Будет еще процессия, – говорила она некоторым из них.
– Не превзойти «Дикси», не так ли? – отвечали они.
Она потрясла головой. Даже она не ощущала интереса к будущему «поезду», а она-то очень постаралась, делая свой выезд. Потратила круглую сумму на крепированную бумагу и на мишуру, которые, надо полагать, смел дождь. По крайней мере, Скарлетт могла теперь сидеть на скамейке, и это было хорошо. Она не хотела утомления перед балом-маскарадом.
Прошло десять бесконечно долгих минут, пока появилась первая повозка. Скарлетт смогла понять, почему ожидание затянулось, когда повозка приблизилась. Колеса фургона скользили по красной глинистой грязи, покрывшей улицу. Она вздохнула и глубже завернулась в шаль: похоже, что сидеть придется еще долго.
Процессия заняла более часа; у Скарлетт зуб на зуб не попадал задолго до того, как она закончилась. По крайней мере, ее повозка оказалась лучшей. Гофрированная бумага, украшавшая бока повозки, намокла, но сохранила свою яркость, а надпись «Кеннеди Эмпориум», сделанная из серебряной мишуры, сверкала в каплях дождя. Огромные бочонки с маркировкой «Мука», «Сахар», «Кукуруза», «Патока», «Кофе», «Соль» были пустыми. Скарлетт не выносила убытков и позаботилась об этом. («А оловянные бачки и стиральные доски не заржавеют», – думала она.) Котлы потерпели небольшой ущерб – ведь она наклеила бумажные цветы прямо на ручки. Только инструменты с деревянными ручками, которые были выставлены на повозке, уже нельзя было восстановить. Даже рулоны драпировки вокруг мелкой проволочной сетки могли быть отчасти спасены – их ждала распродажа.О, если бы хоть кто-то остался на улице! Она была уверена, что ее фургончик произвел бы впечатление на людей.
Скарлетт ссутулилась, потом улыбнулась и скорчила рожицу своему фургону. Его окружила толпа детей, которые кричали и скакали. Человек, одетый в красочный костюм эльфа, разбрасывал с другого фургона конфеты. Скарлетт уставилась на вывеску над его головой. Вывеска гласила: "Рич" – Вили неустанно рассказывал ей об этом новом магазине у Пяти Углов. Он был обеспокоен тем, что цены у Рича были ниже и лавка Кеннеди теряла клиентов. «Чепуха», - подумала Скарлетт с презрением. Рич не удержится в мире бизнеса долго и не повредит ей. Снижение цен и частые распродажи товаров не ведут к успеху. Эта мысль сильно ее порадовала и Скарлетт собралась сказать Вилли, чтобы он перестал валять дурака.
Еще больше ей понравилась повозка, завершавшая шествие после фургона Рича. На ней был трон Короля Карнавала. Через красно-белую крышу ее лило, и вода пузырилась и булькала, стекая прямо на увенчанную оловянной короной и фальшивыми ватными бакенбардами голову доктора Мида. Доктор Мид выглядел весьма жалко.
«Я надеюсь, что ты подхватишь пневмонию и помрешь», - сказала Скарлетт про себя. А потом она кинулась домой за горячей ванной.
Скарлетт была в костюме Дамы червей. Она предпочла бы быть Дамой бубен, в блестящей коронке, большом, как у пастора, воротнике и с дорогой брошью. Но тогда она не смогла бы надеть свои жемчуга, которые, как сказал ей ее ювелир, «были достойны самой королевы». А кроме того, она нашла красивые искусственные рубины – портниха прикрепила их по вырезу ее красного бархатного платья. Как хорошо было не носить черное!
Шлейф ее платья был оторочен белой лисой. И он, конечно, будет порван к концу Бала, но это чепуха; он выглядит столько элегантно на ее руке, которую она будет протягивать партнерам во время танцев. Еще у нее была маленькая маска из красного сатина, закрывающая лицо до кончика носа, а губы накрашены в тон. Она чувствовала себя дерзкой, но в безопасности. Сегодня она может танцевать и радоваться – и ее никто не узнает, а поэтому и не обидит. Чудная идея – бал-маскарад!
Даже с маской на глазах Скарлетт нервничала, входя в бальную залу без сопровождения, но, как оказалось, напрасно. Большая и шумная группа вступила в залу, когда Скарлетт выходила из экипажа, и Скарлетт присоединилась с ней. Комментариев не последовало. Попав внутрь, она удивленно огляделась. Оперный театр Де-Гивса изменился до неузнаваемости. Прелестный еще вчера холл теперь мог сойти за настоящий королевский дворец.
