СЛАДКИЕ ОБЪЕДКИ ПРОШЛОГО
"Я чувствую, желаешь ты упорно,
Чтоб клялся я другим в любви притворной.
Глаз не свожу с небесной высоты,
Мне кажется, что небо – это ты!
Твержу теперь другие имена,
Хотя одной душа навек полна
(Джамиль аль Абдаллах ок. 660 – ок. 701 г.г.)
Разумеется, последняя наша встреча с Ритой без галстуков ни к чему не привела. Мы пообщались в теплой непринужденной обстановке. Потом пообедали. Вечером она любезно позволила себя сопровождать в Большой театр. Это был мой первый и последний выход с Ритой в свет. Мы смотрели "Травиату" Верди.
Во время "Травиаты" она позволила мне страстно тискать ее руку, но не более того. Время от времени она одергивала меня, когда я увлекался и лез под платье. А в конце она все же сказала мне приятную вещь. Она сказала что очень любит меня и чтобы завтра вечером я был готов вылететь в Бахрейн. Связь между этими двумя сообщениями была просто потрясающая! Я всегда славился перед самим собой замечательным даром проницательности. И был очень рад, что я не ошибся в том, что именно в Бахрейн надо лететь, а не в Читу или Караганду.
В Бахрейне я прожил ни много ни мало месяц. Я встретил и сдал четыре группы туристов. Самое интересное, что в аэропорту Манама меня встретил с распростертыми руками мой старый приятель Хасан Саддиях. Я уж было подумал, не увлекся ли я вчера перед отлетом коньяком и не в Бруней ли я снова попал?
Хасан Саддиях отвез меня в отель, по дороге рассыпаясь в комплиментах мне и моей госпоже – Рите, нашим деловым качествам, честности, предприимчивости. Я сдержанно принимал похвалы и, в свою очередь, благодарил его за услуги, оказанные им мне в Брунее, в частности, в устройстве моего семейного счастья. Он избавил меня от томительного одиночества. Ведь теперь в моем паспорте имелась жена, некая гражданка Брунея Умм Маммуд. Я сказал ему, что когда мне будет необходимо обзавестись детьми, я снова обращусь к нему. Саддиях оценил мое остроумие и счастливо рассмеялся.
Я встретил в Манаме четыре российских группы по шесть человек и переправил их на остров Мухаррак, что позволило увеличить мой ( или все-таки – наш? ) счет в Кристиан Банке Бандар – Сери – Бегавана еще на полмиллиона долларов.
Потом был снова Бахрейн, Йемен, два раза моя официальная родина – Катар, Иордания, Аомынь, Бирма и Восточный Тимор, Шанхай и даже Сенегал. Везде я встречал группы туристов и передавал их вездесущему Хасану Саддияху, распространившему щупальца своего туристического бизнеса на всю Азию, Африку и Ближний Восток .
По большому счету, основную часть своей жизни я проводил за границей. Вы будете смеяться, но мне там было хорошо! Будучи человеком замкнутым от природы и в силу определенной антипатии к людям я не нуждался в компаниях и каких-то специальных увеселительных мероприятиях. Я наслаждался одиночеством и комфортом сытой курортной жизни, время от времени нарушая его скромными целомудренными оргиями с относительно недорогими девчатами легкого поведения. Я стал здорово говорить на арабском, английском и малайском. Однажды, в Шанхае, я просматривал видеозапись какой-то нашей вечеринки с русскими туристами и с ужасом обнаружил, что стал говорить по-русски с каким-то чудовищным иностранным акцентом. Я стал иностранцем!
Рита звонила мне почти каждый день. Говорила, что скучает и любит. А что мне ее любовь? Стоп! Не надо врать! Вот этого я не люблю! Хотя бы сам с собой не ври! Что мне ее любовь? Это – все! Пусть я не верил в искренность ее слов! Пусть не совсем верил… Но мне хотелось верить, что в ее словах есть хотя бы немного правды. Ведь мне, кроме нее, никто не говорил о своей любви ко мне. Ни на одном языке я не слышал : "Я люблю тебя! Бе хеббик! Ти ямо! Ихъ либен дихь! Же тем!"
Зимой мы наконец-то встретились. Случилось это знаменательное событие в Объединенных Эмиратах, куда Рита прибыла на зимний отдых. Я встречал ее в аэропорту Шарджа.
Рита бросилась ко мне на шею и заплакала. Нет! Похоже, она не врала…- подумал тогда я. Эта женщина и в самом деле любит меня! Такая встреча вселила в меня некоторые надежды на изменения в нашей затянувшейся прелюдии…
Можно было бы сказать, что это была замечательная неделя. Можно было бы, да не скажу… Мы жили вдвоем в шикарном номере отеля "Asma" и даже спали на одной широкой кровати. Однако это ни к чему опять не привело. Это ни на йоту не изменило наших странных стерилизованных отношений.
Рита ходила по номеру почти что голышом, сверкая ягодицами и гениталиями из-под пол короткого халатика. Я бесстыдно рассматривал голые куски ее тела. Распалялся, предвкушая безумную ночь… Не бросался на нее, не валил грубо в постель… Думал, вот придет ночь, и тогда мы спокойно, как муж и жена, все честь по чести…Куда торопиться, что я, сопливый прыщавый юнец? Нет! Я не прыщавый юнец! Я право имею!
А ночью попытался овладеть ею спящей. Вспомнил наше с Болтом пионерское сексуальное детство. Вспомнил объятую Морфеем и густыми винными парами Прекрасную рыжеволосую слепую великаншу Брюнхильду. Вспомнил прыщавую, пыхтящую, словно наш паровоз вперед лети, липкую, потную Дору и худую, костлявую, словно смерть, отличницу Любочку…
Осторожненько, словно сапер, обезвреживающий опасную мину незнакомой конструкции, я завожу руку под тонкий шелк трусиков… Понимаю, это подло! А что в нашей жизни не подло? А не подло вот так держать подле себя красавца-мужчину в полном собственном соку, позволять ему касаться своего тела, обнимать его, целовать, лапать и все-таки не допускать до себя? Это просто бесчеловечно. Моя попытка чуть было не удалась. Я умудрился-таки войти в нее… Но Рита вовремя проснулась и с возмущением оттолкнула меня. Потом она полночи курила и взволнованно ходила по номеру. Мне показалось, что она плакала.
