Испытание
Я поступила в психдиспансер в четверг вечером. В понедельник должен быть суд: законно ли меня сюда заточили или нет. Я пришла на суд как разъярённая львица, но суд проиграла.
Покуда побеждает сильный, а я в тот момент была слабой не сколько духом, сколько материально. Начали принудительное лечение меня галоперидолом, циклодолом и труксалом, чтобы была поспокойнее и спала ночью. Систематическое употребление этих препаратор по три раза в день дало о себе знать: я стала скованной, неусидчивой, неуверенной в себе. У меня начали не слушаться руки и ноги, изменился почерк, характер. Я стала другая. Ко времени этого эффекта я уже прошла другую палату, кроме наблюдательной, и наконец, мои родные решили, что я должна быть в отдельной платной палате. Так и случилось. Гостей было видимо невидимо, покуда передачи я получала каждый четверг, воскресенье и полные сумки. Много было хитрых друзей, таких как Юля. О ней поподробнее. Юлю привезли с дачи в середине сентября в рваной футболке, видавшей виды, нейлоновых спортивных брюках и калошах. Да, да, именно в такой обуви как калоши, она удивила всех. Их уже не носят даже на дачах. Каждый день и подолгу Юля лежала вниз лицом и не слушала ничьих советов. Позвали крутую мед.сестру, Елену Федоровну, которая с помощью своего языка, близкого пациенту, умела добивать подписи с них. Подписывать нужно было договор на лечение, оговоренное сроком действия и методами воздействия на больного.
- Вашу мать, ты будешь подписывать или нет? – грозно взывала Елена Федоровна.
- Какого хрена ерепенишься, всё равно подпишешь. – Но Юля договор так и не подписала, и не случайно. Как оказалось после, когда она пришла в себя, сменила свои калоши и бомжовский наряд на более приличные вещи, выданные из гуманитарной помощи; оказалось, ей некуда идти после больницы. Её никто не ждал. Мама и сестра отключили мобильные телефоны, связи с родными не было никакой. И уже после я это поняла, что человеку некуда идти, её практически списали со счетов, выбросили из жилищного вопроса, поскольку Юля позвонила мне как-то в очередной раз( когда я уже была дома) и нагло заявила: «Забери меня….» Нормально…, подумала я. Если я с ней была в хороших отношениях, подкармливала её, одевала её. Это не значит, что я буду её опекать и, забравши её к себе, буду нести ответственность. Я страшно разозлилась. Я поняла, что она попросту пропила свою квартиру вместе с мужем ( да и муж, по её словам, был закоренелый пьяница; покуда ничего не давал женщине покупать, даже нижнее бельё) Ужас один меня охватывал, когда я думала о ней. Просто так даже. Её выписали 7 декабря, и вот на дворе начало марта, а Юля до сих пор в больнице. Придумала версию, что якобы машина с санитарами отвезёт её домой по определённому адресу, но машина всё едет и едет. Никому не нужен человек, никто его не потерял, никто его не ищет. Навряд ли общага светит ей, туда так много желающих и стоят в очередь несколько лет, зависая в психушке, как эта Юля. Жалко её, кому попалась она на удочку, непонятно. Мужу ли, сестре ли жадной или самой матери дитё не нужно. Отказница. Все отказываются от неё. Звонит всем подругам, кто выписался домой с просьбой: «Забери меня» Вещь, действительно вещью она стала с такими просьбами.
Вот такие хитрые гости побывав у меня в гостях в отдельной палате в один из вечеров темных осенних, разбежались на ночь по палатам. Я осталась одна, сделала зарядку под плеер ( принесли из дома и телефон, и плеер) Ведь всё вроде хорошо. Ан нет. Руки и ноги не слушаются, что-то происходит внутри меня, живёт, борется с моей внешней оболочкой, моим телом, наказывает его, заставляет унижаться, писать мелким почерком, окутывает меня в депрессию и т.д Это внутреннее Я затаило злобу со дня суда: оно злилось о том, что вменяемого человека заставляют проходить путь невменяемого. То есть был призыв: если ты не такая, то с помощью таблеток мы сделаем тебя такой. У меня начался шок, я начала плакать, но в силу своей силы воли, начала думать. Я позвонила родным и поставила ультиматум: если вы меня не заберёте , то я покончу с собой. Ах, как я ошиблась и не понимала, что такие вещи даже нарочно говорить здесь в психушке не следует. Так оно и вышло. Не успела я позвонить другу по перу( бывшему адвокату города, который связался с прокурором и вышел на моего лечащего врача прямо через несколько минут, около десяти вечера), как пришла бригада медсестёр, санитарок и меня под конвоем увели в наблюдательную палату из отдельной со всеми удобствами. Прощайте отдельный сан узел и водопровод, тишина и покой, где я работала: читала Лермонтова, Блока и других поэтов и писателей. Опять фонарь в глаза светящийся над общим ведром, клейкая лента от мух, комната на десять человек под замком, с выходом только на обеды и таблетки. Всё! Я зарезала себя, но спасла от галоперидола, от скованности, от депрессии. Обидно, что до комиссии оставалась неделя, и я всё испортила, покуда из общей палаты никого не выписывают. Не утерпела немного, прожив полтора месяца в больнице, сорвалась. Наутро мой лечащий врач Ольга Николаевна шла по коридору и возмущалась: «Ведь руки-ноги затряслись, когда мне позвонил прокурор города. На обходе молчит, и тут нате вам, выдала…» После этого случая оставили меня на комиссии ещё на месяц за попытку суицида и всё. В общем случае, пробыла я там три месяца, навиделась всего, наслышалась. Вот это и было испытанием. А лечение- заменили щадящим, - и я уже не чувствовала, что у меня отказывают руки и ноги, язык и т.д Заплатаила за всё, но сохранила себя, поскольку испугалась за своё здоровье; испугалась, что стану невменяемой, если была нормальная, что появится какой-нибудь тремор. Не жалею, что затеяла бузу с прокурором города, с требованием освободить меня, хотя ультиматум, который я поставила, мне всё испортил.