Дима рос у деда. Его мать, Ольга, дедова дочь, годами сидела во Франции, работала по контракту в издательской фирме. Четырёхлетнего Димку она бесцеремонно подкинула деду Трофиму, пообещав: «Я тебе, отец, буду денег присылать много, вам с внуком хватит. Ну что тебе мешает помочь, пенсионер ведь, а мне больше не найти такой выгодной работы. И Димке у тебя хорошо заживётся».
И правда, деньги Ольга присылала регулярно, на пенсию Трофим не вытянул бы внука. Димка рос, как все поселковые мальчишки, вольно, часами возился с дворнягой, прижившейся на дедовом подворье. Пошёл учиться, там рады были ещё одному ученику – сельские школы при малом количестве детей закрывали – и уже в первом классе обнаружился его талант к рисованию. Учительница записала его в изокружок, дед накупил акварельных и гуашевых красок, листов бумаги разного размера, специально съездил за этим добром в Бобруйск. Учился Митрий, как называл его дед, средне, звёзд с неба не хватал, но и хулиганскими поступками особо не отличался, а пары разбитых стёкол за кем из мальчишек не числилось.
Но вот его рисунки деда поражали. Сначала на них неслись пожарные машины, цокали копытами лошади, потом стали взлетать звездолёты. А среди всего разноцветного богатства глаза деда видели их с внуком любимые места на Березине, где старый да малый приладились таскать карасиков и верховодок, их ветхий дом, нарисованный с разных сторон, лохматую дворнягу Фимку, уже дряхлую и ленивую. И себя дед Трофим обнаружил на одном рисунке, и долго рассматривал своё морщинистое и заросшее злой щетиной лицо.
Только мать Ольгу внук не рисовал никогда. Об отце Димка спросил у деда только один раз, когда был совсем ещё мал. Трофим не знал что и сказать, начал что-то путано объяснять про ответственную работу в какой-то загранице, сбился, и посмотрев Димке в глаза, замолчал. Больше внук его об этом не спрашивал, а драться, когда на улице обзывали байстрюком, дрался, но не в полную силу, а как бы по обязанности.
Говорят, растут быстро только чужие дети. Митрий был свой, как сын Трофиму, но и постаревший дед неожиданно обнаружил, что мальчик вырос. Стали попискивать под окнами девчачьи голоса, вызывая Димку на улицу. Особенно старалась Лизка, напасть соседская, как всердцах её честил обозлённый дед. Вертлявая девчонка умудрялась почти одновременно находиться в нескольких местах, а на увещевания Трофима: «Да отстала бы ты от парня, сходила бы в клуб, ну и в кино могла бы», – не реагировала и только смеялась. Димка же стоял в мастерской, как дед называл отгороженную занавеской солнечную часть комнаты, и кропотливо работал над очередной картиной. Подрамник они, умельцы, сколотили по чертежу в учебнике изо, этюдник дед купил для внука в магазине, заплатил дорого, но Ольга написала, чтобы на учёбу денег не жалел. В восьмом классе парень попробовал писать масляными красками, и теперь старый регулярно разорялся на кобальт, сиену и так далее, а от названия «сомон» однажды даже прослезился.
После девятого класса Дима подал документы в художественное училище, был принят и получил койку в общежитии. К деду он приезжал теперь только на каникулах и на праздники. В прошлый приезд внук привёз большой альбом с репродукциями Сальвадора Дали, сказал, в библиотеке разрешили взять на пару дней. Дед стал смотреть репродукции и нахмурился:
– Митрий, тебе это нравится? Вот она, – указал на женщину, Порт-льигатскую мадонну, – кто?
– Её имя Гала', дед.
– И откуда ж такая, по имени непонятно.
– Русская, из Казани, дома, наверное, звали Га'ла, а во Франции переиначили на Гала'.
– И эта туда же, во Францию, – сорвалось у Трофима.
Внук стал рассказывать про Дали, что, мол, испанец, гениальный, на всём земном шаре знают и почитают, что он создал направление в живописи – сюрреализм. Что ценится в нём обман зрения, что твёрдое прикидывается мягким, живое – неживым и наоборот. Дед спросил:
– Чего ж он мадонну крючьями подпёр?