– Не делай так больше никогда! – сказал она. – Обещай мне…
Я вздохнул тяжело, тяжело. Рита потрепала меня по кудлатой голове.
– Тебе же это самому не очень хочется!
– С чего ты взяла? Очень даже хочется!
– Мне не шестнадцать лет. ( О! Это – да! ) Я прекрасно чувствую, когда мужчине хочется… ( По какому, это интересно, признаку? ) Тебе просто это необходимо для самоутверждения. Я тебя прекрасно понимаю. Но пожалуйста… У тебя есть много других возможностей самоутверждаться… – Рита, села рядом, и положила мне руку на плечо. Лучше бы она на другое место ее положила. Почувствовала бы, как я ее люблю!
– Не обижайся, Санек… Ладно? Я не хочу тебя потерять! Неужели ты не понимаешь, что начало интимных отношений означает для нас конец?
– Но почему?
– Да потому, что я не вынесу твоего образа жизни… Хотя в целом он мне симпатичен… Сейчас мы просто с тобой близки… Мы с тобой сейчас как одно бесполое целое… (Ну спасибо за "бесполое"!) А когда это начнется, появится разрушающий идиотизм ревности и эгоизма. Обиделся?
– Нет. Разве можно на тебя обижаться? Можно я тогда просто положу тебе руку на грудь…
– Зачем?
– Ну просто… Чтобы забыться!
– Ну положи…
Я положил свою руку на ее упругую грудку и через некоторое время стал легонько поглаживать ее. Рита сразу почему-то убрала мою руку.
Ну разве можно на нее обижаться? Никак нельзя! Зачем? Что это изменит? Разве не она круто изменила мою жизнь? Разве не она платит мне большие деньги, обувает и одевает меня в лучших магазинах, следит за моим внешним видом и даже водит меня к именитому парикмахеру? А что до близости, так это ничего! Это подождет! Это не к спеху! Это можно пока что и рукой… Вот провожу ее – и оттянусь на полную катушку с девчатами легкого поведения!
– Рит! А у тебя вообще есть кто-нибудь?
– У меня есть только ты! Сашенька!
– Но ведь необходима реализация либидо! Ты же живой человек!
– Ты за меня волнуешься? Я со своим либидо как-нибудь справлюсь..
– Одна? Это глупо!
– Сейчас получишь …
– Ну тогда как же… Просто… Раз ты его реализуешь с кем-то, то почему бы не делать это с прекрасным человеком. Которого ты любишь…
– Спи, любимый… Не тревожь чуткие струны рубаба моей души…
Когда-нибудь ты меня поймешь…
– Когда вырасту большой?
Потом мы еще несколько раз встречались то в Бирме, то в Кении, то в Лесото… Я сопровождал Риту в качестве арапчонка в ее вояжах, в ее деловых поездках, в ее бесконечных поисках инвестиционных проектов. Каждый раз ждал чего-то от нее, но всегда было одно и тоже…
В Найроби, когда я, словно санитарка, ухаживал за ней во время неожиданной простуды, мы неожиданно оба были охвачены таким болезненным жутким петтингом, что она опять чуть было не стала жертвой моих низменных желаний. Ха-ха! Опять – чуть было… Кому-то это могло бы надоесть, но для меня стало просто каким-то необходимым ритуалом, частью моей жизни, моей мечтой, нелепым сакральным смыслом моего существования. Преувеличиваю, конечно…
Конечно, я очень изменился за это время. Я забурел, избаловался, обнаглел, оборзел… Я купил себе в Эмиратах по дешевке черный "Rover". Чем я хуже других? Друзьями я так и не обзавелся, семьею и подавно. Какая может быть у меня семья, если я никогда дома не бываю. Каков смысл в такой семье? Семья – это тапочки, борщ, телевизор по вечерам, газета, очки, трусы, пеленки, заначки, сопли- вопли… Вот что такое семья!
Но я был бы не искренен, если бы нагло заявил, что я не хотел никогда любви. Я очень много об этом размышляю. Особенно сейчас, в пустыне. У меня есть для этого время, чтобы разобраться в таком сложном вопросе, как любовь.
Тараканы бегут на тепло и запах пищи и умирают от отравляющих веществ, корчась в предсмертных судорогах, вкусив перед смертью запретной человеческой пищи… Бабочки летят на огонь и погибают в его пламени, сгорая заживо. Мухи летят на говно, чтобы навеки увязнуть в нем, обожравшись до отвала, и погибнуть от зловонного удушья. Так и человек стремится к любви, чтобы навеки или хотя бы на время погрязнуть в вязкой липкой жиже брака и в говне противоречий семейного быта.
И вот еще! Чуть не забыл! Запишите где-нибудь! Любовь – это имманентная идеальная реальность одной неделимой части целого в бесконечном существе мироздания! Каково? Съели? Разбирайтесь теперь! Вы сами хотели подсознательно разобраться в существе любви!
Рита и в России держала меня на длинном поводке. Я уже ни на что не надеялся, даже когда несколько раз оставался у нее ночевать. Под покровом ночи несколько раз, пользуясь ее сном, я каждый раз с упорством, достойным лучшего применения, забирался в ее кровать и пытался овладеть ею во сне, но каждый раз был с позором выгоняем! Я путался в соплях и смутных догадках! Я уверовал во всепоглощающую силу однополой любви, стоящую непреодолимым препятствием на пути моего счастья.
