Сон

 

       Небольшое предисловие к моему рассказу.  Старшее поколение читателей, да и их взрослые  дети,   если они  родились   в  первой половине  семидесятых годов  двадцатого века,  наверняка  в запасниках своей памяти  хранят впечатления  о последних годах Советской  власти.   Это были  последние годы жизни   Великого государства, Великой империи  ( не будем бояться  этих высоких слов ).


      События, происходившие  в нашей стране  в  начале  восьмидесятых годов, пробудили в  обществе надежды на изменения  к лучшему, постепенно сменяющиеся негативным восприятием практически  всего,  что делала власть.  На то были причины, но я не буду на них останавливаться,  а  расскажу  вам  о том  предчувствии, которое пришло  ко  мне   в виде ….  СНА.

   
      - Вот и кончаются последние  теплые дни, а фронтоны так и не зашиты» - подумал я, глядя на гроздья  рябин,   и рука сама потянулась к телефону. 
       - Хочешь, не хочешь, а придется быть  несуном.-

   
        Прошлые выходные я тщетно обегал все магазины в городе в поисках гвоздей, но волна  перестройки смыла с прилавков гвозди, как и колбасу, масло, телевизоры и все остальное, породив в наших головах  смутные надежды   и сумбурные мысли.


       - Николаич, будь другом,  осень на дворе, а  у меня на даче фронтоны не зашиты,  впервые к тебе обращаюсь, дай килограмма три гвоздей на  восемьдесят.-
    На другом конце провода  слышалось  тяжелое,  хриплое  дыхание.  Многозначительное молчание длилось не долго:
      - Васильич, вот тебе честное слово, сам  на оперативке вопрос подымал, ни одного гвоздя, продукцию  паковать нечем.  Позвони Никитину, у него всегда заначка есть.


        - Да,Никитин  попроще, если только он на работе, а не где-то  водку пьет по случаю  последнего рабочего дня недели.
  Во всяком  случае мне повезло.
        - Фронт работ на выходные дни обеспечен. - подумал  я,  с легким сердцем закрывая кабинет.


         Выхожу из корпуса   и вдруг какая-то странная, сверлящая тишина не то  что режет уши, а, кажется что-то холодное, тупое сжимает сердце.  Странное дело, пятый час, пятница  в это время народ обычно домой  валом валит,  а сейчас ни души. Да и с Никитиным пару минут назад разговаривали….. Странно все это, очень странно! Вот и ремстройцех.  Впечатление  такое, что здесь произошел погром. Всё  что  можно было  разбить, сломать, увезти  -  разбито,  сломано, увезено, а если судить по  толстому слою пыли, по потекам на стенах  довольно давно. И давящая, давящая тишина! Иду к Восточной проходной завода, ворота  нараспашку, в караулке ни души.  Кругом мерзость запустения!


        Ветер трепет  афишу: «сегодня , 25 сентября – балет «Спартак», Спартак- артист Мариинского театра   Иосиф Циплер.  Ну что ж, сходим на балет, сегодня и так больше вопросов , чем ответов.


         Давненько я не был в Оперном.  Ремонт  так и не закончен. Нет знаменитой люстры, вместо лепнины  кирпичная кладка,  ну  а это что-то вообще новенькое:  оркестровой ямы нет,  кресла партера  стоят вплотную  к  сцене.  Что же я смогу увидеть?    Погас свет, судя по шуму в зале, зал полон, но кроме  двух  дам рядом с собой я  больше никого не вижу.
 Танец был великолепен, сколько  экспрессии, боли, тоски, надежды, всё это переливалось, струилось, распадалась на множество, и снова соединялось в одно целое.  Это было и время и вечность.  И божественное и человеческое  и что-то ещё, как трещина на леднике в солнечный день, притягивающая и отталкивающая одновременно.


          Спектакль пролетел в один миг, за своей  спиной слышу шум оваций.  Маэстро наклоняется ко мне и протягивает руку…..
Ледяная, ледяная рука, как это можно  после такой бешеной нагрузки иметь такие ледяные руки! Кошачьи немигающие зеленые глаза с длинными  зрачками. Кажется,  взгляд прокалывает меня, подчиняет себе, но нет желания взбунтоваться и вырваться из этого  ледяного плена. Уф!  Можно отдышаться и вытереть холодный пот.
Маэстро раскланивается,  блики света отражаются на его лысине. И  эти глаза,  бесстрастные,  будто смотрящие из вечности!


           Мои соседки игриво подхватывают меня под руки, но настроение никак не располагает к общению и я, как могу деликатнее, избавляюсь от назойливых спутниц.
 Ну вот, слава богу, я и на улице, странный сегодня день,  очень странный,  опять ни одного человека, пойти хоть своих соседок по театру догнать.


          Вечереет, накрапывает дождь, толкнулся  в  первые  попавшиеся двери, вроде бы здание Высшей партийной школы.  Да! Засиделся я на своей Затулинке,  здесь уже какая-то контора, но все двери нараспашку.  Как и раньше людей нет. В пустом  коридоре  слышу гулкий  звук  своих шагов, скрип открытых дверей, да сквозняк  шевелит разбросанные по полу бумаги.
 Голод не тетка, у женщин на работе  всегда есть  что-либо съестное. Холодильники есть, даже включены, но в них пусто.  Голодновато.
 Дождь прекратился,  посветлело.  Выхожу на улицу, стекла выбиты,  стены пробиты, обгоревшие здания,  поваленные столбы  и  деревья, асфальт в воронках  от снарядов. Откуда-то на меня выскочила  здоровенная собака  и, поджав хвост, так же моментально исчезла. И давящая мертвая тишина и тошнотворный  сладковатый запах.
  Танки, БМП, вооруженные  люди в  незнакомой,  разномастной форме, молодые, только что призванные пацаны, и люди, похоже, начинавшие воевать в Афгане. Спят, разговаривают,  каждый занимается своим делом. Меня или не видят  или не хотят видеть.  Тем лучше для меня.


       А вот и  вокзал, и когда это памятник успели поставить, ну может быть год я здесь не был. Да, ещё какой памятник, чуть меньше,  чем в Волгограде на Мамаевом кургане!
 Какое счастье  увидеть знакомые лица наших заводских мужиков, наш постоянный актив  по картофельным делам: Сережу Мягкова, Гену Иванова, Алексея!
   - О чем тужим, мужики!
   - Да, вот, Васильич, пахать надо, а солярки нет.
   - Какая пахота, осень, неделю назад самый плохой хозяин всю картошку выкопал!
               
               
      Странно смотрят на меня смотрят  мужики,  да и сами они какие-то странные.
    - А это, что за Алексей  - дубль два, неужели сын?  Он ведь под стол пешком ходил, в июле на базе отдыха вместе были.


       И тут мой  взгляд  падает на табло на здании вокзала, вижу дату - пятое мая,   далее бежит строка! - 2016 год.


        Так вот, что меня отделяет от того сентябрьского солнечного дня 1991 года – двадцать пять лет, которые для меня, попавшего в неведомую  временную воронку, оказались несколькими часами.
Тишина,  я проснулся  от сосущей тоски, тоски по потерянному, прошедшему будущему. Неужели сон пророческий или это явь будущего.  За темным окном стоял сентябрь 1991 года.  В  августе  народ  побеспокоил  ГКЧП, ещё  не было   войны  в Чечне, но были Сумгаит, Тбилиси, но это было где – то далеко от  нас, никто пока ничего не понял.


         В то же ранее, серое утро  я записал  этот сон. Это был мой первый литературный опыт  во взрослой жизни.