Местом, предназначенным для танцев, были сделаны партер и сцена, и места хватило бы для целой толпы людей. В дальнем конце залы на своем троне сидел доктор Мид – он был Королем. По левую и правую руку от него стояли придворные в униформе, среди них был даже Хранитель королевского кубка. На галерке же располагался самый большой оркестр, который Скарлетт видела за всю свою жизнь, а по залу порхала масса танцующих, просто наблюдателей и тех, кто просто бродил между людьми. В воздухе витал дух веселья и какой-то бесшабашности, возникавшей из-за полной анонимности присутствующих – все были в масках и спрятаны за карнавальными костюмами. Как только Скарлетт вошла, человек, одетый как китаец и с китайской косичкой, обнял ее за талию и закружил по зале. Возможно, Скарлетт вообще его никогда не встречала раньше, и это казалось опасным и немного пьянило.
Играли вальс, и ее партнер вальсировал так, что у нее закружилась голова. Когда они повернулись в очередной фигуре, Скарлетт поймала внимательные взгляды - взгляды этих людей, одетых в индийцев, клоунов, арлекинов, пьеро, монахинь, медведиц, пиратов, нимф и кардиналов, которые танцевали так же безумно, как и она. Но музыка кончилась, и у нее перехватило дыхание. «Как чудно! Столько людей! Должно быть, вся Джорджия здесь!» - прошептала она.
«Еще не вся, - сказал ее партнер. – Кроме того, не у всех есть приглашения». Он жестом показал наверх. Скарлетт увидела, что галереи было заполнены зрителями в обычном платье. Некоторые, впрочем, были разряжены в пух и прах. Там была Мэми Барт – во всех своих брильянтах, и окруженная прочим отребьем. «Как хорошо, что я не связалась с ними снова, они – рвань, и их никуда не пригласят», - подумала Скарлетт, умудрившаяся забыть о том, как она сама получила приглашение на бал.
Присутствие зрителей делало Бал еще более вожделенным. Она покачала головой и засмеялась. Ее брильянтовые сережки сияли огнем и отражались в зрачках Мандарина, что Скарлетт видела сквозь его маску.
Затем он исчез. Скарлетт оказалась о локоть с монахом, клобук которого был надвинут низко, затеняя его скрытое маской лицо. Не говоря ни слова, он взял Скарлетт за руку, затем обвил ее талию другой рукой, а оркестр – оркестр заиграл живенькую полечку.
Скарлетт танцевала так, как не танцевала уже долгие годы. Она была оживлена, заражена безумным весельем маскарада, отравлена странностью происходящего, опьянена шампанским, которое разносили на серебряных подносах сатиновые пажи, весела радостью быть на вечере снова – и счастлива своим несомненным успехом. Да, она имела успех и полагала, что оставалась неузнанной и недостижимой.
Она узнала вдов из Старой Гвардии. Они были в тех же костюмах, что и на параде. Эшли был в маске, но Скарлетт узнала его, только кинув на него взор. Эшли носил на рукаве траурную ленту. Одет он был в черно-белое домино Арлекина. Должно быть, его вытащила сюда Индия, чтобы у нее был спутник – так подумала Скарлетт, добавив про себя, что это низко с ее стороны. «Конечно, она не заботится о том, как она поступает, если это полагается правильным, и мужчине, даже в трауре, не следует забывать, что он обязан следовать за дамой везде», - объяснила себе Скарлетт. – «Мужчина может надеть повязку на руку и пуститься ухаживать за следующей своей любовью, пока его жена не успела остыть. Однако… Любой скажет, что Эшли трудно быть здесь. Смотри-ка, как обвис на плечах его наряд. Не беспокойся, дорогой – ведь будет гораздо больше домов, чем Джо Коллетон строит сейчас. И весной ты займешься поставками леса так, что тебе будет некогда грустить».
Вечер приближался к концу, а маскарад не затихал. Некоторые из воздыхателей Скарлетт спрашивали ее имя; один даже попытался заглянуть под маску. Она легко отвергала эти попытки. «Я не забыла, как справляться с буйными мальчишками», - подумала она с улыбкой. – «Ведь мужчины всегда мальчики, независимо от возраста. Они гурьбой бегут к барной стойке, чтобы захватить что-нибудь покрепче. Следующим номером они завоют, как мятежники-демократы…»
«Чему вы улыбаетесь, моя загадочная Дама?» - спросил ее тучный Рыцарь. Он, казалось, танцуя, старался изо всех сил отдавить ей ногу.
«Чему? Да вам, конечно», - ответила Скарлетт, смеясь. Нет, из науки обольщения она не забыла ни йоты.
Во время танца со ждавшим ее Мандарином, который возвращался к ней в третий раз, Скарлетт мило попросила усадить ее в кресло и подать ей бокал шампанского – Рыцарь сильно повредил ей палец.