Ох! Вру! Не было никакого счастья! В этом, по крайней мере! Ну овладел бы я ею! Ну и что? И все! Да это же прекрасно, что она не допускает меня до этого, чтобы не опустить наших чувств до мерзкой вонючей плоти, сопливой вязкой зловонной смазки, пыхтения, животных стонов и криков, приторный угар вакхического восторга: "Не кончай в меня! Дорогой! Ты кончил! Тебе было хорошо? Ты меня действительно любишь? Где ты был? Чмок, чмок, чмок! Ам! Ам! Ам! О! Фантастишь! Еще! Еще! Еще! Быстрее! О! Мне сегодня нельзя! У меня дела!" Тьфу!
Мерзость! Мерзость! Мерзость!
Я спокойно возвращался домой и всю нерастраченную страсть, всю половую энергию обрушивал на ничего не понимающую Машку. Ну почему ничего не понимающую? Все понимающую Машку. Уж в этом-то она знала толк! Она понимала, что я очень по ней скучал. Не по ней конкретно, но по теплому комочку, прижимающемуся к тебе по ночам, создающему иллюзию родства и близости.
Она всегда с нетерпением ждала моего возвращения. Но я-то знаю, что прежде всего эту развратную девку волновали подарки, которые я ей привозил. Она буквально набрасывалась на чемоданы. Глаза ее загорались лихорадочным блеском, руки алчно тряслись, слюна вожделенно стекала на грязный подбородок… Ну, ладно, допустим, про слюну – это уже явный перебор! Ну а в основном – все так и было!
Машка заметно похорошела, округлилась, стала девчонкой модной. И как следствие – мерзавка наградила меня дурной болезнью. Мне пришлось целый месяц воздерживаться от спиртного. Я ее чуть было не убил!
Как-то раз… Хорошее начало для какого-нибудь боевика… Как-то раз еду я в наш офис по Большой Грузинской. И вдруг вижу, на перекрестке знакомая длинная женская фигура в каком-то нелепом казакине. Такая родная… Худая такая же, как и в детстве…Ну конечно же, это была она! Отличница наша! Наша святая Мессалина! Любка!
Я догнал ее и, выскочив из машины во всем своем блистательном великолепии, заключил в свои объятия. Люба испуганно смотрела на меня и некоторое время не могла узнать в этом великолепном, лоснящемся от достатка, загорелом господине жалкого, худенького черномазого малыша, стоящего к ней в очередь на близость в далеком туманном измерении, как маленькая собачонка среди здоровых голодных облезлых псов… От нее исходил чудовищный запах семечек и дешевого китайского парфюма. Губы были вульгарно размалеваны. Волосы безнадежно изуродованы воздействием некого красящего контрабандного препарата. И что самое ужасное – у Любки были золотые зубы! Признак благополучия россиянина эпохи застоя! Полный рот!
Как время безжалостно к женщине – растроганно подумал я. Но отступать было уже некуда. Встречу надо было завершать по законам жанра. Вот ненавижу, когда авторы сопливых сентиментальных произведений начинают нагнетать обстановку, выжимать сопли из читателя. А ты помнишь? Когда мы были детьми… То первое волшебное чувство… Да! Я уж помню! Это точно! Сколько боли причинила мне эта распутная девка! Мы поехали к ней домой. Она жила в Орехово-Борисово со своей маленькой дочерью Сашей. Уж не в мою ли честь?
В квартире у Любки воняло мочой, водкой, говном и селедкой. Мы пили на кухне страшно дорогой коньяк "Аде", купленный мною по дороге в киоске у дистрибьютера, закусывали начесноченным салом и селедочным паштетом. Я лепил Любке горбатого, заправляя ей о своем высоком положении в государственном аппарате, о своем вкладе в экономику страны и в развитие международных отношений. Любка верила, восхищалась, вскрикивала "Ой! Ух ты!" и смотрела на меня, конечно, с затаенной надеждой. Может, я в корне изменю ее жалкое существование?
Я внес, конечно, некоторое разнообразие, но ненадолго… Пока ее дочь гуляла… Любка быстро закосела (видимо – от сала и чеснока! Смесь сала, чеснока и коньяка – смертельная смесь!).
– Но ты же не хочешь… – в исступлении, с тайной, но мертвой надеждой услышать от меня нежные признания и страстные стенания, шептала она, задыхаясь от страсти и окутывая меня волнующей незащищенностью метафизических аглютативных облаков зловонного парфюмерно-чесночного пространства… ("Эк загнул, чертяка!" – крякнет в негодовании незащищенный от авторского произвола, начитанный и искушенный читатель).
Она была близка к истине. Да! Я не хотел. Скажу больше – мне было противно донельзя! Да! Но необходимо было соблюсти дипломатический этикет. Вилка в правой руке, нож в левой! И я заставил себя! Я в который раз доказывал себе, что я – не раб своей Плоти! Мой дух стоит выше ее! Он не смеет подчиняться ее капризам, даже в форме отвращения! – как говорил мой любимый габонский философ, основоположник изотерического гностического аглютеризма – Хун Мгвньонаха. Я не был рабом отвращения плоти, как и не был рабом ее любострастия! Я был свободным!
Через пару часов я поблагодарил ее за чудные мгновения соприкосновения с детством и уехал восвояси, разочарованный, изможденный и опустошенный во всех смыслах, пообещав обязательно заехать, как только освобожусь от тяжкого, но сладкого бремени государственных обязанностей.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ЗВЕЗДНОГО БРАТА
"Мой друг потворствовал всем сердцем
святой любви моей,
А день свиданья поворотным
стал для грядущих дней…"
(Омар ибн Аби Рабиа. 644 – 712 гг)
Однажды вечером, когда я, возвратившись из моего последнего турне, сидел в ванной комнате и предавался невинным ласкам с этой негодницей Машкой, раздался телефонный звонок. (Вот я еще ненавижу, когда автор заставляет своего героя постоянно предаваться любовным утехам. Как Миллер, ей-Богу! Куда он, этот герой, ни приходит – там перед ним всегда раскрываются самые прекрасные промежности! Ну как в сказке! У такого автора, очевидно, большие проблемы с сексом!) Я взял трубочку и сладким разомлевшим голосом сказал в трубку:
– Hello!