– Это его творческая находка, вообще он столько сделал нового в живописи, что никто и сейчас догнать не может.
– А надо ли догонять-то, своё надо иметь. Вот он ребёночка на месте живота у неё нарисовал, хотел, стало быть, наследника?
– У него с Гала' не было детей.
– Вот я и думаю, негодящая, значит, баба, потому и крючьями подпёр.
Димка увидел, что дед помрачнел, что Дали ему не понравился, убрал альбом и предложил:
– А давай, дед, я тебе лавку починю, а то сидишь, как на насесте, ещё свалишься когда.
И починил, подбил ножки крепкими брусками. Трофим был доволен, хотя неприятный осадок от разговора о странных картинах остался.
В этот приезд Димка был оживлён, рассказывал про училище, о каком-то Ваньке, который хвалился, что переплюнет самого Дали, смеялся над ним и между делом спросил деда:
– А Лиза приехала?
– Да приехала напасть эта, вчера вышел за ворота – катит чучело на роликовых коньках, благо март не холодный, дорога очистилась.
– Деда, почему чучело-то?
– Ох, понимаешь, у ней вместо волос на голове какие-то зелёные, синие и фиолетовые ленточки торчат, мода, что ли, такая дурацкая?
– А, «африканские косички», – сообразил внук. – Она на парикмахера учится, а девчонки тренируются причёски делать.
Тут в окошке как раз и Лизкина пёстрая голова мелькнула. Димка для виду потоптался по дому, но долго не выдержал.
– Пойду я на речку, погуляю.
– Сходи, сходи, внучек, – благосклонно отозвался отвлёкшийся дед, – но смотри, на лёд не лезь, особенно в затони, лёд сейчас и гуся не выдержит, солнце его проело.
Тропинка вдоль берега уже освободилась от снега, Димка торопливо шагал по ней и за кустами краснотала скоро увидел соседку. Лиза, поднявшись на цыпочки, не шла, а парила в сизоватой дали, её поднятые руки были похожи на крылья, она точно взлетала и не могла оторваться от земли, и в пёстрых косичках голова девчонки была как в короне.
– Привет, Лиза! – приблизившись, радостно крикнул Димка.
– Не Лиза, а Элиза. Я принцесса из сказки братьев Гримм, и там, на острове, мои братья-лебеди, я должна лететь к ним, а не получается. Были бы у меня вместо рук лебединые крылья, полетела бы и спасла от чар злой колдуньи.
– Выдумщица ты, Лизавета, – хмыкнул Димка. – Ну как ты там, в своей парикмахерской, живёшь-поживаешь?
И они погуляли по берегу, рассказывая друг другу о смешных и о не очень весёлых событиях. В Димкином общежитии много всего происходило, а Лиза жила на квартире, хозяйка была строгая, дохнуть не давала.
Назавтра Трофим никак не мог выманить внука из-за его занавески. Димка с утра поставил на подрамник загрунтованный холст и целый день провозился с новой картиной. Ночью он вставал несколько раз и что-то всё поправлял тонкой кисточкой, уснул только под утро. Позавтракал без интереса и опять вцепился в картину. Трофим стал собирать внуку в город еды, положил сала, колбаски самодельной. Время ехать. По дороге к автобусу дед сказал:
– Ты, Митрий, не задумывайся так уж сильно. Сюрреализьм этот, мрачный он, потому мне Дали и не показался.
Внук помолчал и заметил:
– Вот все так и считают. А сюр, он и светлый может быть, я его таким хочу рисовать.
Проводив парня, Трофим вернулся домой и решил посмотреть, над чем тот столько трудился. Отдёрнул занавеску и обомлел: прямо на него с полотна катила на роликовых коньках длинноногая Лизка, на её голове развевались сине-зелёно-фиолетовые «африканские косички»; руки, вернее, левую руку, она взметнула высоко вверх, а вместо правой руки красовалось, старательно изображённое Димкой, – лебединое крыло.
Номинация Конкурса «Лауреат 31». МФ ВСМ.
5 место 2-ого Конкурса на свободную тему. МФ ВСМ.
Примечание. Рассказ опубликован в журнале "Нёман" (Белоруссия).