Но когда кавалер повел ее к стоявшим на такой случай в зале креслам, она внезапно заявила, что оркестр играет ее любимую мелодию и что она не может не танцевать.
По пути она встретила тетю Питтипэт и миссис Элсинг. Узнали они ее или нет?
Гнев и страх охватили ее, ни следа не оставив от ее счастливого воодушевления. Она почувствовала, как мешают ей саднящий палец и крепкий запах виски, исходивший от Мандарина.
Я не буду думать об этом сейчас, ни о миссис Элсинг, ни о боли в ноге. Я не позволю ничему испортить мне праздник. Она попыталась отогнать эти мысли и снова предаться веселью.
Но непроизвольно она оглядывалась по сторонам на сидевших или стоявших мужчин и женщин.
Ее глаза скользнули по высокому бородатому мужчине в пиратском костюме, который прислонился к дверному косяку, и он ей кивнул. У Скарлетт перехватило дыхание. Она повернула голову, чтобы взглянуть опять. В нем было что-то необычное… как оскорбительное высокомерие.
Пират был одет в белую рубашку и темные вечерние брюки. Даже не маскарадный костюм, за исключением широкого красного кушака из шелка, завязанного вокруг талии!.. Под кушак были засунуты два пистолета. И две синих ленточки от простой черной маски, закрывавшей только глаза, свисали по краям его бороды. Она его не знает, верно ведь? Так мало мужчин здесь носят густую бороду. А его поза!.. И как он смотрит на нее сквозь свою маску!...
Когда Скарлетт посмотрела на него в третий раз, он усмехнулся, показав очень белые зубы, контрастировавшие со смуглым лицом и темной бородой. Скарлетт стало дурно: это был Ретт.
Но этого не может быть… должно быть, ей показалось. Нет, не показалось; ей не было бы так плохо, если бы это был не он. Как это на него похоже! Приехать на бал с таким узким кругом приглашенных… Но Ретту всегда удавалось всё.
«Простите, я должна идти. Нет, правда, должна». Она оставила Мандарина и ринулась к мужу.
Ретт снова поклонился. «Эдвард Тич к вашим услугам, мэм».
«Кто?» Не решил ли он, что она его не узнала?
«Эдвард Тич, известный всем как Черная борода, величайший из негодяев, которые когда-либо бороздили воды Атлантики». Ретт закрутил на палец завиток своей бороды.
Сердце ее дрогнуло. Да он развлекается, подумала она, отпуская такие шутки, которые, как он прекрасно знал, она вряд ли поймет. Так же, как когда-то… до того, как всё пошло так плохо. Теперь я не должна оступиться. Не должна. Что бы я сказала прежде, чем полюбила его так страстно?
«Я удивлена тем, что ты появился на балу в Атланте, когда столько дел творится в твоем драгоценном Чарльстоне", » сказала она.
Да. Это было верно сказано. Не слишком большая пакость, но и без особой любви в любом случае.
Брови Ретта выгнулись черными полумесяцами над его маской. Скарлетт сдержала дыхание. Он всегда вел себя так, когда его позабавят. Она действует правильно!
«Откуда столько сведений об общественной жизни в Чарльстоне, Скарлетт?»
«Я прочла в газете. Одна глупая журналистка всё время пишет о скачках».
Проклятая борода! Ей показалось, что он улыбнулся, но она не могла видеть его губы.
«Я тоже прочитал в газетах», - сказал Ретт. – «Даже в Чарльстоне это новость, если в таком городе-выскочке, как Атланта, начинают притворяться новоорлеанцами».
Новый Орлеан. Он привез ее туда на медовый месяц. Возьми меня туда снова, хотела сказать она, и мы начнем все сначала, все изменится. Но она не должна говорить это. Не сейчас. В ее уме промелькнули воспоминания. Узкие мощеные улочки, затененные залы с высокими потолками и огромными зеркалами в тусклой позолоте рам, необычайная и прекрасная пища…
«Я признаюсь, что развлечения там не столь изысканны», - проворчала она.
Ретт засмеялся. «Сильно недооцениваещь».
Я его развеселила. Я не слышала его смеха сто лет… долгое время. Он не мог не видеть, как за мной увиваются мужчины.
«Как ты узнал, что это я?» - спросила она. – «Ведь я в маске».
«Мне всего лишь нужно было найти самую вульгарную женщину, Скарлетт. И она не могла не оказаться тобой».
«О, ты… ты подлый». Она забыла, что хотела развлечь его. «Тебе не очень идет эта идиотская борода, Ретт. С таким же успехом ты мог нацепить на себя медвежью шкуру».