– С-с-с-с-саид! – раздался в трубке знакомый до боли голос. Я вздрогнул. Так мог называть меня только один человек!
– Бо-о-о-о-о-олт! – вскричал я, подскочив на полметра в ванной. Отчего Машка вздрогнула и чуть было не захлебнулась волной. – Ты где?
– Я – в в-в-в-в-в – Москве!
– Ну давай же! Давай же ко мне!
– Я сейчас… не в форме!
– Я дам тебе свою форму! Болт! Приезжай!
– Не могу сейчас… Мне надо привести себя в порядок! У меня пока еще зубов нету.
– Да ну черт с ними! С зубами! Болт!
– Через недельку, Саид! Извини… Я не хочу в таком виде… П-п-п-п- перед тобой… М-м-м-марку надо держать…
– Ну хоть на минутку…
– Нет… Я тебе перезвоню… Подожди… Саид…
– Ну!
– А ты… Ты не лысый?
– Нет вроде…
– Ну… и отлично!
Он бросил трубку, а я долго еще сидел в ванной и плакал. Машка недоуменно смотрела на меня. Она впервые видела, как мужчина плачет.
Мы встретились с Болтом через десять дней в холле гостиницы "Молодежная". Болт, худой, матерый, безобразный, серый, с бегающими глазками, был в длинной новенькой дубленке, размера на три больше (с чужого плеча?), казался совершенно маленьким, беззащитным и жалким. В какой-то удручающей, нелепой вязаной шапке на головке, торчащей кочаном из воротника дубленки, он выглядел до обидного смешно и абсурдно. Его маленькое морщинистое личико лучилось в растерянной и какой-то виноватой улыбке. "Ну вот я какой смешной и нелепый… Ты уж прости меня," – словно говорил весь его вид. Время здорово поусердствовало против его внешности. Он стал как бы еще меньше. А может быть, просто я разросся. Наша встреча была бы недурной иллюстрацией к рассказу Чехова "Толстый и тонкий". Болт улыбался во всю ширину своего рта, полного замечательных новехоньких перламутровых зубов. Мы обнялись.
– У тебя прекрасные зубы! – сказал я.
– Две тысячи баксов! Да я и сам прекрасен! – довольно сказал Болт, видимо, рассчитывая поразить меня названной суммой. – А я – лысый! – сказал он и стянул с головы вязаную шапку. Действительно – волос на голове было крайне мало. И без того скудная природа его головы за время заключения не дала новых всходов.
Он, радостно улыбаясь, оглядывал меня, поворачивая перед собой.
– Саид! – с восторгом приговаривал он. – Ты прямо как иностранец!
– А я и есть – иностранец! Ты разве забыл?
Мне было даже как-то неловко за совой неприлично роскошный вид и свежий, далеко не зимний загар.
Мы пошли в бар. Я чувствовал себя радушным гостеприимным хозяином.
Заказал коньяк. Болт пить наотрез отказался.
– Нельзя, – пояснил он. – Язву вырезали! И, к тому же, за рулем я…
– Ну, я тогда один выпью, – мне не терпелось услышать увлекательный рассказ о забавных тюремных приключениях своего Большого Брата. – Рассказывай! – сказал я, хряпнув за встречу.
– А можно, не буду? Грустно все это, Саид. Давай лучше о тебе! – обломал меня Болт.
– Право, я даже не знаю, с чего начать…
Я и впрямь не знал, с чего начать? Не мог никак вычленить самое важное в моей жизни. Что было для меня важным, решающим? Мои ночные бдения с учебниками? Неудачные сексуальные домогательства к стареющей капризной сабинянке? Каирский национальный музей? Праздники иль-ад-адха? Проделки злого духа Гуля, витающего надо мной? Гробница Тутанхамона? Бешеные гонки на рикшах в Шанхае? Изощренные ласки неистовых искусных китаянок? Коктейль "Сопли Императора"? Бородатая женщина на базаре в Гонконге? Ураган "Хаким" в Сенегале? А может быть – Машка?
Я путался, перескакивал с одного на другое. Оказалось, что в общем-то бестолковая у меня была жизнь. Бестолковая и несодержательная. В сущности, я ничего хорошего не видел. Ничего хорошего не сделал! Никого не спас от смерти. Никого не родил! Но уже убил… Я впервые вот так основательно старался пересказать свою жизнь и у меня не получилось. Болт слушал меня внимательно, словно ждал, что наконец- то я скажу что-то главное, что-то очень нужное и важное для нас двоих… А я не находил слов. Их не було у меня. А ведь еще недавно были! Постепенно я все более оживлялся и все более запутывался. По мере поступления алкоголя в мой организм.
– Так я не понял, чем ты сейчас-то занимаешься?
– Ну что-то типа переводчика.
– С арабского?
– С русского на арабский… И не только на арабский. Английский и французский…
Болт восхищенно покрутил головой:
– Я всегда удивлялся твоему талантищу! А что ты переводишь-то? Чем твоя фирма занимается?
– Всем! В основном медицинскими технологиями… Поиск инвестиций в медицинскую промышленность. Сырье для медицинской промышленности, лекарства… Копра, сизаль, сорго… кардамон опять же… Джут… Силикон для сисек! А также…
– И джут? – удивился неподдельно Болт. – Скажи пожалуйста!
– … Кое-какие технические культуры… Из Катара, например – креветки везем! Камфару из Тайваня доставляем…
– И силикон для сисек?
– Вагонами получаем! Хорошие сиськи – сейчас ходовой товар!
– По-крупному работаете! Получаешь, наверное, много!
– Машину купил. "Ровер"! – не удержался и похвастался я.
О жизни Болта я узнал совсем немного. Он объяснил свою скрытность тем, что все его воспоминания доставляют ему боль. Ну я и не приставал особенно.
– Все мои новости в основном – это негатив! Проблемы! А зачем тебе мои проблемы? Они мне-то не нужны! Тебе своих мало?
Одно я мог сказать с полной определенностью. Мой звездный брат сидел на наркотиках. Это меня очень огорчило. Я даже не имел возможности как следует напиться с ним!
Мы посетили с ним ночной клуб "Трансфер", но радости я от общения с ним не получил. Болт был молчалив и задумчив.
– Тебя что-то мучит? – спросил я его. – У тебя проблемы?
– Да нет… – ответил Болт загадочно. – Не у меня…
Вообще, свидание с Болтом меня встревожило, удручило и расстроило окончательно. Я увидел, что человек, которого я так ждал, к которому стремилось все мое одинокое существо, оказался не тем человеком, не тем…
И еще одна странная подробность всплыла на поверхность. После выпускных экзаменов в детском доме я вдруг неожиданно получил на свое имя весьма крупный денежный перевод. Пять тысяч! Я мог бы купить автомобиль! С этим переводом были большие проблемы. Все почему-то решили, что эти деньги по праву должны принадлежать всем детишкам нашего детского дома. Мне досталась какая-то ничтожная сумма, я уж и не помню… Я нисколько не сомневался в том, что этот перевод отправил мне Болт. И сейчас я счел нужным поблагодарить Болта за эти деньги. Однако Болт совершенно серьезно отрицал причастность к этому переводу.
– Тайник – да! Я тебе завещал! А про перевод ничего не знаю! Это не я! Честное слово! Зачем мне отказываться! Мне было бы, наоборот, приятнее ощутить свое благородство!
Когда уже под утро, совершенно бухой, я-таки привез его к себе домой и представил Машке, Болт, заметив, как Машка, словно спаниель, сразу оживилась, заиграла попкой, глазками, незаметно кивнул в ее сторону и сделал неприличный жест, означающий, что неплохо бы нам с ним вспомнить старое. Я отрицательно покачал головой. Я стал несносным моралистом и сторонником моногамных отношений.
Я тяготился обществом своего друга. И он чувствовал это. Когда я пытался возвратить ему "Walter", Болт отказался, сказал, что у него есть гораздо лучший вариант.
– Пригодится еще… Время какое!
Я не знал, о чем беседовать с Болтом. Я не знал, чем его развлечь. Я рассказывал ему о дальних странах, но замечал, что Болт слушает мои рассказы рассеянно, думая о чем- то своем. Я изредка только замечал его сладкий, выразительный, такой понятный мне взгляд в сторону Машки. Болт чувствовал мое томление и на третий день сказал:
Я ненадолго, Санек… Я же в Одессе остался жить. Там у меня мать…
А я притворно возмущался, размахивал руками: "Как ты смеешь! Как ты можешь такое говорить! Я не позволю! В моем доме!". А на самом деле он был прав… Мы стали чужими.
Вообще с приездом Болта у меня началась полоса невезения. Куда-то исчезла Рита. Я звонил в офис и домой. Но ее нигде не было. Данные о ней были смутны и противоречивы. На работе отвечали, что она уехала в Калькутту, дома никто не подходил к телефону. Можете представить себе мое состояние? Я был в панике! Так срочно она мне еще никогда не была нужна. Мне пришла повестка с намеком явиться в прокуратуру к следователю Ершову Е.К. в кабинет номер 31.
Я не знал, о чем меня будут спрашивать, как себя вести в этой сложной ситуации, и не хотел своими ответами и действиями навредить Рите. Мне нужна была ясность. По первой повестке я не явился. Но за мной-таки пришли. Я бы сказал, приехали. Кто- кто… Двое – в кожаных пальто! Мягко представились, чтобы не напугать, и попросили одеться и проследовать в машину.
Испуганная Машка стала собирать мне какие-то вещи. Но один из чекистов, сладострастно улыбнувшись, смерил ее справную ладную фигурку, затянутую в обтягивающие лосины, профессиональным военным взглядом и сладострастным педерастическим тонким контральто сладострастно успокоил ее, а в большей степени меня:
– Вернется через час ваш муженек…
В машине меня ждал сам следователь Ершов Е.К , здоровый, кряжистый дядька, красномордый, с перевязанной окровавленным грязным бинтом головой. Он показал мне свое удостоверение, представился и с ментовским изучающим любопытством осмотрел меня с ног до головы .
– Я вас таким себе и представлял, – сказал он сам себе.
Я старался казаться спокойным. Но неспокойно было на душей моей! Мне показалось, что Ершов не такой уж и следователь, каким он себя возомнил. Особенно мне не понравилась корявая наколка на его волосатой ручище: "Якутск – 1980 год".
– Сирота? – спросил следователь, закуривая. Это он показал мне свою осведомленность и смекалку.
– Да…- печально сказал я. Губы мои предательски задрожали от жалости к себе. Мне захотелось конфетки.
– Так… Сирота… Хорошо… (Да уж куда лучше!) Я сам – сирота.
Поэтому я вас очень понимаю и сочувствую! Это очень больно – быть сиротой в нашем мире! И поэтому я желаю вам только добра! И хочу вас уберечь от нависшей над вами беды! Мы – сироты, должны держаться друг друга. Все мы – братья! Мы нужны друг другу! Не так, что ли ? Вы понимаете, о чем я говорю? (Я с недоумением развел руками!) Я вообще-то мог вас вызвать официально и допросить в управлении. Вот… Но это уже будет неприятный для вас момент в жизни. Там у нас будет не разговор, а допрос. А сейчас у нас с вами только беседа. Вы чувствуете разницу?
– Признаться, меня раньше не допрашивали. Поэтому разницы я не чувствую…- сделал я первое признание.
– Вам повезло! Боюсь, что теперь вам придется с этим столкнуться.