«Это была самая глупая маска, которую я мог придумать. В Атланте масса людей, которые иначе меня бы узнали, а я не хотел этого».
«Тогда почему ты пришел сюда? Не для того же, чтобы оскорблять меня? Надеюсь, по крайней мере».
«Я обещал тебе, что я буду достаточно часто появляться в Атланте, чтобы унять сплетни о нас, Скарлетт. И случай мне представился.»
«И что хорошего? – Ведь это же маскарад. И никто никого не узнаёт».
«В полночь все маски будут сняты. Сейчас примерно без четырех минут двенадцать. Мы будем танцевать вальс до полуночи, а потом уйдем». Ретт обнял ее, и Скарлетт перестала сердиться, забыла о том, что ей предстоит открыться перед врагами, забыла обо всём. Всё утратило свою важность, ибо он был здесь и держал ее в объятиях.
Скарлетт лежала без сна почти всю ночь, пытаясь осознать, что произошло. На Балу всё было прекрасно, но… Когда часы пробили полночь, доктор Мид попросил всех снять маски, и Ретт засмеялся, сорвав свою бороду. Клянусь, его это забавляло. Он помахал рукой доктору и сделал поклон миссис Мид, а затем потащил меня оттуда с такой легкостью, будто я была пушинкой. Он даже не заметил, как люди отворачиваются от меня – по меньшей мере, он сделал вид, что не замечает, сам же он улыбался во весь рот.
И в карете по дороге домой, хоть и было слишком темно, чтобы я могла увидеть его лицо, в его голосе звучали доброжелательные нотки. Я не знала, что сказать, но мне и не пришлось об этом заботиться. Ретт спрашивал, как дела в Таре и оплачивает ли его юрист мои счета вовремя… к тому времени, как я нашлась, что ответить, мы были дома. И здесь-то это и случилось. Он стоял здесь, внизу на лестнице, почти в коридоре. Потом он пожелал мне спокойной ночи, объяснил, что устал, и поднялся в свою спальню.
Он не был зол или холоден, а просто сказал «спокойной ночи» и пошел наверх. Что это значит? Почему он приехал? Ведь не просто из-за вечеринки – в Чарльстоне сейчас можно прекрасно провести время. И не потому, что это был бал-маскарад – в конце концов, он мог пойти к Марди Грас, если бы захотел. Да и в Новом Орлеане у него много друзей.
Он сказал: «Чтобы унять сплетни». Попал пальцем в небо. Он только подлил масла в огонь, когда снял эту глупейшую бороду…
Мысленно она постоянно возвращалась к воспоминаниям о проведенном вечере, повторяла все в уме снова и снова, пока не почувствовала, что у нее раскалывается голова. Когда пришло забытье, сон оказался коротким и утомительным. Тем не менее, она проснулась вовремя, чтобы спуститься к завтраку в своем самом красивом пеньюаре, и не приказала принести поднос с пищей в постель. Ретт всегда завтракал в столовой.
«Встала так рано, моя дорогая? – сказал он. – Какая удача! Мне не придется писать прощальную записку». Он бросил свою салфетку на стол. «Я упаковал вещи, которые забыл Порк. Собираюсь взять их позже, уже на пути на поезд.»
Не оставляй меня, - взмолилась в своем сердце Скарлетт. Однако она отвернулась, чтобы он не заметил мольбу в ее глазах. «Во имя всего святого, допей свой кофе, Ретт, - сказала она. – Я не намерена делать сцену». Скарлетт подошла к буфету и налила себе кофе, наблюдая за мужем в зеркало. Она должна вести себя спокойно. Быть может, он и останется.
Ретт стоял, глядя на открытые часы-луковицу. «Нет времени, - проронил он. – Я хотел бы увидеть еще несколько человек, пока я здесь. Я буду очень занят до начала лета, так что я пустил слух, что уезжаю в Южную Америку по делам. Никто не будет сплетничать о моем длительном отсутствии. Большинство жителей Атланты даже не знают, где Южная Америка. Видишь ли, дорогая, я верен своему слову хранить чистоту твоей репутации». Ретт зло усмехнулся, закрыл часы и положил их в карман. «До встречи, Скарлетт».
«И почему ты действительно не едешь в Южную Америку? Да пропади ты там навсегда!»
Когда Ретт закрыл за собой дверь, Скарлетт потянулась за графином с бренди. Почему же она повела себя не так, как чувствовала? Он всегда доводил ее до того, чтобы она говорила то, что не собиралась. Ей следовало это учесть и думать, прежде чем стрелять. Но ему не надо было говорить колкости о моей репутации. Откуда он знает, что я изгой?
Скарлетт не чувствовала себя такой несчастной никогда в жизни.