Дела у вас просто неважные… Вы, Саша, влипли в неприятную историю, но у вас есть возможность из нее выпутаться, если пойдете нам навстречу и будете вести себя правильно… А сейчас в ваших интересах отвечать мне как можно откровеннее. Мы располагаем кое-какой информацией о вашей деятельности за рубежом, поэтому я рекомендую вам отвечать честно. В противном случае мы повторим нашу беседу в управлении, но уже с протоколом! И тогда каждое ваше слово будет уже работать на ваш срок! Итак! Какие функции вы выполняете в фирме N?
– Я – переводчик!
– У вас есть диплом?
– Я знаю язык!
– Откуда?
– Выучил. Я четыре года изучал арабский в институте.
– Какие страны и с какой целью вы посещали за время работы в ассоциации?
Я скромно ограничился Бахрейном, Сенегалом, Мали, Габоном и Египтом. Я там был под своим настоящим именем. Мне надо было знать, что известно им. Ершов спокойно записывал мои ответы.
– А что вам известно о деятельности туристической фирмы "Агат"?
– Я не знаю такой фирмы.
– А туристические фирмы "РА"? "Оазис"? "Рай"?
– Я вообще не знаю ничего о деятельности туристических фирм. Я выезжал не по туристической линии. (Он не назвал еще фирмы "Лагуна", "Диамант", "Эвридика"… и еще с десяток туристических фирм, которые я представлял за рубежом.)
– Не выполняли ли вы поручения каких-либо туристических фирм?
– Нет.
– Чем занимались вы во время ваших командировок?
– Я выполнял только функции переводчика. И курьера.
– Каков был характер переговоров?
– Поставки сырья и оборудования для медицинской промышленности.
Поиск инвестиций в азиатских инвестиционных компаниях…
– Не получали ли вы денег от каких-либо лиц? – Ершов при слове "деньги" вдруг сморщился от боли в голове и прикоснулся к повязке. Странная реакция на слово "деньги".
– Нет. Такие лица мне, к сожалению, не попадались.
– Думай, Саша! Думай! Я ведь могу тебя задержать на трое суток и выбить из тебя все другим способом! – неожиданно Ершов перешел на "ты".
– Я полагал, что такие методы уже себя изжили…
– Он полагал!!! Мало ли что ты полагал! Я помогу тебе убедиться в обратном… Ты же мразь всякую покрываешь! Ты это понимаешь? Они тебя используют! И сидеть будешь ты! А не они! Они будут оттягиваться на Канарах! (дались им эти Канары! Чуть что – так Канары! Да был я два раза тайком от Риты из праздного любопытства на этих Канарах! Ничего там особенного нет!)
Этот Ершов в грубой, бестактной форме расспрашивал меня о моих интимных отношениях с Ритой. Интересовался доходами фирмы. Моими доходами. А какие они, мои доходы, я и сам толком-то не знал. У меня было всегда немного денег, чтобы не испытывать нужды. И все! Рита мне всегда давала, сколько я хотел. А сколько у меня там, на счету, я даже и не знал. По характеру вопросов я так понял, что следствие находится только в самом его начале.
Конечно, дураку понятно, что именно наша туристическая деятельность является наиболее интересной для следственных органов. Какая ж еще? Я другой такой деятельности не знаю, которая была бы так таинственна и скрытна.
Я тогда сразу вспомнил тот странный взволнованный звонок русской туристки Тани в Брунее. Очень странный звонок. Он случился в самый разгар нашего безумного шабаша. Девки голые вовсю плясали по комнате, нанюхавшись кокаина, мы сидели с Ахматом на полу и хлопали в ладоши, подпевая незамысловатой песне Шакрана. А она почти что кричала в трубку, стараясь перекричать музыку, которая громыхала где-то у нее.
– Саша! Заберите меня отсюда, пожалуйста! Мне страшно!
Я притворился, что ничего не слышу.
– Что? – орал я в трубку и продувал ее.- Не слышно!
Потом я уже трубку не брал. Я отключил телефон. Я был уже достаточно пьян. И не в состоянии куда-либо ехать. Да и не один я был уже. Вот сколько у меня тогда было оправданий! Я тогда уже знал наверняка, что мы занимаемся чем-то омерзительным и жутким. Но я уже был тогда повязан прочными узами человеческой крови.
Ершов взял с меня подписку о невыезде до окончания следствия.
– Если узнаете что-нибудь о местонахождении Риты – немедленно позвоните мне вот по этому телефону! Немедленно! От этого зависит также ваша безопасность! И ее, кстати…
– А что-нибудь случилось? – спросил я, когда он спрятал подписку в дипломат.
– Случилось? – он дерзко ухмыльнулся мне в глаза. – Да! Случилось!
Случилось то, что ни одна группа, отправленная вашими туристическими агентствами, не вернулась!
– Моими? – сделал я удивленное лицо.
– Твоими! – со злобой ответил мне Ершов. Он был большой наглец – этот Ершов! – Ты – соучредитель! Ты об этом не знал?
Я об этом, к нашему общему сожалению, не знал. Но мне и не надо было об этом знать. Потому что даже если бы я это знал, это не изменило бы ничего. Однако сообщение Ершова меня не столько озадачило, сколько ожесточило. Меня несколько обидело такое произвольное возведение меня в ранг соучредителя, хотя это и лестно…
Я не знал, что мне делать. Рита не появлялась. Я не мог ничего делать! Я никого не хотел видеть. Все шло к черту! Утром я старался уйти из дома пораньше, чтобы не разбудить Машку и Болта, спавшего на кухне. Якобы на работу. Сам отправлялся в какой- нибудь бар и постепенно и методично накачивался там, чтобы, возвратясь, побыстрее заснуть.
Однажды вечером, когда я, помолчав с Болтом на кухне с полчаса, выкурив полпачки сигарет, собирался отходить ко сну, раздался телефонный звонок. От него повеяло какой-то опасностью, потому что почему-то вздрогнули все. Болт, я и Машка.
Я поднял трубку. И услышал голос, который я бы узнал среди тыщи голосов. Такой мерзкий голос был только у одного человека. Да и говорить так мог только один человек.
– Разудахи шену Рита нахануй татур… – говоривший торопился. В его голосе была и тревога, и паника, и слезы…
– Атуй шабали шахай? – спросил я, стараясь сохранять спокойствие и достоинство. Хотя у меня содрогнулось все внутри.
– Кабайли лагер призона он химки унай барадиши!
– Кадый шури химки наухули? – переспросил я на всякий случай.
– Садый наухули сети файв!
Вид у меня, наверное, был такой ужасный, что это почувствовала даже Машка, напрочь освобожденная природой от бремени каких-либо аналитических операций.
– Кто это? – спросила Машка с не характерным для нее волнением.
– Друг из Калькутты. Пьяный, – я уже понял, что неприятности, которые я предчувствовал еще при первой встрече с Ритой в Одесском ресторане, уже начались. Хотя возможно, что они тогда и начались, а сейчас , после перерыва, настало время продолжения этой мистерии!
– Ты – к нему?
– Да… Надо помочь…
– Надолго?
– Не знаю.
– Санек! – раздался из кухни голос Болта. – Я нужен?
– Нет… Я… Я скоро вернусь…
Добирался я с большими предосторожностями. Сначала поехал до Павелецкого на тачке. Потом вышел, прошел пешком остановку и снова взял тачку. Я его заметил еще возле своего подъезда. Я знал наверняка, что меня будут преследовать. Но теперь мне оставалось только найти место, где можно будет его по-тихому убрать. Где?
Зашел в какой-то переполненный алкашами павильон-бар на Коломенской, взял сто граммов. Потом – еще сто. Я успел хорошо разглядеть его. Это был крупный, тренированный амбал. Завалить его вручную будет очень тяжело. Я бы сказал – невозможно. Я же себя знаю! Потому что он, по-видимому, будет сопротивляться. Ну что ж, значит, будет на моей душе еще один труп. От судьбы не убежишь. Это я уже ему так мысленно сказал. Я взял еще сто граммов, но пить не стал, правильно подумав, что и выпитого ранее – уже много и что пора идти! Время меня поджимало так, что раздумывать мне было некогда. Меня ждала Рита!
Мы вышли на воздух. Я обогнул бар и, сев на корточки, вытащил пистолет , прикрутил глушитель и вогнал патрон в патронник. Невдалеке, напротив меня, в темном закутке паренек, удобно прислонив к дереву свою возлюбленную, пыхтя, как паровоз, торопливо совершал мерзкое животное совокупление. Некрасиво, неуклюже…
Мой преследователь появился через минуту, осторожно ступая и при этом производя невероятный шум и хруст своим тяжелым тренированным телом, присматриваясь к шевелящимся кустам, откуда доносились негромкие стоны. До них было метров десять. До него было метра три. Промахнуться с такого расстояния мог бы только ленивый. (Потому что лень ему поднять свой пистолет до уровня головы.) Я видел, как разлетелась его башка, как брызнули во все стороны его тупые мозги! Я слышал истошный визг легкомысленной похотливой девчонки и непонятные крики за спиной. Но мне уже было наплевать… Я был уже далеко.
Квартирка, куда меня направил карлик, располагалась в маленьком, старом двухэтажном домишке, расположенном в заросшем тупичке. Рядом с больницей. Возможно, ранее это был один из корпусов этой больницы.
Первый этаж. Зассатый подъезд. Обшарпанная дверь. Кошка, взвизгнув, метнулась у меня под ногами и скрылась в темноте. Я стал лихорадочно вспоминать боевики, чтобы сообразить, что мне делать в таких случаях? Как его выманить? Посвистеть, что ли?
Я обошел дом и подошел к светящемуся мерцающим голубым светом окошку. Осторожно заглянул. Сквозь узкую щель между шторок я увидел лежащего на диване огромного бородатого мужчину в твидовом пиджаке на голое тело. Он был без штанов. Смотрел он в мою сторону. Но не на меня. Где-то под окном бубнил телевизор. В принципе, как в боевике может не получиться, но делать что-то надо…
Я выстрелил через стекло. Мужчина успел приподняться и сделать в сторону смерти несколько бессмысленных шагов. Он шел и дергался всем своим громадным телом, пока не рухнул с грохотом прямо на телевизор. Я всадил в него пять или шесть пуль. Потом сел под окном и замер. Слышно было, как стучит сердце у меня в груди. От страха! От жуткого парализующего страха!
Я на ощупь пробирался по темному коридору. Споткнулся о что-то мягкое. Это человек. Нет. Это труп. Это труп маленького человека. Он – герой! Он успел мне позвонить.
– Саш! – услышал я голос Риты из темноты.. В доме напротив в нескольких окнах включили свет. Видок у нее был, конечно… Вы меня извините! Лицо было явно искусственно изуродовано и обезображено. Под обеими глазами – страшные синяки, опухшие, посиневшие губы отвисли, разбитые надбровницы… Нос… Ее замечательный классический нос Нефертити – свернут набок к чертям собачьим, как у Тайсона…
– Он – один?
– Да…
Вы будете смеяться, но в этот момент я уже не испытывал к ней того унизительного всепоглощающего полового влечения. Не хотел бы я оказаться сейчас в ее страстных объятиях! Упаси меня от этого всемогущий Кришна! О! Святая Ахурамазда!
Рита, явно смущаясь своего потрепанного вида, пряча свое лицо, обняла меня. От нее пахло лекарствами, кровью, смертью и опасностью.
– Санек… Я попала в беду!
– Да уж вижу…
– Ты не бросишь меня? – я почувствовал, как моя железная госпожа плачет. Плечи ее дрожали. Своим вопросом она просто-таки ставила меня в тупик.
– Конечно – не брошу! – Я гладил ее по спине, по талии, слегка касаясь плотных ягодиц, почувствовал присутствие маленьких трусиков… Конечно, сейчас она в таком состоянии, но все же… Если не сейчас, то когда же? Она потом придет в себя и тогда будет прежней, властной и волевой… Надо спешить! Но где?
Мы выбежали во двор и, взявшись за руки, стремительно побежали по неосвещенной стороне.
Где-то невдалеке взвыла милицейская сирена. Мы забежали в какой-то подъезд. Я накинул на нее свою куртку. Это, правда, не сделало ее привлекательнее. В подъезде горела тусклая лампочка и я заметил, что зубов у Риты стало гораздо меньше.
– Рита! Что случилось?
Рита сделала какое-то неосторожное движение и поморщилась, видимо причинив себе боль.
– Плохо… Все плохо! Миша сволочь! Предатель! Они убьют нас…
– Что, и меня тоже?
– И тебя, Санек… Во вторую очередь… Ты ведь соучредитель.
– Соучредитель чего?
– Соучредитель всего… Нашей корпорации… В ней часть твоих средств и часть твоей прибыли…
– И что, теперь меня за это надо убивать?
– И за это – тоже…
– Так что… Туристические агентства – эти мои?
– Какие?
– Я был у следователя…
– Наши.
– Почему я ничего не знаю…
Рита неожиданно вспыхнула. Она ответила мне с плохо скрываемым раздражением:
– Отчего ты никогда не спрашивал, за что ты получаешь деньги? Или, когда деньги есть – не важно, откуда они появляются? Если бы ты спросил я бы тебе ответила!
– Ну… Тогда… Давай что-то делать… Что им надо? Давай отдадим? У меня машина, квартира… Я стал припоминать, что у меня еще есть. Получалось не очень много…
– Это мелочи… Они это и так заберут…
– А что им надо?
– Им нужны деньги…
– Так давай им отдадим?
– Ты – наивный… Или притворяешься. Им нужны деньги, а свидетели – не нужны!
– Таки что-то надо делать!
– Ты должен перевести деньги из Брунея на их счет! Это надо сделать очень быстро! Очень быстро! Иначе – нам крышка, Санек! –
Отдышавшись, мы снова короткими перебежками пробирались к трассе.
– Куда мы? – спросила Рита, задыхаясь от быстрой ходьбы. Говорил ей – "Не кури! Рита!Не кури! Рита! Как об стенку горох! А теперь, вишь, как запыхалась! – Они же нас теперь везде будут искать!
– Есть еще, Рита, в мире одно местечко, о котором никто не знает!
Я поймал машину и, сунув водителю двадцать долларов, попросил его умчать нас с моей пьяной подружкой куда-нибудь подальше… Скажем, к примеру, в Орехово- Борисово… Рита, накрывшись курткой, мирно дремала у меня на плече. Моя рука как бы невзначай покоилась у нее на жаркой внутренней стороне бедра. Интересно, а отчего тот бородатый мужик был без штанов?
Я возвратился на рассвете и застал Машку и Болта бодрствующими, какими-то бодрыми, всклоченными, раскрасневшимися, какими-то суетливыми и нарочито внимательными ко мне…
Мне не надо объяснять, что природа женщины так устроена, что требует постоянного внимания и тепла… Что воздержание для женщины так же губительно, как и для мужчины… Не было у меня тепла. Откуда взяться теплу у меня, никогда его не видавшего. Самое большее, что позволяли себе наши воспитательницы – это ласково потрепать ладошкой по стриженой перхотной головке. Нельзя было выделять кого-либо из воспитанников, чтобы другим не было обидно…
Я ничего не сказал. Но и Болту не надо было объяснять, что я, следуя закону гостеприимства, сделал вид, что ничего не заметил.
Болт вышел на кухню и сел напротив меня.
– Ты – порезался, – сказал он и провел по моему лицу своей рукой…
– Наверное, о стекло…- сказал я.
– Мы стали разными… – сказал Болт тихо и виновато.
– Да, – ответил я.
Время стерло то общее начало… У каждого своя жизнь, свои интересы…
– Да, – подтвердил я.
– Мы выросли злобными и одинокими…
– Да. И жестокими… Ты помнишь щенка, которого мы с тобой задушили тогда в подвале… Просто так…
– Да помню… Это я тогда придумал… Хотел тебя проверить. Сам не знаю – зачем. Наверное, испытать силу характера и…
– Жестокость – это сила?
– Мне так казалось… так учил меня мой отец… Для меня он был высшим авторитетом.
– Мы ведь и умрем одинокими и жестокими. У нас никогда не будет Любви…
– Да… Мы только в потаенной глубине души, на самом ее донышке, будем надеяться на то, что Бог еще даст нам немного своего тепла. А может быть, это выразится в том, что мы встретим еще близкого родного человека. Он ведь где-то есть?
– Вряд ли, – покачал я головой. – Мы слишком любим себя! Мы ведь никого больше не любим и уже не полюбим. Нам не дано! В нас с тобой нарушен закон элементарного человеческого родства. Он в русской нации вообще разрушен. А в нас с тобой – особенно. Потому что у нас нет ни нации, ни родины, ни родителей.
– Да, – подтвердил Болт.
Он сидел, низко опустив голову, и плакал. Мы обнялись и заплакали вместе. Так мы плакали с ним только один раз. Только один раз. В детстве. В том далеком нашем детстве, когда мы еще не были так одиноки и так далеки друг от друга. В тот самый миг мы были одним целым, мы были как никогда близки. Что-то на нас накатило… Природа взяла свое! Так было только один раз. Только один! Мы были очень пьяны. Очень. И очень хотелось тепла… И мне вовсе не стыдно об этом вспоминать…
– Санек…- сказал глухо Болт. – Ты… Уезжай отсюда быстрее и не возвращайся! Хорошо?
– Почему? – удивился я.
– Я тебя прошу! Очень прошу! Уезжай прямо сегодня или завтра! Тебе нельзя больше оставаться… Спрячься в какой-нибудь своей Брунее или Бухрее и жди… Я тебя разыщу!
Болт резко поднялся и через минуту в прихожей хлопнула дверь.